– Человек рождается. Ничего не знает. Кто-то должен о нем заботиться. Но тот, кто заботится, все время делает больно. Если бы она не умерла, я бы ее убил. – Сколько вам было лет, когда она умерла, Карл? – Восемь. Но когда она прыгнула под поезд, было уже слишком поздно. Ничего нельзя было исправить. – Но ведь стало лучше? Стабильная, добрая приемная семья дома в Фалуне, нормальная учеба в школе. Но раны не заживали? – Об этом все время трындит Андреас. – Андреас? – Но вы же знаете Андреаса. Новый доктор. – Конечно, знаем, Карл. Когда ты начал ненавидеть матерей с колясками? – Самое плохое время. Андреас говорит, что мои первые воспоминания – из коляски, когда наносится удар. Поленом. – Всегда поленом? – Часто… – Потом была пара случаев, да, после которых вы оказались в приюте? – Не знаю… – Конечно, знаете, Карл. Пара инцидентов с матерями и детьми. – Я никому не причинил вреда. – Потому что вас остановили, ведь так? Вам было шестнадцать лет, страх начал превращаться в гнев. Вас поселили в приюте, хотя следовало заключить совсем в другое учреждение. Вроде этого. Потому что в приюте вам давали свободу, вы могли приходить и уходить, когда хотели. Через несколько лет вы с группой других пациентов поехали на экскурсию в Орсу и жили в большом пансионате. Вы построили хижину в лесу, это было очень интересно, но однажды вы увидели вдалеке маму, которая гуляла с ребенком, сидевшим в коляске. Бергер откинулся на спинку стула. Настала очередь Блум. – И что случилось Карл? В тот момент, когда вы их увидели? Что вы почувствовали? – Не знаю, не помню, – сказал Карл Хедблум и странно посмотрел на Блум. – Вы только что достроили хижину, вы были рады. И вдруг увидели маму с коляской. Что произошло у вас внутри? – У вас есть дети? Бергер увидел, что Блум слегка растерялась, но быстро оправилась и ответила: – А как вы думаете, Карл? – Нет, – покачал головой Карл Хедблум. – Вы больше похожи на мужчину. В другой ситуации Бергер бы громко рассмеялся, но сейчас это вряд ли было уместно. Блум бросила на него быстрый взгляд, потом сказала: – Вы в лесу, Карл. Вы построили хижину. Вы видите женщину с коляской. Что потом происходит? – Я уже отвечал раньше. – Но вы тогда сказали правду? – Думаю, да. Со мной что-то происходит, когда я вижу это. Лучше, что я сижу здесь. Андреас считает, что так лучше. – Вы часто видите это, Карл? – Я сижу здесь, я ничего не вижу. Иногда я вижу это по телевизору. – Вы злитесь, когда видите маму с коляской по телевизору? – Не знаю… – Давайте вернемся в лес. Осень и в лесу немного прохладно. Вы чувствуете запах леса? Желтые листья покрывают землю. Легкий запах гнили. Там были грибы, Карл, это было грибное время? – Гриб был гнилой. Это он пах. – Что вы делали в лесу, Карл? – Мне можно было оставаться одному. Это было прекрасно. – Наверняка нелегко построить хижину. Кто научил вас строить хижины? – Я не строил никакой хижины. – Вы просто нашли ее в лесу? Когда бродили в одиночестве? – Не знаю… – Восемь лет назад вы сказали, что построили ее, Карл. Что произошло, когда она была готова? Что произошло внутри нее? – Я хочу уйти отсюда. – Это длилось почти двое суток, Карл. Наверняка было много криков. Хедблум больше не отвечал. Он мотал головой, наклонившись к столу, и дергал себя за губу. Блум попыталась еще раз: – Вы запланировали, что все время будете использовать полено? Как ваша мама? Вдруг дверь распахнулась. В комнату шагнули оба мощных санитара. Потом они немного расступились, и мужчина лет сорока, оторвавшись от айпада, поднял очки на лоб. – А вот это уже неправильно. Идемте со мной. Выбора не было. Санитары помогли вытолкать Бергера и Блум в коридор. Бергер бросил последний взгляд в допросную, прежде чем дверь захлопнулась. Санитары подошли к Карлу Хедблуму, он по-прежнему сидел, мотая головой. Вошедший мужчина был в штатской одежде свободного стиля – джинсы и незаправленная рубашка – и не произнес ни слова, пока они шли по длинному коридору. Пройдя пару пунктов охраны, они добрались до двери, на которой значилось «Андреас Хамлин», без должности. Он открыл кабинет, набрав код и проведя пропуском по замку, после чего жестом пригласил Бергера и Блум зайти и занять два стула, а сам обошел письменный стол и сел в свое кресло. Указав на айпад, пояснил: – Вы пару раз вышли за рамки. – По-моему, вы тоже, – сказала Блум, – позволив нам сделать это. Андреас Хамлин пожал плечами. – Карл уже давно не разговаривал с посторонними. Может быть, вы заметили бы какой-нибудь упущенный момент. К сожалению, этого не произошло. – Вы все время наблюдали за нами? – спросил Бергер. – Думаю, вы могли это предположить, – ответил Хамлин и улыбнулся коротко и безрадостно. – Какие рамки вы имели в виду? – поинтересовалась Блум. – В те моменты, когда он замыкается в себе. Вы их почувствовали. Хижина, мама, два дня. Полено. Но описание осеннего леса было замечательным, от него, возможно, получилось бы продвинуться дальше. – Описание осеннего леса? – воскликнул Бергер и почувствовал руку Блум у себя на бедре. – Вы проверяли его письма? – спросила она. Андреас Хамлин снова пожал плечами. – Мы, конечно, видим, что он принимает не только лофепрамин и нортриптилин, но откуда он это берет, было трудно определить. – Почему мне кажется, что вы не особо часто видитесь с Карлом? – спросил Бергер. – Наверное, потому что это правда, – сказал Хамлин тем же немного ленивым тоном. – Здесь в принципе находятся пациенты, которым нужен очень интенсивный психоанализ, а у нас настолько не хватает кадров, что мы мало что успеваем кроме назначения лекарств. Но когда я приступил к работе три года назад, я заново взялся за Карла. Прошел всю его историю с самого начала. Кстати, он совершенно точно не строил никакой хижины, у него руки не оттуда растут. – А в остальном? – сказала Блум. – Трудно оценивать, – ответил Хамлин. – Он уходит в себя в определенные моменты. Я думаю, что он действительно не помнит. Но я видел его в гневе, и с ним шутки плохи. Не часто удается увидеть более сильное выражение человеком своих чувств. – Гнев направлен на его мать или на матерей вообще? Андреас Хамлин покивал. В первый раз он выглядел как врач. – В первую очередь на его мать. Но он, как известно, нападал и на других матерей. – Два случая в шестнадцатилетнем возрасте, – сказал Бергер.