– Не помню. Вряд ли. – И все же? – Он ни разу не был вблизи Даларны после отъезда оттуда. Жил в Мальмё, занимался какими-то продажами. Кажется, он рассказал что-то еще, но к делу это отношения не имело, и его оставили в стороне. А теперь ты должен рассказать, чем вы занимаетесь. – Ты сказал, он что-то сообщил. Что? – Что-то примечательное, но я не помню что. – Ты наверняка помнишь, Аллан. Ты вел расследование, ты, как орел, видел все детали. – Я же был не один. Ненормальный Линг дал бы фору любому орлу, он тогда уже парил надо всем, как вертолет. А ты помнишь Робертссона? Чертов идиот. Улыбка скользнула по губам Бергера, как будто пряталась поблизости. – Каталог, – сказал он. – Все эскорт-службы страны, – ответил Аллан. – В обеденный, черт возьми, перерыв. – Интересно, чем такой тип занят сейчас, спустя восемь лет. – Тайком записывал чужие допросы, к тому же, – рассмеялся Аллан. – На старую кассетную видеокамеру, через окно того безумного отеля в Орсе. Именно этого не хватало Бергеру. Короткого момента взаимопонимания, которого может хватить на то, чтобы сломать лед. Ему был нужен Аллан, не натянутый как стальная пружина. – Так что же нового вышло наружу? – спросил Аллан, когда они наконец выбрались из теплых воспоминаний. – Кто-то посылает наркотики Карлу Хедблуму в Сетер. – Какие наркотики? – Непонятно. Совершенно очевидно, что-то содержащее метамфетамин. Кто-то считает, что будет лучше, если его сознание и память будут затуманены. Аллан впился в него взглядом и сказал: – Ты присутствовал при признании Карла. Ты сидел рядом со мной, Сэм, ты был при этом. Ты хоть на секунду засомневался, что мы нашли виновного? – Нет, – подтвердил Бергер. – Тогда нет. – А сейчас что-то изменилось? Было очевидно, что это самый виновный преступник Швеции – и вдруг он оказался невинным как ягненок? Ты уверен в том, что не ошибаешься? – Уверяюсь все больше и больше. Аллан медленно и долго качал головой. Потом спросил: – Ты знаешь, в чем всегда была разница между полицейскими и частными детективами? Бергер промолчал. Аллан продолжил: – Работодатель. Полицейский служит народу, а детектива покупают. Теперь, когда тебя купил Руне Хедблум, его сын вдруг оказался невиновен. Причешись. И сбрей заодно эту кошмарную бороду. Бергер провел рукой по упомянутой бороде, как обычно, удивился ее наличию и сказал: – Четырехлистный клевер. В течение времени, которое невозможно было измерить, взгляд Аллана был устремлен в бесконечность. И вдруг его словно осенило. – Да это же был всего лишь чертов рисунок. Вы доставали своим нытьем про него, но он оказался абсолютно неважным. Ты видел те раны? А вы спорили из-за какого то рисунка на бедре? – Такой же рисунок оказался спустя несколько лет на теле жертвы в Гётеборге… – Опять это нытье! – воскликнул Аллан. – Опять? – Была же какая-то чокнутая, которая мусолила эту историю про шлюху с книжной ярмарки годами, как будто маленький рисунок на бедре может указывать на серийного убийцу. Как ты прекрасно знаешь, у нас в стране серийных убийц нет. В конце концов, пришлось ее забанить. – А эта твоя чокнутая занудствовала только на эту тему? Никаких других теорий заговора? – Да, было вроде и еще что-то, пришлось ее заблокировать. – Ты помнишь, как ее звали? Ту чокнутую? – Юханна, Юсефин и фамилия в том же духе. – Ее не могли звать Йессика Юнссон? Аллан покивал. – Да, так и было. И началось это уже где-то год спустя. – А если я скажу, что со вчерашнего дня есть новый клевер, нарисованный ручкой на бедре, что ты на это ответишь? Аллан молчал, нахмурив брови. – Я еще не совсем перестал быть полицейским, – сказал он. – Так легко полоски у тигра не сходят. В сегодняшней газете была статья, от которой буквально за милю несло секретностью. Норботтен? – Жертвой оказалась Йессика Юнссон. Тело исчезло, но бедро осталось. Аллан, не скрывая шока, уставился на Бергера. – Вот дьявол, – сказал он наконец. – Как это влияет на твое мнение о вине Карла Хедблума? Бывший комиссар уголовной полиции Аллан Гудмундссон откинулся на спинку стула и слегка расправил гавайскую рубашку. Потом ответил: – Вспомнил. – Что вспомнил? – Что Андерс Хедблум сказал по телефону. – И что же он сказал? – Что Карл унаследовал его коляску. * * * Смеркалось. Бергер по-прежнему был за рулем. Блум сказала: – Похоже, бридж не сильно способствует умственной деятельности. Бергер рассмеялся и продолжил вести машину по Внутренней дороге. – Однако мы кое-что узнали, – ответил он. – Что этот твой Робертссон тайком снимал допросы. Разве не все допросы должны были записываться на видео? – Их было слишком много, – покачал головой Бергер. – Рутина. Честно говоря, я думаю, Робертссон снимал главным образом декольте. Но я попробую его найти. Что еще? – Отца зовут Руне Хедблум, бродяга из Бурленге. – Брата зовут Андерс Хедблум, торговец из Мальмё. – И он, более или менее спонтанно, кажется, сказал, что Карл «унаследовал его коляску». И тем самым он, вероятно, хотел сказать, что тот унаследовал и удары поленом. – До Мальмё очень далеко, – сказал Бергер. – Он жил там восемь лет назад. Торговцы обычно часто переезжают с места на место. Надо проверить. Что еще? – Когда мы читали машинописное письмо Йессики, мы думали, что фраза о вине Карла была второстепенным пустяком. Но она явно часто об этом писала, в том числе именно о клевере. – Но начала она писать только через год после смерти Лизы Видстранд. Что случилось?