(Не он первый, не он последний. Моя хорошая знакомая Света Петрухина таким же образом разделалась с брачными обязательствами, опрометчиво взятыми ею на себя в дни безмозглой юности в стройотряде. Партнер Светы по идиотизму скорее всего поступил так же, во всяком случае супружеских прав никогда не предъявлял с момента разлуки. Теперь Светка стала мамашей большого семейства, и обстоятельства первого брака являются ей лишь в кошмарных снах, о чем она меня регулярно уведомляет по телефону. — Привет, Катюш,» — говорит она. — «Мне сегодня опять тот дурак снился, пришел с милицией и требовал отдать детей. К чему бы это? На что я обычно отвечаю без особых изысков. — Наверное, у тебя печень шалит, не увлекайся острым. А то отдала бы ему милых крошек, хоть во сне бы отдохнула. — И то правда, — соглашается Светка. — А я-то плакала, больше не стану, отдам ему всех, кроме маленького, в следующий раз. Е.М.) Вернувшись в исходное гражданское состояние, Виктор поспешил сделать Верочке предложение, и она ему не отказала. Счастливая влюбленная чета подала заявление во Дворец бракосочетания. Дело там чуть не сорвалось. Виктора позвали в коридор и спросили строго, хотя и конфиденциально, с чего бы это ему срочно захотелось жениться о новеньким, едва полученным паспортом. По всей видимости, такие прецеденты во Дворце случались. Виктор не стал искушать судьбу, вызволил из рук закона свой документ и был таков. Верочке он объяснил, что обнаружил во Дворце перепроизводство бракосочетаний, и ждать придется слишком долго. Она в очередной раз поверила любимому, и они понесли свои документы в скромный районный ЗАГС города Москвы. Там по счастливой случайности бракосочетаниями ведала Верочкина бывшая одноклассница, она не стала придираться и сократила срок официальной помолвки. Далее Верочка с восторгом предвкушала свадебные хлопоты, а Виктор отнюдь без оного объяснение с законной супругой в городе Павлово-Посаде. (Увы, хоть рука и немеет, но придется открыть страницу повествования, где наш герой предстает в особо черном свете. Е.Н.) Супругу Антонину Виктор бессовестно обманул. Ей он заявил, что намерен вступить в фиктивный брак, прописаться на площади жены, затем развестись с нею и отсудить часть жилплощади, чтобы вселить туда впоследствии Антонину с дочерью. Никто не знает и не узнает, насколько Антонина супругу поверила, дело совершенно тёмное. Но она пообещала хранить тайну и ждать. Взамен Антонина потребовала на хранение его якобы потерянный паспорт и выговорила определенное денежное содержание для дочери. — Нинка, она своего не упустит, — откомментировал Виктор. — Знала ведь, что, если упрется, то я просто разведусь с нею, и дело с концом. Объяснение супругов было не из приятных, но своего Виктор добился. Маме он сказал, что с Ниной развелся, собирается жениться на москвичке, и запретил матери упоминать о первом браке, дескать, невеста не знает, и не надо. (Вот так, в изложении Валентина и со слов Виктора выглядела постыдная и печальная предыстория Верочкиного брака.) Супружеский союз был торжественно заключен, но не обошлось без капли дегтя, тетя Аня категорически отказалась прописывать Виктора на своей жилплощади. Имеется фольклорное выражение, исчерпывающее данную ситуацию: как в воду она глядела. Сколько было из-за этого скандалов, слез и зубовного скрежета, но тетя Аня оставалась тверже алмаза. Её упорство впечатлило и Верочку, в кооперативной квартире, полученной на Верочкино имя, Виктор опять же прописан не был. Эта мелкая деталь сильно осложняла их семейную жизнь и служила очагом раздражения, но чем больше упорствовал Виктор, тем больше боялась Верочка. Ей начинало казаться, что в упорстве мужа кроется задняя мысль, а меньше всего на свете ей хотелось стать жертвой банального брачного надувательства с целью прописки. Мертвый узел. (Естественно, ничего подобного Валентин не рассказывал, история в течение семи лет разворачивалась на моих глазах. Е.М.) Здесь я, пожалуй, закончу первую часть вставной новеллы, но продолжение следует. Пока рассказ Валентина о квартирных злоключениях Виктора дошел до указанной точки, день прошел и наступил вечер. Отче успел вздремнуть на моем диване, потом, не слушая робких возражений, отправил меня за очередной бутылкой, но уже чего-нибудь попроще. Хитроумный Отче сообразил, что мое любопытство станет неиссякаемым источником горячительных напитков, поэтому он мастерски приурочивал кульминационные моменты рассказов к концу очередной бутылки. Я бесилась, но бегала в винную лавочку, благо, что недалеко, продавщица прониклась ко мне дружескими чувствами и только понимающе подмигивала, протягивая очередную бутылку, такова, мол, наша женская доля. А тут еще объявился Сергей. Сначала он звонил, просился в гости, я говорила, что нездорова, потом, что занята. Тогда, на правах старинного друга дома, он прикатил собственной персоной, чтобы посмотреть, какие занятия мешают мне увидеться с любимым человеком. Можете себе представить, что он увидел. Валька как раз спал… Тысяча и одна ночь! Надо отдать Сергею должное, он не думал меня ни в чем подозревать, напротив, посочувствовал. — Открыла сыскную контору на дому? — осведомился он. Конечно, я похвасталась, что вот, представь себе, нашла-таки Верочку, но нечаянно при этом задела невинного человека доской по голове, теперь искупаю вину. И объяснила, что Валентин не какая-нибудь подзаборная пьянь, а отпрыск известной дворянской фамилии. Наследник дворянской фамилии тем временем продрал глазки, срочно познакомился с Сергеем, а меня как раз послал прогуляться за чем-нибудь попроще. Сергей хотел съездить сам, но Валька объяснил ему, что мне необходимо пройтись для моциона. Хамство, все-таки. Любые мои возражения он отметал фразой тщательно продуманной фразой. — Раны, нанесенные прелестной рукой, ещё кровоточат… Когда я вернулась из магазина, Валентин в сжатой форме излагал Сергею историю наших приключений, по-моему, совершенно зря. Мне лично казалось, что данная история вовсе не нуждается в коллегиальном обсуждении. Но надо знать Рыжего Вальку. Ещё со времен юности у него осталась прескверная привычка автоматически превращать любое место своего пребывания в некое подобие гусарского бивуака: толпятся люди, льется спиртное, роятся и текут неправдоподобные истории, все приходящие включаются и вносят лепту в развеселый стиль бытия. Сергей, конечно же, подпал под чары. Они сидели, пили, курили, обсуждали события со всех сторон, а я бегала на кухню, меняла приборы, готовила закуску, вытряхивала пепельницы, и само собой кипела от злости. Выдавать информацию Валентин, разумеется, прекратил, вместо этого красочно описывал, как я с дьявольской жестокостью раскроила поленом ему голову и бровью не повела. Рассказ был рассчитан на аудиторию, а именно на Сергея со следующим подтекстом: вот тебе кажется, что это нежное трепетное существо, а на самом деле — совершеннейший крокодил. (Смутно помнится, что примерно так выражался один из чеховских героев раннего периода творчества, когда классик звался Антоша Чехонте.) Ещё немного и я попросила бы джентльменов покинуть помещение и продолжать беседу в другом месте. Бог с ним, с Валькиным рассказом, ему уже не до того, а я не согласна на его постоянное присутствие, и кошелек у меня не бездонный. Однако, как ни пьян был Валентин, но ситуацию он вычислил и заявил, что в гостях хорошо, а его ждет служебный долг, к тому же бедные четвероногие друзья со вчерашнего утра не кормлены, что надрывает его любящее сердце. Отче поцеловал мне ручку на прощание (жест явно был спровоцирован присутствием Сергея, за Валькой отроду такой галантности не водилось, во всяком случае по отношению ко мне) и сказал проникновенно. — Прости меня, прелестное дитя, я тебе потом дорасскажу, заодно и рассчитаемся, не правда ли? Не страдай, наша разлука ненадолго. Загоревшийся пламенной дружбой Сережа вызвался довезти Валентина до вокзала. Они отбыли, а мне хватило работы до ночи: мыть, чистить, прибирать. Звонила Верочка из дому, звонила тётя Аня, явно неудовлетворенная объяснением, а я в процессе уборки всё мучилась сомнениями: в какой мере любимой подруге нужно знать правду, и нужно ли вообще? К тому же Валентин не открыл самой главной тайны: зачем всё-таки бедняжку заперли в подвал и держали так долго? И кто, собственно, это сделал? Ну, ладно, Виктор мерзкий двоеженец, но почему из того следует отсидка одной из жён в подвале и дальнейшие перипетии кровавой драмы? Может быть, первая жена Виктора посадила соперницу под замок? Но с какой целью? Нет, явно не ко времени явился любимый человек Сережа и сбил Валентина с толку! Без него я бы вытянула из Отче всю правду, даже если бы пришлось прогулять ещё день и влить в Вальку запасы винного магазина! Наконец я завершила тяжкие праведные труды, квартира приняла более или менее пристойный вид, а я с чувством исполненного долга полезла под душ, намереваясь после него отбыть в объятия Морфея. Но не тут-то было… Прямо из-под прохладных струй меня вытащил Сергей. Понимаете ли, он посадил новоиспеченного друга на электричку и осознал, что в таком виде ехать домой опасно для жизни. Ко мне, конечно, не опасно. Он ещё звонил от меня домой и многословно лгал Регине, что заехал к другу за город, там они немножко посидели, и не ехать же ему теперь по темноте. Слушая его бестолковое вранье, я проникалась сознанием преимущества своего незамужнего положения и сочувствием к Регине. Мне не надо делать вид, что я ему верю. А Регина мне потом сообщит, что, знаешь, Родичев опять загулял, звонил неизвестно откуда посередь ночи, лыка не вязал, допрыгается как-нибудь, отберут у него права или что похуже. Наутро мы, конечно, опять проспали, и на службу я явилась с опозданием, причем спонтанно угодила в самый эпицентр редсовета. С ходу пришлось ещё и выступать. Правда, меня выручил профессионализм, по делу я могу прилично говорить из гроба, не то, что спросонья. Пришлось срочно включиться в работу, и я пошла вкалывать, как бульдозер, потерявший управление. К вечеру мои невероятные приключения стали экзотическим воспоминанием, и тайна Верочкиного заточения перестала терзать воображение. На то, что Валентин скоро возникнет и разъяснит, я не очень надеялась, хотя знала, что рано или поздно он явится за гонораром, вот тогда я у выведаю тайны и секреты. Любопытство впало в анабиоз, так бывает, когда читаешь в журналах (а не по долгу службы) захватывающий роман. Остановишься на самом интересном месте, законсервируешь эмоции и ждешь следующего номера. Ждать мне пришлось целых две недели. На службе дела тем временем подвалили в солидном объеме, так что дни и недели прошли для незаметно. В моем ведении появился новый автор, вскоре ставший для меня Ленечкой, тридцатилетний небожитель, сохранивший на грешной земле замашки идеального положительного героя, напрочь не существующего не только в реальности, но и в литературе. Его рукопись меня очаровала, а его стиль общения, изысканный, старинный и рыцарский — добил вконец. Естественным следствием приятных эмоций стало то, что весь труд нелегкого прохождения рукописи по всевозможным инстанциям я взвалила на свои хрупкие плечи и волокла, как ломовая лошадь, сквозь зубодробительную издательскую машину. Почему-то графоманы с именем (иногда довольно известным) в подобных трудах не нуждаются, они летят к финишу стремительно, как шары в кегельбане, и ещё огрызаются на дерзкого редактора, которому взбредет в голову внести крупицу логики или, скажем, вкуса в их бредовые писания. Ленечкину рукопись, конечно, долбили и клевали со всех сторон, мне приходилось принимать удары на себя, чтобы уберечь нежную душу творца для грядущих свершений. В виде последнего средства я взяла ответственность на себя, и дело пошло веселее. Если случится успех, то лавры достанутся издательству, в случае провала или даже незаметного отсутствия явного успеха, шишки посыплются на меня и будут больно колотить по неумной голове. Правда, нужно заметить, что провалов у меня ещё не случалось, и вещи, за которые приходилось бросаться на амбразуру, того стоили, есть все-таки интуиция у этого редактора. Прелестный Ленечка, конечно, ни о чем подобном не догадывался и пребывал в уверенности, что его дела идут естественным путем, а добродетель сама себе награда. Я его не разуверяла, и у нас сложились редкостные братские отношения, не только я, но и он смотрел на меня, как на брата. И вот, в один уютный вечер пятницы, когда мы с Ленечкой по-родственному выясняли отношения вокруг его рукописи у меня на кухне, раздался неожиданный звонок в дверь. Я думаю, что появление Валентина, даже и не совсем трезвого — ценный подарок любому литератору, тем более что Отче сидел тихо, как мышка, пока мы с Ленечкой наскоро доругивались, и возвысил голос лишь тогда, когда соглашение было достигнуто. Валентин даже имел наглость ознакомить Ленечку со своей точкой зрения на предмет, объявив редакторов, в том числе присутствующих, мерзкими стервятниками, рвущими куски живой плоти, паразитами на белом теле отечественной словесности и т. д. и т. п. Рыцарственный Ленечка безусловно ринулся на защиту лучшего в мире редактора, к тому же прелестнейшей дамы, которая… Тогда Отче развернул орудия на 180 градусов и призвал меня не попадаться в сети грубой лести и корыстного подхалимажа, видного невооруженным глазом.