Повинуясь нетерпеливой трели звонка, я без опаски широко распахнула дверь. (По модной квантовой теории зловещее совпадение: ждёшь в назначенное время ночи друга, а вместо него импровизированно приходит бандит — равно 0,01 % вероятности. Однако, будет когда-нибудь и на старуху проруха, и отольются мне тогда теоретические кванты!). Однако на сей раз вероятности не подвели, и в проеме театрально возник Валентин, мокрый до нитки. По всей видимости, никакая степень процветания не заставит друга Валю обзавестись тривиальным зонтиком. Вода лила с него ручьем, прямо на новенький палас в прихожей. — Хорошо смотришься, детка, — приветствовал гость. — Сообрази-ка быстренько что-либо с градусом, кофе и полотенце. — Мое гостеприимство, Отче Валя, отнюдь не безразмерно, — сухо предупредила я, обиженная утечкой вежливости и требованиями гостя. — В наше время тотального дефицита и всеобщего обнищания требовать с ходу таких редкостных вещей, как… — Ну, полотенце у тебя наверняка есть, занудная крошка, — парировал Отче Валентин. — Небось еще с доперестроечных времен, так что не прибедняйся, неси, а то смотри, как я у тебя на пол натек. Далее он снял хлюпающие ботинки, надел Сережины тапочки и уселся в самом центре дивана, вытирая голову принесенным мною полотенцем, пока я готовила на кухне кофе. Запас у меня был, как у всех столичных жителей, пожалуй, года на два, как раз до торжества рыночной экономики, если ее, конечно, не придется ждать, как ранее объявленного коммунизма, который должен был поспеть уже несколько лет как, но заплутал где-то в дороге. Спиртного, увы, у меня не оказалось, так что пришлось Валентину общаться со мной на трезвую голову, к чему никто из нас не привык. Может быть, поэтому несколько первых минут прошли в досадной натянутости, которую растворимый кофе паче чаяния усугубил, вместо того, чтобы рассеять. «Раз пришел он в столь неурочное время, — размышляла я между тем. — Значит, пускай самолично излагает дело, вряд ли Валечка взял и заскочил на огонек поболтать и выпить со мной кофейку». Непохоже то было на Валентина, хотя после истории с исчезновением Верочки и его геркулесовых трудов по ее розыску, наши отношения перешли в иное качество. До наших совместных детективных усилий и моей не слишком удачной попытки проломить ему голову мы с Валентином были отдалёнными старыми приятелями, и редкие встречи с разговорами происходили на уровне вечной взаимной подначки. Соединенные, хотя и разнонаправленные розыскные труды чудесным образом превратили наши нечастые общения в старинную дружбу драгоценной закалки. Подначка, правда, как была, так и осталась, на нее нанизывалось всё прочее, сохранилась как несущая конструкция упрочившейся духовной близости. Именно желанием подразнить старого друга, а вовсе не хорошим воспитанием были подсказаны тем вечером мои вежливые вопросы, долженствующие вывести Валентина из состояния смущения непосредственно к цели позднего визита. — Ну что нового, Отче? Как бизнес, процветает? А семья: Марина, дочка, теща — все в порядке? — осведомилась я, созерцая обновленный имидж ныне респектабельного Валентина. Чашечка кофе слегка дымилась в его руке, и восходящий пар отчасти затуманивал черты. От подзаборного пьющего аристократа прежних лет, старого ненадежного друга юности в нынешнем облике Валентина сохранилось немного. Лишь сонный, полный презрения взгляд бледно-зеленых глаз да привычная кривая улыбка — один угол рта сильно опережал другой по дороге вниз. Всё остальное, от джинсового (в данный момент мокрого) костюма до цвета и выражения лица (никаких живых черепов, сплошная уверенность в себе, может быть, даже пробежки по утрам в костюме «Адидас») не просто говорило, а вещало в назидательном тоне об имеющем место не первый день преуспеянии в современности владельца всех этих признаков жизни. Преображение Валентина меня радовало и забавляло. От нищего и гордого потомка родовитых российских дворян, брезгливо презиравшего пошлую советскую действительность, до процветающего бизнесмена и примерного отца семейства, и всё за неполных три года! Вот что мы провернули с его супругой Мариной при небольшой поддержке дамы по имени Клио, музы истории, проще говоря. Наши совместные приключения в процессе поисков пропавшей Верочки дали Валентину идею бизнеса и первоначальный капитал; Марина Головинская в темпе родила ему прелестную Алечку (то есть, конечно, Валечку) и незаметно обволокла семейными узами; а историческая спешка, смахнувшая коммунизм с глаз долой, позволила Вальке прыгнуть из сторожей в бурные воды свободного предпринимательства. На деньги, полученные неправедным путем от Виктора, мужа Верочки, Валентин после краткого размышления открыл сыскную контору. Теперь он консультировал, охранял (с помощью служебных псов, точнее, сдавал их в аренду), кое-что расследовал, не брезгуя иногда особо наглую публику и припугнуть. Двуногих помощников он не держал, предпочитал действовать не мускулами, а извилинами, как Эркюль Пуаро знаменитый сыщик у Агаты Кристи, поэтому вечно толковал о серых мозговых клеточках. Надо отметить, что Валентин попал в струю времён, контора снабжала его средствами к существованию, чтобы не сказать большего. Не раз и не два, в виде особой язвительности, Валька предлагал мне бросить полузатонувшее издательство и идти к нему в секретари-ассистенты. «Хватай, пока дают, — глумился Отче Валентин. — Не то, смотри, прелестное дитя, проворонишь свое счастье, возьму долгоногую красотку, и будет она носить мне чай, пока Прекрасная Дама не застрелит из конторского легального нагана нас обоих.» Прекрасной Дамой и Вечной Женственностью Валька высокопарно именовал свою жену, бессовестно обкрадывая А. Блока и В. Соловьева. Правда временами, чтобы развеселить скорее себя, чем собеседника, он круто снижал образ и превращал супругу в Таблицу Менделеева. (Цикл стихов о Прекрасной Даме был посвящен Блоком невесте, Любови Дмитриевне Менделеевой, дочери великого ученого, который явил миру всем известную таблицу периодических весов. Вечная Женственность по Гёте и В. Соловьёву, она же Блоковская Прекрасная Дама, она же Любовь Менделеева, она же Таблица Менделеева, в миру — Марина, Валькина жена.) В непочтительных устах Отче «Таблица Менделеева» звучало как «моя старая лоханка» или того похлеще. «Прекрасная Дама» существовала для светского разговора. — Ты все-таки ведьмочка, прелестное дитя, — немного поразмыслив, Отче решил ответить. — Ведь в самую точку угодила, поразила точно в Ахиллесову пятку. Отвечая, я с ходу вынужден излагать просьбу, чему дворянская и мужская гордость противятся просто со страшной силой. — Отче, зайчик мой беленький, не изъясняйся загадками, — радостно пропела я. — Хочешь, отвечай на вежливые вопросы, хочешь, излагай просьбу, только не кокетничай! — Ладно, прелесть, давай приступим к делу кратко, как сестра таланта, — согласился Отче, однако объяснение продлилось дольше, чем завещал А.П.Чехов. «Смотри расклад, — завел рассказ Валентин. — Сегодня под вечер пришел я к себе в контору, и автоответчик доложил, что некая дама назначила визит завтра после полудня. Заметь, не я даме нужен, а она мне — позарез. Я ее уже больше месяца обхаживаю, прошу поделиться информацией, а она пребывает в колебаниях — дело сложное. И вот она надумала, придет и расскажет тайну, если за ночь не одумается — дело тонкое. А у меня завтра в 11.00 Альке-крошке удаляют аденоиды, представляешь? Прекрасную Даму с тещей я отпустить одних не могу. Курицы, что с них взять? Да и Алька-крошка не дастся без меня врачам, только с папочкой, иначе вопли до небес и выше! И присмотреть за всем надо, и разовых шприцев дать, и проследить, чтобы употребили. Хотя и не бесплатно, а все равно… Знаешь нашу советскую медицину. Видишь, прелестное дитя, я в полном цейтноте. Отсюда просьба, вместе с нею щедрое предложение. Посиди у меня завтра в конторе, прими даму, выслушай, запиши на магнитофон (я скажу как). Я в тебя верю, тебе она может скорбную историю рассказать, уж если решится завтра прийти. Выгорит дело, вот мое тебе благородное слово: если надумаешь, возьму тебя в помощницы, в компаньонки, даже не в секретарши. Профиты позволяют, а ты иногда не совсем дебильна, бывают и у тебя светлые моменты. Идет?» — Отче, ты превзошел себя в галантности, — отозвалась я на многословное предложение. — Конечно, об чем речь, посижу в конторе, жаль бедного птенца до невозможности. Как лишить кроху любимого папочки в момент испытания, что я монстр, что ли? И клиентку постараюсь не спугнуть. В тех возможностях, что отпущены природой, за них — не взыщи. И вовсе не надо соблазнять трудоустройством на фоне грядущей безработицы, право, Отче, мне за тебя немного неудобно. — Отвратительное и мерзкое дитя! — торжественно пророкотал Отче. — Ты понимаешь, что раздавила меня ненатуральным благородством! Так с друзьями не поступают, им надо оставить хотя бы фиговый листочек для самоуважения, не находишь, детка моя прелестная? И бросить меня, обязанным по самые ноздри, облитым бескорыстием, как последнего жлоба — это жестоко, дитя мое! Ладно, я тебя прощаю, Бог с тобой, однако предложение делаю не из подхалимажа, оно вполне деловое, и раньше имел тебя в голове. Мне человек действительно нужен, а кофе, специально подчеркиваю, есть кому носить. Тебе тоже принесут, если надумаешь. К тому же надеюсь, что Прекрасная Дама ревновать не станет, не сочти за дерзость. В виду имел, что она знает о долгих веках нашей платонической дружбы и тебя не опасается, несмотря на дурацкую ревность ко всем, кому попало. Отче Валентин долго рассыпался в благодарностях и двусмысленных комплиментах, затем приступил к деловой части. Условились, что ранним утром, часов в восемь, он заедет, отвезет в офис на другой конец города, далее обучит обращаться с аппаратурой: компьютером, автоответчиком и встроенным магнитофоном. После чего я сяду за стол и буду ждать заветную клиентку во всеоружии деловых и человеческих чар. Других возможных посетителей он заранее разбросал по другим дням, чтобы мне не ломать с ними голову. Однако дела, которое связывало его с таинственной дамой, Валентин не разъяснил. Сказал, что это слишком сложно, и у него нет времени посвящать меня во все детали. Пусть она говорит, мне надлежит слушать, делать заметки, вместе с тем магнитофон будет писать. Про магнитофон ей лучше не говорить, прижмет — сказать; откажется она изливать душу — дело запутанное — умолить ее прийти к нему еще раз. Пускай назначает любое время дня и ночи, после дочкиной операции он будет, как штык, где и когда клиентка пожелает. До и после ее визита сидеть и ждать, развлекая себя чем угодно. Если его не будет к шести пополудни, забрать из миниатюрного магнитофона крошечную кассету, положить к себе в сумку, закрыть контору, ключ взять с собой и ехать домой на такси за его счет. Он придет ко мне вечером и все заберет. К телефону подходить, называться ассистенткой, что попросят — записать. Перед уходом поставить автоответчик на прием сообщений по тексту: «Добрый день. Частное агентство «Аргус» вас слушает. Будьте добры, оставьте свое сообщение и координаты после трех коротких сигналов. «Бип-бип-бип» — автоответчик пропищит сам. Валентин с такой дотошностью объяснял канцелярские процедуры, что во мне крепло убеждение — он уводит меня от главного. Поэтому я сочла нужным осведомиться. — Милый Отче, тебе не кажется, что совершаешь ошибку, заставляя меня действовать вслепую? Может быть, будет целесообразнее познакомить меня хотя бы в общих чертах с делом? А то дама будет говорить, а я бессмысленно хлопать глазами. Вдруг ей не понравится, что она изливает информацию бессмысленному предмету мебели. Это ее не оттолкнет? — так я осведомилась. — Я так и знал, что ты, прелестная крошка, ещё не приступив к делам, начнешь вмешиваться в процесс. Давно бы сделал тебе деловое предложение, если бы не оправдавшееся опасение, — очень довольный, что может поставить меня на место, Отче разлился заранее подготовленной речью или так показалось. «Нет, я так не думаю, скорее уверен в обратном, дитя мое. Возьми в прелестную голову, что мои дела с этой клиенткой выстроены на основе конфиденциальности. Они касаются подробностей ее частной жизни. По сути дела я целый месяц, хотя в корректной форме, задавал вопросы, каковых воспитанный человек даме не задает никогда. Выпытывал скрытые детали ее прошлого. Но домогательства сопровождал заверениями, что любая информация, включая ее имя и имена прочих лиц, будут покрыты тайной, в особенности ее роль, как источника сведений. И представь себе, она, наконец снизошла к мольбам, является в контору (заметь, строго бесплатно, я заикнулся, дурак, о вознаграждении, и чуть было дело не испортил, долго просил прощения), для того чтобы излить болезненные воспоминания. И что? На моем месте восседает чуждая ей девица и хуже того, оказывается осведомленной об интимных подробностях жизни благодетельницы. Где обещанная строгая конфиденциальность? Где профессиональная тайна? Какое после этого может быть доверие? Она просто произнесет слово из трех букв и исчезнет навсегда. Сама понимаешь, душа моя, ситуация безвыходная. Не будь Альчонковой операции, я бы явился слушать даму при любых обстоятельствах, включая случай бубонной чумы в моем организме, но, увы, слаб и грешен, голос природы глушит совесть, долг и все остальное. Поэтому прошу тебя и надеюсь, что справишься. Покриви душой лишь в одном: скажи даме (ее зовут Людмила Евгеньевна Глебова), что мою маленькую дочку увезли в больницу сегодня утром. Кстати, чистая правда получится, если умолчишь о плановости операции. У нее самой две дочки — одной 10, другой 12, должна понять и не держать на меня сердца. А я приеду, как смогу. Операция в 11.00, идет, скажем, час, далее два часа бедная мышка лежит в клинике и держит папу за руку, потом нам отдают ее домой, еще через час мы дома — клиника за городом. Я, как смогу оставить их одних, так приезжаю. Но, сама понимаешь, в таком деле вариантов — как блох на дворняге.» Обо всем договорившись, мы выпили еще по чашке кофе, и Валентин с легким сердцем полетел домой. На прощание он несколько раз вкратце обрисовал, каких размеров камень спал с его растерзанной души и насколько он уверен, что я, его будущая соратница и компаньонка, управлюсь с нелегким делом как по-писанному — порукой тому его знание людей в целом и моей драгоценной особы в частности. Закрывши дверь за полуночным гостем, я вздохнула и отправилась в ванную комнату доделывать прическу из почти безнадежно высохших волос. Зеркало там отразило озадаченную физиономию со слегка перекошенной улыбкой, отдаленно напоминавшей Валькину. Из обильных хвалебных речей Отче я вынесла парочку ощущений противоречащих одно другому. Что, во-первых, бедняге Валентину действительно позарез нужно мое сидение в конторе, иначе не превозносил бы он меня столь бессовестно — добрые слова, сказанные им за дюжину лет нашего знакомства я вполне могла бы пересчитать по пальцам одной руки вплоть до нынешнего вечера; а во-вторых, в отличие от него я была далеко не так уверена, что моя миссия увенчается успехом, и это сомнение таинственным образом меня задевало, причем довольно сильно. Очевидно потому, что замешался вопрос о трудоустройстве. Вероятно, сказались смутные наши времена, и неуверенность в завтрашнем дне заставляла всерьез рассматривать самые причудливые проекты в качестве запасных вариантов. В самом деле, прикажет родное издательство «Факел» долго жить в один непрекрасный день, и что прикажете делать с моим гуманитарным образованием широкого профиля? Ведь пойдешь тогда к Валентину, попросишься к нему на службу, спрятавши в карман высокомерие и предрассудки. А друг Валя не раз и не два подумает, если завтрашняя посетительница меня не признает и говорить откажется. Вот и ломай теперь голову, как внушить ей максимальное доверие. Было мне досадно и муторно, крайне неприятно сомневаться в себе — в раздерганных чувствах я разложила диван, завела будильник на немыслимо ранний час и отправилась на свидание к доброму Морфею под неумолчный шум дождевых капель. Подлое устройство оказалось без чувства юмора и действительно подняло меня в указанное ему время — в половине седьмого утра. За окном светилось серо и чуть розово — неизвестно то ли дождь опять польет, то ли вскорости прояснится. Я машинально проделала утренние процедуры, тщательно выбрала форму одежды — прилично и без претензий. Песочного цвета летний костюм с юбкой до колена, тоном ярче персиковая шелковая блузочка, туфли и сумка из мягкой коричневой кожи. Неброско и элегантно — большего я для неведомой Людмилы Евгеньевны Глебовой сделать не могла, хоть убейте. Пусть довольствуется этим имиджем. К приезду Валентина я была собрана до мельчайшей детали и раз пять проверила, как смотрится мой деловой облик во всех имеющихся зеркалах. В последние, самые томительные минуты я сидела на диване ввиду окна в полной отключке и цеплялась мыслями за сущие пустяки. Собственные душевные спазмы меня просто бесили — подумаешь, испытание предстоит, блин горелый (я старалась пошлым языком присыпать волнение, как песочком), а я дергаюсь, как первокурсница перед экзаменом по истории КПСС! Не дай Бог, Валька просечет мои терзания, ведь сживет потом, стервец, со свету бесстыдными насмешками. Отче Валентин явился в означенный час, лихо выскочил из подлетевшей к подъезду кремовой «Волги» (я дошла до того, что торчала у окна с видом на подъезд, совсем впала в детство!) и мгновенно исчез в дверях. Я собрала оставшееся самообладание и постаралась встретить гостя светской улыбкой. Однако напрасными оказались мои опасения и тревоги! Валька был настолько поглощен собой, что раздерганного состояния будущей помощницы просто не заметил, и слава тебе, Господи! — Готова, дитя? — бросил он в спешке. — Вот и умничка! И оделась славно, не посрамишь моей конторы, любишь, значит дядю Валю, и есть за что! Я сам себя люблю временами, но сегодня со временем туго, хоть караул кричи, никак не успеваю полюбоваться собой. И дома, ой, дитя, ты не представляешь, что там дома… — сыпал он, пока мы спускались по лестнице и садились в машину. — Таблица с тещей в истерике, чуть не ревут обе, чашки роняют, на Альчонку смотрят, как будто она уже в гробу, дуры чертовы. И ее завели, того гляди в голос запищит, придется ее везти в клинику связанной. О-ох, идиотки безмозглые… Пустяковая ведь операция, а они — сил моих нету! Поверишь, дитя, они меня достали, две дуры, жена и теща просто вынули душу. Застрелил бы обеих, да некогда. Вот Антон подтвердит, он их сегодня видел. Антоном звали водителя «Волги», он был молод, светловолос, коротко стрижен и весьма немногословен. С большим искусством он вел машину сквозь утренние транспортные потоки и лишь ронял односложные междометия, а самой длинной речью разразился вблизи места назначения. — Понятное дело, — высказался он. — Пацанку всем жалко. А бабы на то и бабы. Осчастливив нас перлами народной мудрости, Антон резко свернул машину с Ленинского проспекта и через секунду затормозил у входа в стеклянную кафешку на самом краю кирпичного ряда домов. Далее до самого Внукова шли новейшие панельно-бетонные изыски. Антон постучал ногтем по часовому браслету и произнес нечто вроде вступительной речи к дальнейшему действию. — Пока, девушка, желаю вам, — попрощался он и добавил веско. — Торопись, Валь Михайлыч, транспорт тяжелый сегодня. Мы выскочили из «Волги» и заспешили к стеклянной кафешке. Там, где круто обрывались просторные окна с крахмальным кружевом, прямо на сливочной крупно-кирпичной стене красовалась металлическая табличка. «АРГУС» — было насечено на ней прямыми элегантными буквами и далее помельче: «частное агентство». Валентин открыл дверь, ведущую в кафе, но в темном холле мы свернули не в нарядно-кондитерскую сторону, а в полуосвещенный аппендикс, который закончился добротной дверью из светлого дерева. Валька щелкнул выключателем, и на двери обозначилась другая табличка с надписью «АРГУС» размером чуть поменее. Дверь была двустворчатая, всё смотрелось очень даже солидно. Я не задала ни одного вопроса, однако Валентин охотно отвечал на невысказанные. Открывая дверь последовательно тремя ключами, он рассказывал: «Исключительно удобное местоположение, просто сказочное везение. Народ идет сквозь кондитерскую и нарадоваться не может. Ко мне ходить у всех на виду — счастье небольшое, почти как в вендиспансер, а так он вроде бы пирожное есть идет. Никаких тебе топтаний у двери и прочих слабонервных колебаний. А после того, глядишь, и булочку съест с чаем, и соседям профит, они меня любят, даже рекламу делают и кофе отпускают со скидкой. Фантастический симбиоз, скажу я тебе. Вот Шерлок Холмс не догадался расположиться в кафе, а я, заметь, догадался!» — Не заливай, Отче, — отозвалась я. — Небось по чистой случайности вышло, а ты потом оценил. — Скучно с тобой, дитя, — согласился Валентин. — Всё-то ты знаешь. Однако, добро пожаловать в заведение. Оно тебя ждет и приветствует. Валентин открыл двери, включил свет и остановился на пороге, давая возможность оценить новенький офис. Помещение было просторное, с уютным предбанником, отделенным от собственно офиса полупрозрачной стеной. В холле стояла пара кресел из лилового кожзама перед низеньким столиком светлого дерева, на подставках у окна произрастало нечто вечнозеленое с кинжальными листьями. За дверью располагалось детективное святилище. Оно было хорошо продумано и исполнено, обступало деревянными плоскостями и тускло-металлическими гранями. В глубине объема возникал обширный стол с парой замысловатых телефонов, за ним виднелось кресло из настоящей кожи. Рядом на приставной конторке солидно восседал компьютер с крупным экраном монитора, на полочке рядом располагался принтер с пачкой бумаги и иные неведомые устройства. Вдоль стены тянулись открытые книжные полки, отнюдь не пустые. У окна в ряд стояли четыре очень располагающих стула — как я поняла, предназначенные для посетителей, чтобы уютно подсаживаться к столу. По части декоративных украшений царил хороший вкус: ваза-лампа на подставке гармонировала с салатного цвета портьерами, а в отштукатуренном простенке красовалась большая и качественная репродукция «Бульвара Капуцинов». Обстановка несла сообщение, что хозяин знает себе цену, не чужд образования и достоин доверия. «Елки-палки, а что же стало с Валькиной мрачной прокуренной берлогой на берегах одинокого озера? — невольно подумалось мне. — Может они приспособили её под дачу, и там царит такой же дорогой уют? Было бы жаль…» Тем моментом Отче Валя вступил под сень своих пенатов и широким жестом пригласил следовать за ним. — Аренда влетает в копеечку, — на ходу разглагольствовал он. — Думаю со временем помещение приватизировать раз и навсегда, обстановка тоже не даром обошлась, однако сие — инвестмент, вложение капитала, престиж и имидж, а это всегда окупается, заруби себе, детка, на прелестном носу. — Отче Валентино, кончай треп, завтра доскажешь про имидж, — невежливо оборвала я глухариную тираду. — Ты бы лучше показал, в какую кнопку и когда тыкать, а не хвастался своим пошлым процветанием. — Завидуешь, прелестное дитя? — осведомился хозяин конторы. — Это полезно, дураков раздражает, умных стимулирует. Я тебе специально лекцию толкаю, провожу ознакомительный тур по предприятию. Алё, девушка, вот они кнопки, смотри сюда, игнорантная крошка. Валентин галантно усадил гостью в вертящееся кресло за столом и выдвинул планку из-под крышки. Она оказалась прямо под правой рукой. — Только пальчик протянуть, — объяснил Отче. — Вот тут, видишь две кнопочки. Большая, синяя — это в случае разбойного нападения на тебя. Всякое бывает, тогда жми на неё, и через три минуты здесь будет охрана с сиреной. Так что зря не балуйся. А вот мелкая, серенькая — то, что нам нужно, а именно магнитофон. Придет наша милая дама, ты убедись, что это она, Людмила Евгеньевна, Люся Глебова, и, как начнет она говорить, тихонько ткни сюда пальчиком, машинка запишет. Внутри имеем механизм. Отче открыл следующий ящик и продемонстрировал диктофон чуть побольше пудреницы. Механизм уютно покоился в металлическом гнезде. — Когда же она, то бишь Люся Глебова скажет «до свидания», а ты ей «мерси боку», тогда просто вынь эту штучку, она лежит свободно, клади себе в сумочку. Ничего другого не требуется, видишь, как просто. А теперь у нас есть пара минут на осмотр владений, — заключил Валентин. Начал Валька с компьютера, пощелкал чем-то на полу, поиграл на выдвинутой из подставки клавиатуре, и экран осветился белым и синим. В белой рамочке возникли слова «Доброе утро, сегодня…число…месяца…года. Расписание на сегодня: 1… 2… 3… «А в самом низу рамочки буквами поменьше: «Включите главное меню». — Ой, наконец довелось приобщиться! — обрадовалась я. — Отче, а меню здесь при чем? Эта машина будет кормить меня обедом? — Дитя, замолкни и не позорься, — снисходительно заметил Отче. — Потом всему научу. Сейчас смотри: очень просто. Вот эту красную кнопку влево — все выключается, вправо — возникнет эта самая картинка. Она тебе не нужна, с Люсей Глебовой — никаких компьютерных игр, это запомни накрепко. Отче обозначил главную задачу, после посомневался и ознакомил с инструкцией по обращению с машинкой.