— Теперь вниз, — не слишком вежливо, пригласил он. — Сначала в подвал, самое подходящее место. Как последняя дура я пошла за ним по крутой лестнице вниз. Спустившись, Алексей зажег свет и бесшумно открыл другим ключом еще одну массивную дверь у противоположной стены. — Входите, ищите! — недружелюбно скомандовал он вполголоса. — Я сейчас свет зажгу. Я послушно, как сомнамбула, двинулась к двери. В тот же момент сильный удар в спину втолкнул меня в отворившийся проём. Я грохнулась в темноту и услышала за собою звук запираемой двери. Получились два отдельные впечатления, и оба отчасти не со мной, поскольку совершенно несуразные. На этом я позволю себе прервать повествование и предоставляю слово другому участнику событий. Часть вторая Вместо введения позвольте уведомить Вас дорогие сэры, а также милые леди, что не имею никакого представления, в каких целях были задуманы данные ученые записки. Знает одна лишь идейная вдохновительница сего начинания, она убила достаточно много своего драгоценного времени, излагая бумажному листу странные перипетии истории, в которую ей удалось вовлечь и меня. Мало того, теперь же сия прелестная дама ждет от меня такой же преданности мемуарному делу. Бог ей судья, я не сомневаюсь в полной невинности её намерений. Оставляя на её же усмотрение дальнейшую судьбу нашей общей летописи, я, по мере своих несовершенных беллетристических возможностей постараюсь соответствовать принятой на себя задаче. Перед тем, как обогатить архив будущих историков своими избранными воспоминаниями я позволил себе, с санкции автора, разумеется, ознакомиться с плодами литературных усилий работодательницы и предшественницы. Сии плоды позабавили, в особенности та их часть, что была посвящена моей скромной персоне. Неисчислимы заблуждения человеческого ума, особливо занимательны они, когда речь идет о половине рода людского, каковая справедливо полагается лучшей. Со своей стороны, однако, я не имею претензий, напротив, даже польщен. Сознательно или бессознательно прелестная авторесса обозначила Вашего покорного слугу, как фигуру романтическую, во всяком случае таким видится восприятие ею моей скромной особы. Во всяком случае, знакомство с данной рукописью сильно облегчило задачу и избавило от умственных усилий и сомнений, к тому же разрешило сакраментальный вопрос любого автора: с чего следует начать? Пожалуй, целесообразнее всего начать отсчет с моего, если так возможно выразиться, вступления в должность платного частного осведомителя. Не стану утомлять будущего читателя излишними подробностями моего знакомства с очаровательной, легкомысленной, хотя и не столь юной особой, в предшествующем повествовании именуемой Таиской. (Я же в свою очередь желал бы остановиться на более благозвучном варианте и упоминать о ней, как о Тае.) Не будет преувеличением, если я сообщу, что знакомство с Таей не составило особого труда, а удачный стиль общения (я заимствую сомнительное выражение у милой предшественницы) снизошел на меня велением вдохновения. Почти о самого начала общения я без ненужной аффектации позволил Тае предположить, что моя любознательность и нескромное любопытство, относящиеся к истории жизни и внезапному исчезновению её приятельницы Веры Согдеевой, имеют под собою профессиональную основу. При первом же взгляде на милейшую Таю я осознал, что духовное родство, дружеские узы и безграничное доверие, между нами, вряд ли осуществимы; а также, что нить взаимного сродства и нежных чувств не сможет соединить наши души, чтобы, затем став нитью Ариадны, вывести жаждущую мысль из мрака таинственного лабиринта. (По-моему, все уже предельно устали, и можно перейти к доступному стилю изложения, прошу великодушно меня простить, не сумел удержаться на высоте стиля, мною же опрометчиво избранного.) Так вот, взглянув на Таю, я понял сразу, что даже встань я на уши (а желания такого не имелось вовсе), она не полюбит меня, как Эвридика Орфея, а Суламифь — царя Соломона, из чего следует, что возни о нею будет много, а её откровенность встанет чрезмерно дорого, если я изберу традиционные пути общения. Поэтому я слегка прикинулся любопытным из органов, зная, что дамы указанной профессии ссориться в казенных домах не любят, и на конфликт с сотрудником, будь он даже инкогнито, без особенной нужды не пойдут. Так оно и случилось. На второй вечер знакомства (ночь была дана на размышление) я оказался счастливым обладателем всей информации, которой Тая располагала. А именно: кратким жизнеописанием Веры Согдеевой до пропажи, всеми координатами, включая адрес и телефон мамы, нелестной характеристикой Вериного мужа, также телефонами и краткими описаниями двух ближайших подруг искомой Веры. По вполне понятным причинам у меня не возникло желания заниматься личностью Кати Малышевой, и я решил сосредоточить внимание на второй упомянутой девице, тем более что по счастливому стечению обстоятельств она оказалась сослуживицей пропавшей Веры. Во времена своей беззаботной юности эта троица граций: Вера, Тая и Марина произрастала и цвела под сенью заведения, славного многочисленными иностранными языками. Вступив во владение своими сокровищами (я имею в виду информацию, собранную для меня заботливыми, хотя и не безгрешными руками милой Таи), любуясь ими и перебирая, я неожиданно обнаружил некое упущение совершенное многомудрой моей заказчицей. В своих трудах на ниве расследования она совершенно игнорировала место трудовой деятельности пропавшей подруги. Мой личный опыт по части клерковской службы весьма невелик, ибо терпение вышестоящих товарищей истощалось достаточно быстро, тем не менее памятны изощренные формальности и процедуры, обставляющие пребывание личности на казенной службе. Вряд ли кто-либо из состоящих в штате любого учреждения может себе позволить отсутствовать более 1–2 дней, не объясняя причины, тут же придет в движение неумолимая машина учета человеко-дней. Не может такого случиться, сказал я себе, что Вера Согдева без предупреждения бросила ходить на службу, а там никто не заинтересовался и мер не принял. Ещё муж мог теряться в догадках и ощупывать свою бедную голову на предмет появления рогов, а славный сектор учета и контроля должен был забить тревогу в телефонные колокола вплоть до заявления в милицию о непредвиденном исчезновении одной из опекаемых сотрудниц. Меня, во всяком случае, они доставали буквально из-под земли и радостно требовали либо оправдательных документов, либо публичного покаяния. Ввиду моего упорного нежелания удовлетворить ни одно из требований, мои конторские службы оказывались крайне непродолжительными. Исходя из вышеизложенных причин, я живо заинтересовался тем, что думает по этому поводу Верочкина сослуживица и, что гораздо важнее — приятельница. Мариночку Головинскую легче было разыскать, чем расколоть. Девушкой она оказалась очень чистенькой, подтянутой и, судя по всем признакам, крайне добропорядочной во всех отношениях. Краткая характеристика, данная Таей, моих наблюдений не опровергала. Хоть одета Мариночка была совсем по-другому в момент нашей достопамятной встречи, но стоит перед моим внутренним взором до сих пор в беленькой блузке с кружевами, (идеально отстиранной и выглаженной) и в строгой черной юбке, такой уж сложился образ. И темненькая головка, гладко причесанная, волосок к волоску. В молодые годы мне чрезвычайно нравилось толкать подобных чистеньких девушек на пагубный путь разврата, там-то, поверьте, они показывали класс! Однако, как я понял, в юности Марины богатые возможности остались нереализованными, и теперь ей открывались лишь два четких и параллельных пути в будущее. Либо скучный и пристойный поздний брак с первым более или менее достойным претендентом, либо печальное бесконечное стародевичество. Жаль, что мне не двадцать пять! Однако, вернемся к нашим баранам. Вопреки всяческим являвшимся соблазнам (об этом как-нибудь после), деньги я решил отработать честно, поэтому сначала звонил Марине домой, далее, мало чего добившись в разговоре, явился в присутственное место, чем сильно смутил девушку, хотя и постарался по случаю визита выглядеть презентабельно. Уловив в её прекрасных серых глазах некое тайное знание, касательно интересующего предмета, а также приняв во внимание замешательство и неточные, уклончивые ответы, я понял, что след мною найден. Пришлось пустить в ход свои несколько потрепанные чары, на ходу придумать надлежащую историю, лишь тогда Мариночка согласилась на рандеву в ближнем кафетерии после работы. Однако тем вечером не случилось. Явившись в назначенный час к дверям храма науки, я узнал, что нашему свиданию не суждено состояться из-за внеочередного собрания трудового коллектива, обещавшего затянуться до неопределенного времени. Увы, ждать моего обаятельного информатора я был не в состоянии, поскольку неуклонное течение времени влекло меня в места проживания, где мне предстояло заступить на охрану вверенного объекта, предварительно накормив моих четвероногих сотрудников псовой породы. Чувство долга, а также сострадание к братьям и сестрам меньшим в количестве четырех голов пересилило желание дождаться Марину, насладиться ее обществом и проникнуть в чужую тайну. Мучимый сожалением, я отбыл на вокзал, условившись перенести свидание на следующий день. У меня не хватило духу представиться Марине в качестве казённого соглядатая, поэтому туманно рекомендовался ей, как отдаленный родич Веры Согдеевой, обеспокоенный странным происшествием с троюродной кузиной. Так себе легенда, надо признаться прямо. Оставалось надеяться, что остатки былого мужского очарования хоть как-то снивелируют неуклюжесть доморощенных выдумок. Необходимо добавить, впоследствии это окажется важным, что моя первая встреча о Мариной под сенью служебных пальм состоялась в пятницу, посему второе рандеву было отложено на субботу. Находясь во власти очарования девушки Марины, я в свою очередь совершил серьезное упущение. А именно, не проинформировал моего прелестного друга Катю Малышеву о предстоящем свидании о Мариной. Мысль о том, что Катя может ждать моего звонка, более того, уверенность, что позвонить ей необходимо, раз у меня имеется толика информации, не говоря о смутном предчувствии, что дальнейшее знание сможет рассеять её печали. Короче, вспомнил, что заказчице следует позвонить… Ну, словом, мысль сия посетила уже на месте, во время кормления зверей, а городскими телефонами ни охраняемый объект, ни мое скромное жилище отнюдь не располагали в те времена, да и сейчас ситуация не изменилась. Поэтому я решился оставить бедняжку Катю в неизвестности до утра, когда, прибыв на столичный вокзал для последующего свидания о Мариной, я смогу воспользоваться услугами любого телефона-автомата, в последнее время почему-то именуемого таксофоном. (Марина обещала ждать меня в заранее условленном месте в 11.30 утра.) Как выяснилось впоследствии, именно эта моя небрежность привела к последствиям, коих многие участники сей драмы предпочли бы избежать. Рассматривая предмет с другой точки зрения, я должен отметить, что менее драматическое развитие событий, боюсь, не изменило бы плачевного статус-кво, и данная история имела бы иное продолжение. Как подчас случается на самых сложных отрезках любого жизненного пути, именно нагромождение нелепостей, случайностей и недоразумений оказывается заветным клубочком, из коего неумолимые старухи Парки тянут нити нашей судьбы. Я продолжаю повествование и прошу запомнить, что, по приезде в столичный город неоднократно пытался наладить телефонный контакт с моей прелестной работодательницей, однако тщетно звали её мои телефонные трели. Ее номер не отвечал с упорством, достойным лучшего применения. Совесть моя была чище чистого, и я не без удовольствия стал настраиваться на свидание с очаровательной феей Мариночкой Головинской. Рискну, не боясь показаться лгуном, отметить, что результаты общения с Мариной превзошли ожидания, причем во всех мыслимых отношениях. Во-первых, мы с прелестной феей отлично провели длинный летний день, романтически бродили по улицам, пили кофе и ели мороженое на всех углах, самым приятным образом беседовали о бездне посторонних, но всегда приятных предметов. Легко догадаться, что возвышенные, предельно чистые пасторальные мгновенья явились заслугой моей спутницы, чья, изысканная невинность доставляла мне подлинно эстетическое наслаждение. Однако, постараюсь держаться ближе к делу. Когда взаимное понимание было окончательно достигнуто, Марина откинула прочь сомнения и поведала свою и Верочкину тайну. Истина оказалась до обидного простой. Моя прелесть Катенька могла бы сберечь некоторую сумму денег и массу душевных сил, если догадалась бы разыскать Марину сама, причем ей информация досталась бы совершенно задаром и без труда. Марина охотно призналась, что в соответствии с канцелярскими формальностями Вера Дмитриевна Согдеева находится в очередном, заслуженном и предусмотренном трудовым законодательством отпуске, о чем имеется изданный приказ. Предысторию неожиданного для меня поворота событий Марина изложила с милым смущением, но достаточно связно. В один не лучший для себя день Вера попросила Марину о деликатной услуге и не поленилась изложить грустные обстоятельства. Вера поведала старинной приятельнице, что в её (Вериной) семейной жизни предполагается кризис. Некто, не пожелавший назваться, сообщил Вере по телефону, что, оказавшись в условленном месте в обозначенный час, она сможет убедиться, что её муж живет двойной жизнью, причем не просто содержит любовницу, а имеет на стороне семью с дочерью-подростком. Особенно неприятно поразило Веру то, что неизвестный уверял, будто параллельный брак оформлен в соответствии с законом, причем ранее, следовательно, подвергал сомнению законность её супружества. Вера, хоть и находилась во власти расстроенных чувств, была настроена более чем решительно. Само собой разумелось, что она желала ознакомиться с документами и обстоятельствами дела, а в случае разоблачения коварного двоеженца намеревалась немедленно начать бракоразводное дело. (О прекрасная половина человечества! Как высоко вы цените мужскую верность, и как мало для вас значит семья, хотя здравый смысл подсказывает иные пропорции духовных ценностей!) Правда, ожесточение бедной Верочки подогревал факт, что неизвестные доброжелатели подчеркивали всячески: та, другая, семья — настоящая, а брак с Верой заключен из сугубо меркантильных соображений. Имелись в виду валюта из Буэнос-Айреса и московская прописка. — Если это правда, — заявила Верочка подруге Марине. — То я и дня не останусь с ним под одной крышей. Дам три недели на сборы, потом пусть катится ко всем чертям. Я у мамы поживу, а ещё лучше, не стану маму волновать, а возьму отпуск, еще не была в этом году, поеду в Юрмалу, у меня там Малышева отдыхает. Поживу у нее, отдохну, нервы приведу в порядок, наконец поищу себе нового мужа. И разговаривать не стану, уеду и все, скажу «убирайся», и уеду. И ты никому не говори, не хочу, чтобы все кругом болтали и смеялись.