– Шеннон! Ты не можешь сделать такую мелочь для отца, который вырастил тебя? У тебя нет ни одной причины на свете, чтобы отказаться помочь. – Мамашин голос зазвучал, по обыкновению, визгливо. – Мам, если это так важно, почему бы папе самому не попросить? От ее вздоха краска могла посыпаться со стен. – Он не обязан просить свою единственную дочь о помощи. Мы семья, а в семьях поступают именно так. Тебе бы сидеть тут с нами на кухне и думать о добровольной помощи. А ты меняешь имя и уезжаешь из штата. Как, по-твоему, это выглядит? Это выглядело, как поступок человека, доведенного до отчаяния. Но матери этого не объяснишь, потому что ей все равно. Ей наплевать, что вся команда повернулась ко мне спиной. Ей наплевать, что на моих учебниках писали непристойности, что в своем шкафчике в спортзале я находила… то, что полагалось смывать в унитаз. От одного воспоминания к горлу подступала тошнота. Но это же моя мамаша – ее волнует только «как это выглядит со стороны». Ей наплевать, что моя жизнь стала невыносимой, главное – внешняя благопристойность. – Ты ответишь на их вопросы, – повторила мама. – От моих ответов не будет никакого толку. – А это не тебе решать. – Мам, – сказала я, и мой голос дрожал. Никто, кроме нее, не мог так обозлить меня. – Я не могу участвовать в процессе. Мне нужно учиться, получать хорошие оценки, жить дальше. – Ты просто эгоистка, Шеннон. Никто из нас не может жить дальше, пока отец не выйдет из этого дерьма с высоко поднятой головой. Это потом я соображу, что из уст матери вылетело грубое словцо, и буду несколько шокирована. Но тогда я просто онемела, услышав последовавшую угрозу: – Неужели, по-твоему, если отец проиграет дело, у нас будут деньги на оплату твоего следующего курса в университете? Тебе кажется, что ты от всего сбежала. Как бы не так. Ты ответишь на вопросы, иначе, если плата за обучение не поступит, я не виновата. Понимание моего истинного положения камнем легло мне на сердце. Я никогда не выпутаюсь из того, что натворил мой отец. Может быть, натворил. Вероятно, натворил. О господи. После разговора я не выбежала из комнаты сразу же, хотя, наверное, надо было. Вместо этого я начала гуглить «принуждение к даче показаний» и «дети обвиняемого». Я не имела представления, требует ли закон, чтобы я общалась с адвокатами и можно ли принудить меня выступить свидетелем. Некого было спросить, никто не мог сказать мне правды. Телефон снова зазвонил, и я взяла его, будто ядовитую змею. Но звонила не мама и не адвокат. А Бриджер. – Алло! – сказала я охрипшим голосом. – Следопыт! Где тебя носит? Заболела? Я прокашлялась. – Нет, я здорова. Это просто… семейная драма. Я потратила все утро на разговор с мамой. Но ничего страшного. – Хм, – сказал Бриджер. – Интересно, а где ты возьмешь конспект лекции? – Бриджер, – в первый раз за сегодняшний день я улыбнулась. – Может быть, какой-нибудь добрый человек со мной поделится? – Ты и ланч пропустила? – Похоже на то. – Плохо. Я принесу тебе сэндвич. Тебе с чем? – Это необязательно. – Я спотыкалась на каждом слове. Но, конечно же, я хотела, чтобы Бриджер принес мне сэндвич. Сногсшибательная мысль. – Какие ты любишь? Я еще не в курсе, так что дай наводку. С индейкой? Итальянский? – Возьми тот, что тебе приглянется, – быстро ответила я. – И булочка бы не помешала. – Я приду через десять минут, – сказал он. Первокурсники из дома Тернер живут… кажется в Вандерберге? И ты мне покажешь гитару, о которой рассказывала на той неделе. Он дал отбой. Следующие двадцать минут я носилась по комнате, пытаясь прибраться. В гостиной был относительный прядок, но нужно было убрать постель и затол-кать кучу шмоток Кэти-Блондинки под ее кровать. Телефон загудел, пришла эсэмэска от Бриджера: «ТУК-ТУК». Я сбежала по лестнице и открыла входную дверь: – Привет! Он вошел с коробкой еды навынос в руках. – Привет, Следопыт. – Его зеленые глаза изучали меня. – Все нормально? Черт возьми, нужно было привести в порядок не только комнату, но и себя. Судя по тому, как он на меня смотрит, глаза у меня наверняка красные. – Конечно, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно. – Входи. Спасибо, что принес ланч. И он на самом деле вошел в мою спальню. Прежде такое случалось только в посещавших меня в последнее время фантазиях. Я чуть было не уселась в гостиной, но сообразила, что какая-нибудь из Кэти может появиться в любой момент. А мне не хотелось делить с ними внимание Бриджера, потому что я ведь наверняка проиграю. Поэтому я решительно прошла через гостиную прямо в спальню, как будто только и делала, что принимала у себя парней. Похоже, Бриджеру это не показалось странным. Он сбросил куртку, сел в изножье мой кровати и поставил коробку с едой на чемодан Кэти-Блондинки. – Давай поедим. – Я уселась на кровать Кэти, чтобы все выглядело не так дико. Он открыл коробку. – Сегодня были с курицей и авокадо, – сказал он. – Очко в твою пользу. – Именно. – Он расстелил на коленях салфетку. Взял две половинки сэндвича и протянул коробку мне. – О-о, стучим клюшками! И чипсы не забыл! – сказала я. Улыбаясь, он быстро взглянул на меня. – На здоровье. Тут только я сообразила, что произнесла хоккейное словцо. «Стучать клюшками» – это выражение благодарности, понять которое может только хоккеист. Блин! Мать сегодня выбила меня из колеи. А ведь в первый день я тоже чуть не прокололась, когда дала понять, что имя Бриджера мне знакомо по командному списку. – Спасибо тебе, что принес ланч, – повторилась я. – Не за что, – ответил он вдруг охрипшим голосом. – С тобой все будет в порядке? Ни о чем не хочешь поговорить? Я помотала головой. – Никто не умер, если ты об этом. Просто так… драма. И хорошо, что за много миль отсюда. – Понятно, – он наклонился, чтобы утащить из коробки несколько чипсин. – Знаю, что такое драма. У каждого своя. Минуту мы молча жевали, и я было решила, что Бриджер готов оставить тему. Но не тут-то было. Он снова заговорил, голос звучал невесело: – Весь этот год я из кожи вон лезу, чтобы одолеть драму. А на той неделе пришлось сдаться. – Ну а теперь как? – спросила я. Мы говорили приглушенными голосами, будто признавая таким образом, что это не обычная болтовня. – Потому что, если ты знаешь приемы, как все это преодолеть, я вся внимание. Он прокашлялся. – Я знаю один прием: понять, что нет никаких приемов. Если уж влип, нужно непрерывно продираться изо всех сил. – Значит, я все делаю неправильно. Он издал резкий смешок. – Почему? – Ну… – я откусила очередной кусочек. – Я всегда любила все планировать, чтобы знать, чего ожидать. Но в прошлом году это оказалось невозможным, и я так и не пришла в себя. – Есть поговорка: если хочешь насмешить бога, расскажи ему о своих планах. – Мне нужно было ее вытатуировать на собственной персоне. – А на какой части твоей персоны? – В его зеленых глазах загорелась искра, и я искренне надеялась, что это приглашение к флирту. Может же девушка помечтать. – Ну, – сказал он, когда ланч был съеден, – и где гитара, о которой я столько слышал? – Убери ножищи, и я тебе покажу. – Я вытащила Джордана из-под кровати и раскрыла футляр.