Я отошла назад и попыталась взглянуть на помещения за сценой, словно вижу их в первый раз. Потом я вспомнила, как они выглядели в день нашего прибытия. Никакого сравнения. Я развесила под потолком кухни бумажных птиц и прикрепила на стены свои рисунки. Перед Рождеством купила в уценёнке круглый оранжевый коврик и положила его под кухонный стол. На двери нашей с нонни комнаты висело объявление «Здесь живут Оливия и нонни, классные девчонки». – Да, – кивнула я, – похоже, стало ничего. – А твой папа здесь? – спросила миссис Барски. Я пожала плечами: – Понятия не имею. Супруги обменялись взглядом, от которого я съёжилась. Мне не хотелось, чтобы они меня жалели. Мы так приятно провели эту ночь. Я объелась печеньем. Генри был в остроконечной шляпе из фольги. Когда я наконец убедила Барски, что они могут спокойно идти домой, то помогла расстелить на полу в своей комнате матрас для Генри. – Генри будет спать здесь? – Нонни сидела на краю своей кровати, подтянув колени к груди, как ребёнок. Она почти тонула в своей ночной рубашке. – Una festa?[19] Вечеринка? – Конечно, нонни. Бабушка махнула Генри рукой: – Подойди сюда, мальчик. Пока она крутила его туда-сюда и разглядывала со всех сторон, Генри стоял столбом. – Ты джентльмен? – спросила нонни. Генри удивлённо вскинул брови: – Думаю, да. – Ты думаешь? – Я хотел сказать – да. – Будешь спать у двери? Охранять нас от теней? – Нонни улыбнулась мне через комнату. – Оливия рассказала мне про них. Тилли прижалась головой к моему плечу и захихикала. – Да, мэм, буду. – Тебе нравятся платки? Генри поколебался, потом снял шляпу из фольги, выбрал из кучи, лежащей на кровати нонни, жёлтый платок и по-пиратски завязал его вокруг головы: – Обожаю их. Нонни похлопала его по руке: – Можешь остаться. Когда нонни уснула, а Маэстро нетвёрдой походкой вернулся в свою комнату с какой-то вечеринки за городом и включил музыку, мы с Генри и с нашими призраками собрались на сцене. Подтянулись и несколько других привидений – нам нужно было подкрепление. Настало время найти якоря Тилли и Джакса. Сначала мы планировали отпустить мистера Уортингтона, поскольку он с каждым днём становился всё темнее. Но старый призрак возражал – всё время указывал на Тилли и Джакса и качал головой, издавая нечленораздельные звуки, как пещерный человек. Поэтому сначала мы занялись привидениями-детьми. – Миссис Барски это не одобрит, – прошептал Генри, когда мы приготовились. – Она бы предпочла сделать это сама. – Да, но они не её друзья, – возразила я, – а наши. Будет неправильно, если им станет помогать кто-то другой. И потом, неужели тебе не хочется увидеть их воспоминания? – Разве это не эгоизм? – Слушай, ты участвуешь или нет? Генри вздохнул: – Давай скорее, пока я не передумал. Как и раньше, мы с Генри взялись за руки и приготовились подвергнуть себя холоду и темноте, испытать скованность в теле и неспособность дышать. С последнего нашего сеанса одержимости прошло некоторое время, и Генри, вероятно, волновался так же, как и я. – Всё будет хорошо, – сказал Джакс, но продолжал оглядывать тёмный зал. Остальные призраки окружили нас защитной стеной, порхая вокруг. Однако они тоже были на нервах и вздрагивали при любом шорохе. Не требовалось умения читать мысли, чтобы понять, что все мы думали об одном и том же. С тех пор как миссис Барски открыла «Комнату с привидениями», тени вели себя невероятно смирно: не приближались к нам, прятались в углах, наблюдали издалека – как будто решили отступить. Всем это казалось подозрительно: выходцы из Лимба не производили впечатления существ, которые легко сдаются. Я набралась решимости: – Давайте покончим с этим, ребята. И поживее. Тилли и Джакс бросились к нам, проникли нам под кожу, в уши, под ногти. На меня будто обрушилась вся вселенная, пытаясь разорвать на части. Я попыталась вздохнуть, но грудь сдавила боль, а потому я перестала дышать и подумала, что упаду в обморок. Но потом я почувствовала руку Генри и стиснула её, а он крепко сжал мою в ответ, что означало: «Я с тобой, Оливия». Когда я открыла глаза, это была всё ещё я – но одновременно и Джакс. Вытянув вперёд руки, я увидела руки мальчика, испещрённые шрамами и чумазые. Напротив меня стояла девочка с лохматыми косичками и кожей красивого медового цвета, на теле во многих местах были пластыри и виднелись странные отметины – может, ожоги? «Тилли? – прошептала я. – Или… Генри?» Девочка кивнула. – Мы оба здесь, – сказала Тилли, но я догадалась, что её голосом говорит Генри, потому что тон был мягкий, не характерный для девочки-призрака. Эта мысль меня удивила: Генри – добряк? Я попыталась разглядеть его через маску лица Тилли. Мысль, что такой мальчик, как Генри, добр, была приятной. Такого даже не подумаешь о звезде школьной бейсбольной команды, который в столовой сидит за одним столом с популярными учениками. «Ты отвлекаешься», – раздался голос Джакса в моей голове. – Извини, – пробормотала я. – За что? – спросил Генри-Тилли. – Я отвечала Джаксу. Генри-Тилли нахмурился: – Как странно. Как будто Тилли во мне, а Джакс в тебе. Но я тоже внутри Тилли. Всё перепуталось. Ты говоришь голосом Джакса, Оливия, но я всё равно знаю, что это ты. – То же самое с тобой и Тилли. Итак… Тилли, ты видишь Джакса? То есть меня? Генри-Тилли помолчал, прислушиваясь к голосу внутри себя. – Она говорит, что ничего не видит, что застряла в моём мозгу, что он серый и противный, как она его и представляла. Спасибо, Тилли. «У меня то же самое, – тихо произнёс Джакс. – Я надеялся, что смогу увидеть Тилли в наших воспоминаниях. Но всё как всегда. Я не вижу и не слышу её». «Очень жаль, Джакс, – мысленно ответила я ему, – но я её вижу. Она прямо передо мной, поверь мне». «Как она выглядит? Где мы?» – Тилли говорит, что это какая-то ерунда, потому что она ничего не видит, – сказал Генри-Тилли, уперев руки в бока. – А ещё, когда я кладу руки вот так, на самом деле ими двигает Тилли. Это очень странное ощущение. – Генри-Тилли начал жестикулировать и крутиться на месте, как в сумасшедшем танце. – И это тоже заставляет меня делать она. Перестань, Тилли. – Мы… – Я огляделась, поскольку воспоминания вокруг нас начали проясняться. – Не знаю, что тебе ответить, Джакс. – Мы среди какой-то серости. Весь мир состоял из лёгких серых хлопьев. Некоторые из них сыпались с неба, как снежинки. Я поймала один такой комочек в ладонь – и он рассыпался пушистой пылью. Вдалеке в небо упирались похожие на острые зубья вершины разрушенных зданий. Я мысленно описала это Джаксу и объяснила, что мы находимся в каком-то лагере, окружённом оградой и с убогими хибарами, выстроившимися посередине. Грязные люди скучивались у маленьких костров или толпились у столов, перебирая лежащие на них горы вещей и продуктов. К кускам обрушившихся стен примыкали лестницы, над колоннами не было крыши. Я почувствовала, что Джакс начал что-то понимать, вспоминать. «Война, – подумал он. – Была война». – Какая? «И там было… Я что-то делал». Над головой раздался низкий громкий вой. Я-Джакс и Генри-Тилли бросились на землю и прикрыли головы руками. – Джакс, что ты делаешь? – недовольно прошептала я, вдыхая землю и пепел.