Вскоре выяснилось, что Поппппи именовалась еще «принцессой из Бразилии». Как новичку, она отстегивала мне десять тысяч. Негусто. Но эти деньги покрыли бы часть арендной платы за дом и еще кое-что осталось бы на выпивку. Принцесса, по-кошачьи изогнувшись на тахте, послала мне взгляд. — Я вас читала. Вы забавный. — Спасибо. Я посмотрел на Поля. — Слышь, сынок, я забавный! — Вы достигли определенного уровня… — ответил он и шмыгнул на кухню, откуда как раз вышла Сара с нашими стаканами. Она села рядом со мной и ткнула меня в бок. И тут меня осенило: можно сделать вид, будто я засел за сценарий, и наведываться на Марина дель Рей посасывать халявное виски. Но не успел я как следует отвязаться от этой сладостной грезы, как снова распахнулась дверь и на этот раз вошел Джон Пинчот. — А, вы тут! — Ага, — сказал я. — Ну, вроде все на мази. Тебе остается только написать сценарий. — Но на это уйдут месяцы. — Это конечно. Тут вернулся из кухни Поль с какой-то подозрительной смесью для принцессы, Пинчот пошел за своей порцией. Так началась первая из наших многочисленных встреч, которая, как и последующие, вылилась в пьянку по-черному. Мне это было необходимо, чтобы поверить в свои силы, потому что вообще-то я пишу стихи да рассказы. Писать сценарии всегда казалось мне дурацким занятием. Но в эту идиотскую ловушку попадались люди и поумней меня. Джон Пинчот со стаканчиком в руке подсел ко мне. Это был бесконечный вечер. Все говорили и говорили, не знаю даже, о чем. Мы с Сарой так набрались, что ни один из нас не мог сесть за руль. Нам любезно предложили остаться на ночь. В спальне, не зажигая света, Сара разлила по стаканам остатки красненького и спросила: — Ты в самом деле собираешься писать сценарий? — Черта с два, — ответил я. Дня через три-четыре Джон Пинчот позвонил снова. Он был знаком с Дэнни Сервером, молодым режиссером и продюсером, у которого имелась своя студия в Венисе. Дэнни разрешил нам посмотреть у себя в проекционной документашку Пинчота «Зверь смеющийся» — об одном черном диктаторе, который залил свою страну кровью. Мы договорились, что встретимся у Пинчота, выпьем для разгону и отправимся на студию. Джон открыл дверь, мы с Сарой вошли. Джон был не один. В комнате оказался какой-то парень. У него были необычные волосы — белокурые с сединой. А лицо розовое, даже красноватое. Глаза круглые и голубые, совсем круглые и очень голубые. У него был вид школьника, который собирается отколоть какой-то дьявольский номер. Как потом я убедился, у него всегда был такой вид. Чистый джокер. — Франсуа Расин, — представил его Джон. — Он снимался у меня и у других режиссеров. — Причем другие мне платили, — с поклоном отозвался Франсуа. Джон пошел за выпивкой. — Извините, — сказал Франсуа, — я сейчас освобожусь. На столе рядом с ним красовалась электрическая рулетка, колесо которой приводилось в движение нажатием кнопки. Рядом лежали стопки фишек и длинный лист бумаги, заполненный цифрами. Еще была доска для записи ставок. Франсуа сделал ставку, нажал кнопку и сказал: «Вот моя леди Вертушка, в которую я влюблен». Вошел Джон с выпивкой. — Если Франсуа не играет, он либо тренируется, либо думает об игре. Колесо остановилось, Франсуа сгреб выигрыш. — Я изучил закономерности вращения колеса, — сказал он, — и куда бы ни упал выигрыш, я всегда угадываю. — Система замечательная, — вставил Джон. — Жаль, что она не срабатывает в казино. — Меня переигрывает Смертельное Желание, — объяснил Франсуа. — Хэнк играет на тотализаторе, — сказала Сара. — Ставит на лошадей. Приезжает на все скачки. Франсуа взглянул на меня с интересом. — На лошадей, значит! И выигрываете? — Хочется думать… — Надо как-нибудь и нам попробовать. — Обязательно. Франсуа опять занялся рулеткой, а мы сели рядышком со стаканами в руках. — Он выигрывает и просаживает сотни тысяч, — сказал Джон. — И вспоминает о том, что он актер, только когда проигрывается в пух. — Резонно, — заметил я. — Кстати, — продолжил Джон, — я разговаривал с продюсером Гарольдом Фезантом, и он очень заинтересовался твоим сценарием. Готов войти в дело. — Гарольд Фезант! — воскликнула Сара. — Я о нем слышала. Он ведь один из тузов в этом бизнесе. — Правильно, — подтвердил Джон. — Но ведь никакого сценария еще нет, — напомнил я. — Чепуха. Он тебя знает. И готов с нами работать. — Что-то не верится. — У него нюх, он зря денежки не вложит. Джон опять отправился за новой бутылкой. — Может, тебе все-таки написать этот сценарий? — шепнула Сара. — Ты что, забыла, до чего это довело Скотта Фицджеральда? — Ты же не Фицджеральд. — Слава Богу, нет. Но тебе известно, что он из-за этих сценариев бросил пить? И это его доконало. Франсуа по-прежнему торчал у рулетки. Вошел Джон с очередной бутылкой. — Разопьем еще одну и вперед. — Лады, — сказал я. — Эй, Франсуа, ты с нами? — спросил Джон. — Ах, нет, простите Бога ради, мне тут кое в чем надо разобраться… Проекционная была очень славненькая. Перед входом разместился бар с длинной стойкой, за которой стоял бармен. Механик уже сидел в будке. Дэнни Сервер отсутствовал. К стойке приклеились человек семь-восемь. Черт знает кто такие. Я взял водки, а Сара пила что-то то ли малиновое, то ли серое, то ли серо-буро-малиновое. Джон помогал механику заправить фильм. Я заметил, что один парень на табурете с краю нахально на меня пялится. Причем упорно. — А вы кто такой? — спросил я. Он помолчал, отхлебнул своего пойла и ответил: — Я прямо сгораю со стыда, произнося это слово, но… я, видите ли, режиссер. Так я познакомился со знаменитым немецким режиссером Веннером Зергогом. Он был слегка шизанутый, как говорится, сдвинутый по фазе, и обожал вытворять черт-те что со своей жизнью, да и с чужими тоже. — Могли бы найти занятие получше, — сказал я. Тут появился Джон. — Пошли, начинаем. Мы с Сарой вошли в проекционную. Кое-кто из бара потянулся за нами, в том числе Веннер и его подружка. Мы уселись, и Джон сказал: — Там в баре сидел Веннер Зергог. На прошлой неделе они с женой устроили перестрелку, целили друг в друга, пока пушки не разрядили, но не попали. — Надеюсь, в кино он удачливее. — О да. Свет погас, и экран заполнил «Зверь смеющийся». Лидо Мамин был масштабным человеком и в физическом плане, и в плане амбиций, а его страна — маленькой и бедной. Зато с большими странами он играл на обе руки, продавая и перепродавая любой товар — от валюты до оружия. В глубине души ему хотелось ни много ни мало, как править миром. Этот чертов ублюдок обладал потрясающим чувством юмора. Он допер до того, что жизнь гроша ломаного не стоит — если, конечно, речь идет не о его собственной. В его владениях всякого, кому случалось вызвать хоть малейшее подозрение в нелояльности, тут же топили в речке. И в ней плавало столько трупов, что крокодилы обожрались и глядеть в их сторону не хотели. Лидо Мамин обожал сниматься. Пинчот заснял на пленку, как Мамин перед камерой инструктирует своих людей. Его прихвостни сидели и дрожали, а он задавал вопросы и скалился, обнажая желтые зубы. В редкие минуты, когда Мамин никого не убивал или не приказывал убрать, он трахался. У него было больше дюжины жен, а всех детей он и запомнить не мог. Пока шел инструктаж, улыбка время от времени слетала с его губ и лицо превращалось в маску бога, который мог все. Он чувствовал страх своих центурионов, наслаждался этим страхом и пользовался им.