Вот и я в ее руках, губах. Теряюсь. Уплываю. Схожу с ума и жадно втягиваю запахи возбуждения, тянущиеся из самых недр женского тела. Поднимаю руки, постоянно чувствуя, как сильнее стягивается узлом внутренности, как полыхает поясница. Пальцами оттягиваю полоску ткани и почти задыхаюсь от представленной красоты. Собираю обильную влагу, с удовольствием смотрю, как несколько капель сбежали вниз по ноге и все это время тренирую выдержку, пока Василиса упорно и часто насаживается горлом на мой член. Но всему есть предел, и я переступаю за него мгновенно, когда Василиса шепчет: — Убери руки… Охренела? Шлепаю резко по заднице, потом по половым губам и хватаю до вскрика за бедра. Поднимаю в воздух и усаживаю к себе спиной. Быстром рывком тяну за ткань трусов и пихаю член в нее. Она слабо противится, но как только член входит максимально глубоко, замирает. После чего расслабляется полностью, доверяя мне совместное удовольствие. Потому что осознает, насколько хорошо я изучил ее тело. И желания, что его обуревают. Эпилог. Василиса Чувствую, как Макар наматывает мои волосы себе на кулак, оттягивает. Прогибаюсь, и, спустя считанные минуты, задыхаюсь от силы ощущений, когда его член проскальзывает внутрь, одним четким движением заполнив меня. До отказа. До предела. Господи… Невероятно… Просто невероятно, насколько идеально он подходит мне. Безумный темп. Выбивающий из меня стоны. Вытрахивающий все лишние мысли о самом важном. Но так правильно. Член Макара во мне самое правильное! И, возможно, у меня есть последняя возможность ощутить всю силу и грубость его толчков в себе. Потому что после моей новости на следующие несколько месяцев все это может исчезнуть. Тону в нем. В атмосфере, что сейчас как шторм. В свете солнца, ласкающего наши влажные тела через огромное окно. Остро. И стоны в потолок. И шлепки тел друг о друга, и волосы в его руках. Слишком остро. И я, не выдержав и пары минут жесткого траха, со стоном кончаю, дрожа всем телом. Чувствуя, с какой силой сокращаются мышцы внутри. И его, такого твердого. Окаменевшего. Член внутри все больше. А дыхание сорванное, жар его тела опаляет и плавит, а просить остановиться я точно не стану. Мне мало. Мне всегда его мало. Только, видимо, не одну меня так сильно вставило, ибо я чувствую, как он кончает внутри меня, заполняет ртутью, заглушив хриплый стон в шею. Но я не оставляю его в покое, еще долго мучаю, желая, чтобы в этот день он выжал из себя все. Был диким, необузданным и страстным. Но Макар чувствует мое настроение и четвертый заход напрочь отвергает. Но прежде доводит меня до края, до той самой точки, когда не кончить кажется хуже смерти. Пальцы резко выходят из меня, сжимают горло, и слышу сквозь пелену похоти требование: — Говори, что случилось. Случилось. Случилось. Открываю глаза, страшусь его реакции и ныряю с места в карьер. — У нас будет ребенок, срок три месяца, — говорю почти не дыша, со страхом ожидая его реакции, и гнев в его глазах меня злит. — Ну что!? Опять не веришь? — Ты, тварь такая, вынудила меня себя трахнуть, зная, что уже носишь нашего пацана? Облегченно смеюсь, чувствуя, как по телу растекается счастье. Еще неизвестно кто это будет. И никакой оргазм не сравниться. Два года. Почти два с половиной года у нас не получалось. Мы не говорили об этом. В какой-то момент я даже смирилась. У нас было дело, друзья, мы, и желание найти Аленку. Что еще надо? Но узнав с утра, что я все-таки смогу стать мамой, жизнь сразу заиграла другими красками. И теперь, когда Макар ругается за то, что секс мог повредить ребенку, счастье становится безмерным. Ослепительным. Душераздирающим. И я со смехом откидываюсь на подушки, пока Макар ворчит: — А если он все видел, как я потом буду смотреть ему в глаза. Потом внимательно рассматривает мой живот. — Когда он станет большим? — Через пару месяцев. — Станешь уткой, — хохочет он и надувает щеки, а я смеюсь, тяну его на себя и зарываюсь в родные объятия. Спать хочется. — Твоей самой любимой уточкой. Ты наймешь финансиста? — Да, — после паузы бурчит Макар. — И детективам придется доплатить. Теперь за Аленой мы точно не поедем. * * * Шесть месяцев спустя * * * Роды — это личный, женский ад. Боль от плетей даже близко не похожа на то, когда агония последних схваток охватывает все тело. И помощи ждать неоткуда. Таз узкий, малыш почти четыре килограмма. Обезболивание нельзя, сама родить не смогу. И Макар рядом бледнее некуда, только терпит, когда сжимаю руку и, сжимая челюсть, терплю очередную схватку. Они все чаще. Я почти без сил. Я конечно была на родах, многих детей приняла сама, но никогда даже представить не могла, что это настолько больно. А малыш уже просится наружу, а Дамира рычит и делает все, чтобы огромная темная головка вышла без задержек. Время на считанные секунды. Я сжимаю зубы и даже глоток воздуха сделать не могу. — Не могу, — почти сдаюсь я, но Макар тут как тут. Злится. Беспокоится, но сделать ничего не может. И я не могу. Потому что от боли почти теряю рассудок, а следом сознание. Почти теряю… Врачи уже обсуждают другие пути, но Макара это не устраивает. Макар не принимает легких решений. Он все делает до конца. Пятерней хватает меня за волосы, сдавливает и рычит в лицо: — Ты ох*ела, Черкашина? А ну роди нам пацана! Разве мы не заслужили? Разве не прошли через ад, чтобы получить счастье!? Он прав, конечно, прав, но как же больно. ‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌— Ну же… — ревет он и ударяет головой о кушетку, приводя в состояние готовности все мои чувства. Втягиваю воздух рывком, смотрю в злые, обеспокоенные глаза и с шумным шипением даю возможность малышу увидеть свет. Выталкиваю из себя голову, а следом тельце. Пронзительный крик и тело наполняется облегчением и такой непомерной любовью, что жила во мне столько времени, словно только подготавливая. Потому что никогда, никогда раньше я не испытывала столько внутреннего тепла и света, никогда мое сердце не казалось мне настолько большим. И тело, больше не содрогавшееся от боли, пело. Руки сами потянулись к малышу, и мне всего на миг приложили его к груди. Всего на миг, но и этого было достаточно, чтобы я ощутила единение с этим крошечным комочком жизни. Моим сыночком. Часть нашей с Макаром одержимой любви. — Я же говорил — пацан, — слышу над собой хриплый голос Макара и вижу, как он быстро стер с щеки влагу. Правильно. Мужчинам не престало плакать, за него поплачет тот, кого мы так долго ждали. И спустя два часа, личная палата в лучшей клинике Москвы заполняется гостями. Они смотрят на младенца, но при этом почти не дышат.