— Замечательно! — он отталкивается от грузовика и уходит в здание, оставив меня сидеть здесь, смотреть и ждать его. Я осматриваюсь вокруг, выискивая какой-нибудь знак или намек, где мы можем быть, но ничего нет. Поскольку он забрал ключи с собой, я захлопываю дверь, пытаясь сохранить оставшееся тепло. Это глупо. Вынув свой телефон из кармана пальто, я проверяю его, чтобы убедиться, что не получал никаких сообщений из школы о досрочном окончании занятий. Пока ничего. Телефон ярко светит мне в лицо, когда я нажимаю на значок смс и кликаю на быстрое сообщение, надеясь в этот раз получить ответ. Я: Ари, мне очень нужно поговорить с тобой. Это уже шестое сообщение, которое я отправил ей за последние несколько недель. Я начинаю думать, что она дала мне фальшивый номер телефона, просто чтобы я отстал. Не уверен, проявила бы она сама инициативу, дав мне свой номер, поэтому решил сделать это первым. Она, определенно, внутренне боролась с собой, прежде чем все-таки продиктовать его. Я таращусь на сообщение, которое отправил, ожидая, что сейчас уже точно выскочит окно с ответом. Пока я жду, с моей стороны открывается дверь, в результате чего в салон влетает целый ворох снежинок. Позади ЭйДжея стоит женщина в пуховой куртке и черной лыжной шапочке, ее седые волосы спадают ей на грудь поверх куртки. Она не выглядит замерзшей, раздраженной или смущенной, стоя за ЭйДжеем, пока он тычет пальцем в мою грудь: — Не будь засранцем. ЭйДжей смещается в сторону, позволяя женщине подойти к моей двери. — Хантер, я — Эми Торрис, психотерапевт, который специализируется на оказании помощи людям, потерявших своих любимых, таким, как ты. В основном, мои клиенты вдовы или вдовцы. Ваша семья, кажется, весьма озабочена вашим благополучием, и я хотела бы предложить вам несколько советов, если вы готовы к диалогу. Разве похоже, что я готов к нему? Он привел меня к чертовому психиатру. Из всех людей он привел меня к этой бабе. Не вероятно, черт возьми! — Вы не должны отвечать на какие-либо вопросы или даже говорить, — продолжает Эми. — Может, вы просто зайдете на пару минут? У меня есть свежесваренный кофе, — она пытается выманить меня, как психа, предлагая леденец? Не сработает. — Ты скатился на самое дно, Хант, — влезает ЭйДжей. — Сделай это хотя бы ради Олив. Оливия. Ее имя способно ввести меня в гипнотический транс, и он знает, что я сделаю все для нее. Если он говорит мне, что я причиняю ей боль, то я сделаю все, чтобы исправить то, что натворил. Я отстегиваю ремень безопасности и выхожу из машины, наплевав на свои желания в этот момент. Пройдя мимо терапевта и ЭйДжея, направляюсь к входной двери этого убогого здания. Оказавшись внутри, я оглядываюсь, чтобы понять, в какую сторону идти дальше. Прежде, чем нахожу золотистый металлический указатель, голос Эми отвлекает меня: — Поверните налево, затем первая дверь справа. Вместо того чтобы идти вперед, я позволяю ей пройти первой, а ЭйДжей следует позади меня. Ее кабинет совсем не похож на то, как дом выглядит снаружи. Здесь тепло, стены окрашены в ярко-желтый цвет, а сама комната обставлена кремовой мебелью. Журналы разложены на маленьких журнальных столиках, и в воздухе чувствуется запах свежего кофе, как она и обещала. — Мне не нужна терапия, — предупреждаю я их обоих. Но, может быть, все-таки это то, что мне нужно сейчас. — Это не терапия, Хантер. Будет больше похоже на разговор двух друзей, — ее слова смешны, а смысл, который она вкладывает в них, кажется еще более нелепым. Люди не становятся друзьями после двух минут знакомства, особенно когда эта встреча навязана одному из них. — Хантер, если вы не хотите говорить, то можете уйти. Вы должны приходить сюда по собственному желанию. — Сделай это ради Олив, Хант, — снова твердит ЭйДжей. Со стоном я следую за Эми через деревянную дверь, которая позвякивает при открытии. ЭйДжей остается в зале ожидания, оставив меня наедине с этой женщиной, которую я знаю всего девяносто секунд. Когда мы входим в ее кабинет, новый аромат вместе с ароматом обжаренного кофе заполняет мой нос. Лаванда смешана с сиренью, вероятно, масла для ароматерапии. Элли была одержима ими в зимнее время, поскольку аромат был так осязаем, и она могла ощутить запах цветов в столь холодное время года. Мне требуется мгновение, чтобы оглядеть комнату, заметив, что декор здесь схож с залом ожидания, за исключением наличия всяких психологических побрякушек на стене позади ее стола. Я сажусь на диван, пытаясь обрести спокойствие, но замечаю коробку с салфетками на дубовом кофейном столике передо мной. Работа этой женщины состоит в том, чтобы заставлять людей плакать? Может быть, мне стоит быть терапевтом. Я ведь заставляю людей плакать. — Ваша семья очень беспокоится о вас, — начинает Эми. — Как правило, я не работаю с такими случаями, когда пациент требует большей конфиденциальности в своей жизни, но зачастую я понимаю, что мужчинам и женщинам в вашей ситуации нужен небольшой пинок в нужном направлении. — Слушайте, я ценю, что вас волнуют проблемы моей семьи, но, возможно, они упустили из виду тот факт, что моя жена умерла более пяти лет назад. Это не новая жизнь для меня, и я не прошу о помощи, — ее рот сжимается в тонкую линию. Я бы сказал, что это снисходительный жест, но это не так. — Действительно, я в порядке, — интересно, есть ли способ говорить менее убедительно. — Для начала я пытаюсь определить то состояние человека, когда он чувствует себя хорошо, так называемую зону комфорта. Вы бы чувствовали себя в своей тарелке, если бы смотрели вперед и видели себя в этот момент десять лет назад? — это ловушка. Конечно, я не могу ответить «да» на этот вопрос, который путем исключения предполагает, что ее заявление верно. — Почему бы нам не пойти по этому пути? Ваше желание поговорить со мной только ради дочери говорит о том, что вы будете делать ради нее все, что нужно. Таким образом, мы можем сосредоточиться на этом? В то время, как ее слова проходят через мои уши в мозг, я задерживаю свой взгляд на коробке с салфетками, задаваясь вопросом, с каким количеством вдовцов она говорила здесь, и сколько из них сидели на этом диване, рыдая от того, что все их органы болят и кровоточат. Вдовцы знают, что внутренности действительно, на самом деле болят, потому что наши сердца устают от того, чтобы выносить всю боль и, в конечном счете, позволяют боли распространяться в других местах, чтобы ослабить часть страданий. — Я не собираюсь раскрывать свое сердце для вас и рассказывать вам все о моей дочери, а затем говорить, какой грустной была моя жизнь в течение последних пяти лет. Я даже не собираюсь рассказывать вам, почему я был так несчастен на прошлой неделе. Я свыкся со своими мыслями, и это, может быть, не самый правильный метод борьбы с проблемами, но мне это помогает, — признаю я, и немного шокирован, заметив, что она не записывает каждое мое слово. Я ходил к терапевтам, даже к тем, кто специализировался на вдовцах. Как правило, они начинают с ручки и бумаги, чтобы записать каждый заслуживающий упоминания момент в моей жизни вплоть до текущего дня. Поэтому я отдаю должное Эми, она действительно стремится понять меня, вместо того, чтобы собирать по частям научно-исследовательскую работу, основанную на переживаниях человека. — Вы не должны мне вообще ничего рассказывать, — говорит она. — У вас есть фотография вашей дочери с собой? ЭйДжей сказал мне, что она такая очаровательная, и сейчас я просто обязана в этом убедиться сама, — я знаю, что это очередная ловушка, но не могу удержаться от того, чтобы лишний раз показать Олив. Я достаю бумажник из заднего кармана и открываю его, чтобы вытащить фотографию. Наклоняюсь вперед, протягивая ее Эми, держа двумя пальцами. Она забирает фотографию, и я ослабляю хватку. Изучив ее мгновение, еще одна улыбка появляется на ее губах. — Она похожа на вас. Я так понимаю, у вашей жены, должно быть, были светлые волосы, — смеется она. Она смеется, потому что мои волосы черные, как смоль, а у Оливии очень светлые, почти белые. — Да, она вылитая Элли, вплоть до слов, которые использует, и то, как она их произносит. — Это, должно быть, прекрасно, — предполагает она. Опять же, далее должно следовать вполне предсказуемое «И что вы чувствуете при этом?», но она не говорит этого. — Это большое напоминание, — добавляю я. — Олив нравится снег? — Едва ли. Она — одна из немногих детей, которые хотели бы посидеть лучше дома и выпить горячего какао, чем укутаться с головы до ног, чтобы выйти и слепить снеговика. Она предпочитает теплую погоду, — сейчас я болтаю, как придурок. Очевидно, что эта женщина точно знает, как заставить меня говорить. Эми наклоняется вперед, упираясь локтями в бедра. — Я не думаю, что с вами что-то не так, Хантер. Мне кажется, что вы любящий отец, и вам просто немного одиноко без Элли. Это, определенно, не называется сумасшествием. Я знаю, вы думаете, что именно поэтому вы сейчас здесь, но большую часть времени я просто слушаю то, что никто не хочет слушать снова и снова. Я опускаю голову во время ее монолога. Я знаю, что мне нужно это, но также знаю, что происходит каждый раз, когда я поддаюсь идее с терапией. Она вскрывает старые раны, и я заканчиваю ровно там, где нахожусь прямо сейчас. — Я не знаю, — говорю я ей. — И это нормально, — говорит она, поджимая губы. — Возьмите столько времени на то, чтобы определиться, сколько вам нужно, — Эми подходит к своему столу и берет визитную карточку с маленького подноса. — Если вы решите, что хотите, чтобы кто-то выслушал вас, просто позвоните мне. Я беру карточку из ее пальцев и засовываю в карман своего пальто. — Спасибо вам, — бормочу я. Я рад, что она не просит меня записаться на прием или заставляет почувствовать себя виноватым, как это делают другие. Я благодарен ей за то, что она не стала давить на меня, что позволила самому принять решение, в отличие от ЭйДжея и, скорее всего, мамы, которая, вероятно, тоже приложила к этому свою руку через ЭйДжея. Когда я встаю со стула, то чувствую вибрацию в заднем кармане. Даже не подумав о том, что это наверняка слишком грубо, так как Эми в этот момент сообщает о часах приема, в которые могу позвонить ей, я смотрю на экран телефона. Увидев уведомление о новом текстовом сообщении, и нажимаю на кнопку «прочитать». Ари: Я здесь. Я быстро набираю вопрос. Я: Где? Ари: В моем магазине. 250 Мейн-стрит. Я поднимаю взгляд на Эми, которая сейчас смотрит на меня с любопытным выражением. — Все хорошо? — спрашивает она. — Да, все замечательно, — даже больше, чем просто замечательно. Ее брови сходятся в линию в замешательстве. — Что бы ни было в этом сообщении, оно, определенно, изменило ваше настроение в считанные секунды. — Это… — я колеблюсь, прежде чем открыться ей в этой части моей личной жизни. Она кажется более заинтересованной, чем кто-либо с кем я делился этим. — Это Ари — женщина, которая носит сердце Элли. — Я не понимаю, — выдавливает она. Восторг бурлит в животе, и я просто хочу уйти, но вспоминаю, что ЭйДжей ждет меня в холле, и мне придется объяснять ему, почему я пробыл здесь всего десять минут. Я снова смотрю на телефон, размышляя мгновение перед набором следующего сообщения. Я: Ты будешь там через полтора часа? Ари: Да, я буду здесь до пяти сегодня. Я смотрю на часы, снова сажусь в кресло и снимаю с себя пальто для большего комфорта. Переплетаю пальцы и кладу их на колени, наклоняясь вперед. — Элли умерла при рождении нашей дочери, Оливии. К моему удивлению, после ее смерти я узнал, что у нее было подписано личное соглашение вне нашей совместной воли о пожертвовании сердца нуждающемуся человеку, если такая ситуация возникнет. Поскольку она умерла от аневризмы, ее просьба была выполнена. Через неделю после смерти Элли я начал получать письма от ее реципиента. Все они были анонимными. Прошло пять лет, и на прошлой неделе впервые эта женщина с сердцем Элли попросила меня встретиться с ней.