– Огонь, – повторил Рейнис, и снова раздался глухой звук выстрела. – Теперь ты. – Зачем тебе это? – спросил кто-то нервно. Голос я не узнала, но уже через секунду увидела их. Рядом с Рейнисом и Аре был Тим Ройтблад, парень из их группы, которого я едва знала. Все трое стояли на прогалине и смотрели на что-то, скрытое от меня зарослями. – Потому что солдат должен уметь отключать свои чувства, – так же зло ответил Рейнис, – и выполнять приказы, ясно? Я твой командир, и я приказываю тебе – стреляй! – Слушай, Антон, ну правда, это чушь какая-то, – сказал Тим, покачав головой. – Так не делается. Я все еще не понимала, что у них там происходит, но почувствовала тошноту. Если там Рейнис, то это точно какая-то мерзость. – Ты солдат или баба? Ты и на войне будешь сопли на кулак наматывать? Это тренировка, понял? Для всех вас, чтобы вы научились переступать через себя, через свои эмоции, и делать то, чего от вас хочет армия. Сейчас Ковец тебе покажет, как надо, да, Ковец? Аре посмотрела на него каким-то щенячьим взглядом. – Давай, стреляй. Смотри, она – солдат, а солдат слушается своего командира, не рассуждает, не жалеет, не думает, потому что командир лучше знает, когда и в кого стрелять. Огонь! Я поняла, что пора вмешаться. Понятия не имею, во что они там палят, но мне это не нравится. Но я не успела. С другого конца поляны прозвучал выстрел – куда более громкий, чем раньше, – а потом из-за деревьев появился Петер. – Вас ищет сержант Хольт, – сказал он. – Мы с тобой еще поговорим о невыполнении приказов, – сказал Рейнис Тиму, развернулся и пошел прочь. Аре и Тим потянулись следом. Я вышла из своего укрытия и подошла к Петеру, который продолжал стоять и смотреть на то, что лежало под деревом. Это была лиса, совсем еще маленькая. Лисий подросток. Мех в нескольких местах обуглился, особенно досталось лапами хвосту – стреляли так, чтобы зверек оставался живым подольше. Но сейчас, после выстрела Петера, он уже даже не дергался. – Она бы не выжила, – сказал он мне. – Я просто… чтобы не мучилась. Я кивнула. И, больше не глядя ни на лису, ни на Петера, пошла в лагерь. Может, и выжила бы. Может, мы бы ее вылечили. А может, стоило пристрелить Рейниса, чтобы больше не пришлось никого лечить. Мне хотелось немедленно нажаловаться на Рейниса – кому-нибудь, кому угодно, – но, дойдя до лагеря, я остыла и задумалась. Это не моя группа, меня он ничего не заставлял делать, а его подчиненные – даже Аре – не жалуются. И полковник Валлерт любит Рейниса, я сама слышала, как он несколько раз хвалил его, когда присутствовал на стрельбах. Может, ему разрешается проводить такие тренировки, может, с точки зрения армии он вообще прав, заставляя солдат переступать через себя. Мне неприятно было это признавать, но он и впрямь был лучше других – был сильнее остальных, отлично стрелял, мгновенно ориентировался в ситуации, его оценкам оставалось только завидовать, при посторонних он вел себя идеально. Рейнис был на хорошем счету. А я? Если из-за жалобы у меня будут проблемы – то проблемы будут и у Коди. И я промолчала. Только понадеялась, что Иштан сам с ним разберется. *** Это случилось через две недели после истории с лисой, уже в самом конце учений. Солдат из Северного Союза в тот день отпустили в Ранту – первый раз за месяц, а большую часть наших ребят перебросили за двадцать километров, на другой край острова, отрабатывать лечебно-эвакуационные мероприятия в области химического заражения. Свое «химическое заражение» они тащили с собой – баллоны с какой-то отравой, которую будут распылять, чтобы все было достоверно. С ними отправился Иштан, двадцать километров – это было почти предельное расстояние, на котором мы могли работать, и начальство, посовещавшись, решило не рисковать. А мы с Эрикой сидели в непривычно пустом базовом лагере в компании двух сержантов и одного капрала и ждали, когда вернутся Талеш, Волчек и Жукаускас. Талеш и Волчек были в моей группе, а Жукаускас – в группе Эрики, но их вместе отправили в Медвежье ущелье, где они должны были, устроив серию взрывов, вызвать управляемый обвал. Я была в Медвежьем ущелье всего раз и осталась под большим впечатлением – серые скалы, поросшие разноцветным мхом, вздымались высоко вверх, между ними проложила путь речка, периодически превращавшаяся в маленькие водопады, повсюду цвели мелкие желтые цветы. Наверху росли деревья, их кроны смыкались над ущельем, и солнце туда не заглядывало – все заливал тусклый зеленый свет. Так что теперь мне было очень жаль, что они должны там все испортить. Правда, Карим сказал, что это упражнение в ущелье отрабатывали много раз, в конце каждых учений на острове, потому что склоны там неустойчивые, и смысл управляемого обвала – обрушить те камни, которые и так скоро упали бы. Просто это произойдет раньше, и серия последовательных направленных взрывов заставит камни падать туда, куда надо. Жукаускас и сам это уже делал и теперь должен был показать остальным. Завтра утром это упражнение сделают еще две группы, а потом мы поедем в Ранту, погрузимся на паром и отчалим домой. Я не видела, что именно произошло. Все случилось, когда была очередь Эрики смотреть за происходящим. Я только услышала далекий взрыв и звук падающих камней и успела подумать, что вот и все, конец разноцветному мху и желтым цветам, как Эрика распахнула глаза и с шумом втянула в себя воздух, словно пыталась закричать на вдохе. Я метнулась к ней. – Что там? Она смотрела сквозь меня. Ясно было, что случилось что-то плохое, и мне нужно было знать масштаб катастрофы. – Что с ними? Там двое ребят из моей группы, я должна была узнать, что случилось! Капрал Ильд сориентировался мгновенно. – Баух! – крикнул он, и тут же откуда ни возьмись рядом с нами оказался куратор Эрики, а заодно и Карим. – В медблок ее. Куратор поднял Эрику, и я с удивлением обнаружила, что мы держимся за руки. Пришлось разжать пальцы, но Эрика еще секунду или две цеплялась за меня, и я слышала, как тяжело она дышит. Наконец Баух унес ее, и я мысленно пожелала, чтобы у нее все было хорошо. – Ты, – капрал Ильд посмотрел на меня, и я поняла, что он забыл, как меня зовут. – Рядовая Корто, – напомнила я. – Ага, – кивнул он и повернулся к Кариму. – Подключай ее. Посмотрим, что там. Я с готовностью подставила руку, Карим тут же прижал к коже инъектор. Через секунду мир стал зеленым, я испытала привычный секундный страх – сейчас захлебнусь, – а потом принялась искать группу из трех человек. Но нашла только двоих. – Жукаускаса нет, – сказала я через силу. – Волчеку больно, ноги, он… теряет кровь. Не может… двигаться. Талеш… в темноте. – Что значит – в темноте? Его завалило? – Нет, – я с трудом открыла глаза. Мир рассыпался на три разных картинки, все вокруг было слишком ярким, резким, и я поскорее снова зажмурилась. – Он ничего не видит. У него кровь на лице. Его глаза… – Так, – кивнул Ильд. – Корто, где конкретно они находятся? Я покачала головой. Капрал Ильд понял меня без слов. – Бесполезное дерьмо, – пробормотал он едва слышно. – Никберг, поднимай дрон. Сейчас найдем их. Я слышала, как сержант Хольт вызывает кого-то по рации. – Все слишком далеко, – сказала я. – Не успеть. Я… их выведу. – Каким образом, – судя по голосу, капрал Ильд едва сдерживался, – ты их выведешь? Один ослеп, второму перебило ноги! – Да, – кивнула я. – В смысле, так точно. Но вместе, на двоих, они видят и могут ходить. У меня получится. Я выведу их к началу ущелья, отправьте мобильный медблок им навстречу. У меня получится, повторила я еще раз для самой себя и с головой нырнула в чужую боль и чужой страх, в липкий металлический запах. Они ждали меня, они были рады, что я с ними, и попыталась передать им немного своей уверенности, так же, как тогда, во время подъема на скалу. Я вас выведу, все будет хорошо, не бойтесь, сказала я мысленно. Я вода, я могу быть теплой, могу дарить ощущение невесомости, все эти рваные клочья, ледяной ветер – я могу это успокоить. Я уже делала это с Петером, я сделаю это снова, а потом мы пойдем. Им стало легче просто от того, что я была рядом, даже до того, как я – так же, как с Петером – замедлила окружавшее меня жуткое хаотичное движение. Глазами Волчека я нашла Талеша – он был метрах в пяти – и велела ему встать. Я переставляла чужие ноги вслепую, ориентируясь на мутную, дерганую картинку. Но Карим не зря заставлял меня тренироваться каждую свободную минуту, повторять одно и то же упражнение, от которого у меня болела голова – руками одного человека рисовать круги, руками другого – квадраты. Сейчас я могла – с трудом, но все же – скоординировать их действия. Волчек уже наложил жгут сам, ярко-зеленая эластичная лента перехватывала его бедро, но я знала, что этого не хватит. И очень надеялась, что я вспомню, чему меня учили, не ошибусь и не испорчу все окончательно. Я заставила его сесть, чтобы улучшить себе обзор. Нашла в распотрошенной аптечке зеленый запаянный пакет. Глубоко вдохнула. Давай, Рета. Ты же совсем недавно сдавала это Хольту, он на тебя орал, вспоминай, что именно. Когда я принялась руками Талеша запихивать в рану гемостатик, Волчек взвыл, задохнувшись от боли, запрокинул голову, и я резким движением снова усадила его в прежнюю позу. Не вздумай отворачиваться, парень, это твои ноги, смотри на них внимательно. Других глаз у нас тут нет. От того, что видел Волчек, меня затошнило – густая липкая жижа, черно-красные куски вывернутой плоти, но пришлось стиснуть зубы и смотреть, как руки Талеша заканчивают с тампонадой и накладывают давящую повязку. Это больно, противно, страшно, но это нужно сделать, иначе нам не дойти. Достав еще один зеленый пакет, я занялась его рукой. Кожу с нее будто наждачкой содрали, откуда-то толчками выплескивалась кровь, я полезла за новым перевязочным материалом. Посыпались шприц-ампулы, но я все равно не помнила, что надо колоть в таких случаях, и оставила их валяться. На повязке расплылось красное пятно. Я, замерев, считала секунды, и наконец облегченно выдохнула. Не слишком быстро. Я наверняка облажалась по всем фронтам, но, как бы там ни было, мы почти остановили кровотечение. Теперь можно идти. Я протянула руки Талеша, подхватила Волчека, взяла поудобнее – так, чтобы видеть дорогу. Сделала первый шаг. Потом второй. Пошатнулась, на миг теряя равновесие. Третий шаг. Вот так. Все получается. Теперь надо двигаться немного быстрее. Я так старалась, что мои собственные ноги начали дергаться, повторяя чужие движения. Помощь уже идет, сказала я мысленно. Мы дойдем, и там уже не будет больно. Вам сделают новые глаза и ноги, все будет хорошо, я здесь, я рядом, нужно только идти, не останавливаться. Вы моя команда, я вас не брошу. Ботинки Талеша скользили на влажных камнях. Глаза жгло огнем, от них по всей голове разливалась тупая боль, и лицо чесалось от стекающих по нему горячих капель. Почти каждый вдох заканчивался приступом кашля от висящей в воздухе пыли. Жажда раздирала горло, можно было остановиться и попить из ручья, но Талеш запретил себе даже думать об этом. Лишняя задержка. Он только слизывал кровь, которая попадала на губы. Иногда Волчек поднимал голову – она целую тонну весила – и натыкался взглядом на изуродованное лицо Талеша. А потом переводил взгляд на дорогу, на желтые цветы, на разноцветный мох, на воду, перекатывающуюся на гладких камнях, на что угодно, только бы не посмотреть случайно на свои ноги. Он часто дышал, широко открыв рот, и уговаривал себя потерпеть еще вот до того камня, а потом, так и быть, можно будет заплакать. Беспилотник шумел где-то в стороне, на самом пределе слышимости. Не знаю, где нас искали, но точно не там, где надо. Мне было больно, больно, больно, я не понимала, чувствую ли это сама или просто настолько погрузилась в чужое сознание, но я запретила и себе, и им сомневаться и прекращать движение.