– Ты чего? Ты в порядке? – спросил Детлеф. – Это Рета, – сказал Коди прежде, чем я смогла его остановить. – Что-то произошло. Тихо, велела я ему. Молчи. Я буду показывать, только молчи. – Что значит – что-то произошло? Эй, ты как об этом узнал? У вас что, эта особая близнецовая связь? Коди, меня арестовали. Вот, смотри, где я сейчас, это крошечная камера, тут даже ноги не вытянешь, я сижу на полу, скорчившись, прижав скованные руки к груди. Помнишь, как я показывала тебе Измененных? Теперь смотри, я расскажу, что было дальше. Вот этот человек помог мне найти тебя, а еще он посмотрел, что случалось с моим мозгом, но для этого мне пришлось выдать себя за другую девушку. И меня узнали, теперь они знают, что я что-то скрываю, и меня ни за что не выпустят, потому что знают, что на базе есть крот. Смотри, что тогда было в пустошах – когда я ушла, и ты меня потерял. Там не было террористов, Коди, никого там не было, кроме ребят, которые поставляют нелегальные импланты и перепрограммируют чипы. Я вываливала на него свои воспоминания одним комом – ничего, потом разберется. Ночь в пустошах, разговор с Хольтом, сломанный респиратор, все мерзкие поступки Рейниса, вся ложь, которую мне пришлось подтвердить, и как я хотела, но не смогла уничтожить их базы данных, когда у меня была такая возможность. Мой последний разговор с Эрикой и Петером, который прервала капитан Северин, и то, что рассказал мне Петер про предыдущего медиатора, и как Хольт обмолвился про предыдущих медиаторов и что с ними случается – я показывала все. – Эй, ты чего завис? Эрика, что это с ним? Я не могла остановиться. Не имела права останавливаться, хотя боль пробивалась уже и через зеленую муть, через толщу воды. Сержант Хольт помог мне тогда, но я все равно попалась, а если попалась я – то скоро они доберутся и до тебя. Поэтому беги, Коди. Попроси помощи у кого угодно, попроси Петера – он знает, что тут что-то нечисто, пусть он поможет тебе сбежать, это твой единственный шанс, Коди, беги, пожалуйста, беги как можно дальше отсюда! – Черт, может, ему врача позвать? – Не надо ему врача. Тихо все. Когда сбежишь, отправляйся в Гетто, найди Эме, пусть отведет тебя к Ди и Ворону, они помогут снять твой трекер и сделать фальшивые документы, скажи Ди, что мне очень жаль, лучше всего уезжай как можно дальше отсюда, тебя будут искать – сделай все, чтобы не нашли. – Ты уверена? Выглядит он странно. Коди, я пришла сюда, чтобы помочь тебе выбраться, чтобы ты не стал чудовищем, как те, что заперты в подвале Вессема. Сейчас, пока они будут искать моих сообщников, пока будут выжидать, чтобы ты чем-то себя выдал – беги. Я не смогла выяснить, чего хочет полковник Валлерт, но он лжет нам, лжет всем, они солгали про террористов в Юстани, и про Овсяную Горку нам тоже солгали, здесь происходит что-то очень плохое, и я думала, что смогу во всем этом участвовать ради нас обоих, я правда хотела, но я не смогла. Я люблю тебя. Всегда помни, что я люблю тебя. А потом боль перешла в агонию, и я уже ничего не могла ему сказать. *** Я пришла в себя от того, что на меня вылили ведро ледяной воды. Я закричала, не понимая, где я и что со мной, и тут же услышала окрик: – Встать! Мне показалось, что я все еще в тюрьме, и меня словно подбросило – вскочив, я развернулась лицом к стене, и только попытавшись заложить руки за голову, наконец осознала, где я. Я и забыла, как это, оказывается, больно – наручники. Я ошалело вертела головой, не понимая, что делать, и наконец сфокусировала взгляд на тех, кто стоял на пороге моей камеры. Полковник Валлерт. Карим. Доктор Эйсуле. Доктор Ланге. Два незнакомых мужчины в форме без опознавательных знаков – держат в руках пистолеты, и это не парализаторы. – Нейроимплант, – коротко сказал полковник Валлерт, обращаясь к доктору Эйсуле. – А я вам говорю, что я отказываюсь работать в таких условиях! – сказала она раздраженно. – Пациент должен быть зафиксирован, и мне нужен ассистент, и здесь, простите, воняет… – Работайте здесь! – повысил голос полковник Валлерт. – Юферев будет вашим ассистентом. – Конечно. Поставьте сюда кресло, обеспечьте стерильность – и я буду работать здесь. – Плевать на стерильность. – А на мою безопасность? Она может вырваться, а ее несколько месяцев учили убивать, и наручники ей не помешают. Вспомните ту, вторую. Несколько секунд полковник Валлерт и доктор Эйсуле смотрели друг на друга. Наконец полковник кивнул мужчинам с оружием, и я почувствовала, как меня хватают под руки. Мы снова поднялись на лифте, черная полоса на стене сменилась на желтую, меня протащили по коридору, странно пустому, а потом я оказалась в комнате, половину которой занимало знакомое кресло с фиксаторами. Мне стало так жутко, что колени подогнулись. Мокрая одежда облепила тело, меня била крупная дрожь – не то от страха, не то от холода. – Не надо, – прошептала я, глядя на доктора Эйсуле. Пожалуйста, поспорь еще немного с полковником Валлертом, ты же его не боишься, убеди его не делать этого со мной! Не обращая на меня внимания, она выглянула в коридор и рявкнула: – Ольга! Через несколько секунд появилась Олли – взъерошенная, заспанная. – Спишь на дежурстве? – процедила доктор Эйсуле. Олли помотала головой, потом заметила меня, и лицо ее приобрело растерянное выражение. – Рета? – спросила она. – Молчать! – сказал полковник Валлерт, и замолчали все. – У вас две минуты. – Удаляем имплант, – сказала доктор Эйсуле. – Обезболивающее… – начала было Олли, но доктор Эйсуле ее перебила. – Ты же слышала – у нас две минуты. Я часто дышала, открыв рот. Фиксаторы защелкнулись, прижимая меня к креслу. Жесткий обруч сдавил голову, так что я не могла пошевелиться. На шею вылилось что-то холодное. Мышцы напряглись, стали каменными, я попыталась выгнуться, отодвинуться, хоть как-то отстраниться. Я могла думать лишь о том, чтобы не показать, как мне страшно. Сохранить лицо. Не выглядеть жалкой и слабой. В голове звучали слова капитана Северин, которые я подслушала. Можно устроить истерику, а можно держаться с достоинством, вот и весь выбор. Стояла ночь, и в желтой зоне Коди не было. Не могло быть. Поэтому, когда доктор Эйсуле прикоснулась к моей шее и начала извлекать имплант, я не боялась, что мой крик его испугает. Все закончилось быстро, осталась только головная боль, от которой я тихо поскуливала, и ощущение, что что-то течет по моей шее. Меня снова начало трясти от холода, щеки были влажными. – Проверьте ее имплант, – сказал полковник Валлерт. – С кем она связывалась за последние три часа. Я открыла глаза. Карим что-то делал, сидя перед монитором, по которому бежали ряды цифр. – Ни с кем, – сказал он через минуту, повернувшись к полковнику Валлерту. – Последнее подключение – сутки назад, во время тренировки. Взгляд, который он на меня бросил, был таким коротким, что я решила, будто мне показалось. – Хорошо, – кивнул полковник. – В камеру ее. *** Я лежала на полу, сжавшись, пытаясь хоть немного согреться, и вокруг моей головы было черное облако. Мне казалось, я его вижу, хотя в камере было темно – ни окон, ни щелочки, в которую мог бы пробиться свет из коридора. Но черное облако было – реальное, почти осязаемое, оно сопровождало меня с того момента, как доктор Эйсуле сняла металлическую пластинку с основания моей шеи. С тех пор я не могла сосредоточиться, не могла думать. Я даже не могла понять, почему Карим сказал, что я ни с кем не связывалась. Решил защитить меня? Или он сказал правду? Что, если разговор с Коди – плод моего воображения? Об этом нельзя было думать. Если я допущу, что это правда, то мне конец. Я должна верить, что Коди уже далеко отсюда. Дверь распахнулась, и я попыталась отползти в сторону, пока меня снова не окатили водой. – Встать, – сказал мужской голос, и чей-то ботинок врезался мне под ребра. Всегда надо вставать. Всегда надо выполнять приказы – это я усвоила. Тогда будет не очень больно. Оскальзываясь на мокром полу, я поднялась. На фоне светлого прямоугольника дверного проема выделялся черный силуэт. С его последнего визита прошел час. Или день. В темноте не было времени. Я никогда не знала, когда именно они придут. Мне оставалось только лежать в темноте и ждать, каждую минуту ждать, что за дверью раздадутся шаги. Если меня заставали спящей, то били сильнее, поэтому я перестала спать. Через некоторое время пространство вокруг меня наполнилось звуками и образами, которых не существовало в действительности. Я понимала, что это, понимала, почему слышу, как кто-то зовет меня по имени, почему вижу вспышки в темноте, но они все равно казались пугающе реальными. Сидя в темноте, я раз за разом повторяла себе, что это не навсегда, что выход найдется, и вспоминала однажды попавшиеся мне среди учебных документов правила поведения в плену. Быть спокойной и вежливой, не лгать – по микродвижениям враг поймет, что ты скрываешь, не говорить правды, кроме имени и звания, не смотреть в глаза. Остальных я не помнила. Несколько раз темнота вдруг заканчивалась – под потолком вспыхивали яркие лампы, такие яркие, что я слепла. Пока они горели, я все время думала, что это значит, зачем они включили свет, кто на меня смотрит и что хочет увидеть, – а потом я снова оставалась в темноте, с зелеными пятнами перед глазами. – Руки! – приказал сержант Дале. Я вытянула руки вперед и зажмурилась. На запястьях темнели свежие следы от наручников и ударов. Они никогда ничего не спрашивали, не пытались узнать, какую диверсию я планировала, зачем пришла сюда и кто мои сообщники, не говорили, что со мной будет. Просто делали то, что считали нужным. Мой дед служил в армии, вспомнила я вдруг, и темное облако качнулось вокруг моей головы. Наверное, отец у него этому фокусу научился. Секунды текли медленно, я стояла, тяжело дыша, ожидая, что сейчас он ударит. Может быть, один раз, может быть, два. А может, будет бить, пока я не упаду. Может быть, он выстрелит мне прямо между зажмуренных глаз. Может быть, они сделали это и с Коди. Хуже всего, когда не знаешь. Тогда страх проникает в тебя, разъедает внутренности, как кислота, и ты живешь с дырой в груди, в которую вытекает все, что до этого составляло твою суть. Остается только черный, липкий, парализующий страх. Иногда мне казалось, что меня сейчас вырвет страхом. Кто-то рассмеялся, а потом дверь захлопнулась. Я опустила руки и открыла глаза. Было все так же темно. Может быть, в этот раз он просто ушел. Иногда они ничего не делали, просто смотрели, как я стою, как начинают дрожать от усталости мои вытянутые руки. Один раз я стояла так долго, что охранники трижды менялись.