Теодор дернулся, словно от пощечины. – Я же сказал – идите, я вас догоню, – проговорил он сквозь зубы. – Да не, мы подождем. Ты начинай, не стесняйся, – с улыбкой сказал Ди и прислонился к стене, всем видом показывая, что с удовольствием понаблюдает за процессом. Теодор нахмурился и перевел на меня вопросительный взгляд. – Рита, – начал он. – Даже не думай, – вскинула я руки. – Я туда не пойду. – Ладно. Сжав кулаки, Теодор глубоко вздохнул и поводил фонариком из стороны в сторону. Я заметила, что на каждой двери была табличка с номером, и один из них уже был мне знаком. – Бери вот этого, – кивнула я на ближайшую ко мне. – Что? – не понял Теодор. – Сто тридцать первый. Вот, – я дернула плечом, сбрасывая рюкзак, и достала папку с таким же номером. – Подобрала возле тела Амелии Лукаш. Не знаю, что тут, но по-любому лучше, когда к технике есть инструкция. Теодор снова вздохнул и протиснулся в приоткрытую дверь бокса. Что он там делал, я уже не видела, но звуки доносились неприятные. Ди заинтересовался и подошел поближе. – Ну что там? – спросила я его. – Потрошит Измененного, – ответил Ди. – Получается так себе. – Это же Измененный. Было бы странно, если бы его можно было голыми руками на части разобрать, да? – А у вас ножа нет? – донесся голос Теодора. – Тебе не нож, тебе топор нужен, – насмешливо ответил Ди, но нож достал и передал в камеру. – Почему тебе не противно на это смотреть? – спросила я. – Я у Ворона и не такое видел, – пожал плечами Ди. – Ну, то есть, имплантов таких я не видел. А вот ожоги и ампутации… – Ладно, я не хочу знать. А почему Теодору не противно? – Может, он маньяк и постоянно расчленяет трупы? – предположил Ди. – Эй, медик, тебе почему не противно? На этих словах в дверном проеме показался зеленый Теодор, секунду смотрел на нас, а потом согнулся, и его обстоятельно стошнило. – Не, не маньяк, – заключил Ди. – Теперь мы можем уйти? – спросила я нетерпеливо. – Ни за что, – ответил Теодор, едва отдышавшись, и вернулся в камеру. – Ну и характер! – восхитился Ди. – Ладно, медик, ты меня убедил. Я иду на помощь. – Да вы оба сдурели, – пробормотала я. Вместо ответа раздался хруст и сдавленный возглас Теодора. Я сделала пару шагов в сторону выхода, остановилась, вернулась обратно. Потопталась на месте, приблизилась к камере, снова отошла. Вспомнила, что не выключила фонарик в комме, шепотом попросила Нико погасить свет. – Чего вы там так долго? – крикнула я. – А ты помоги, и будет быстрее, – раздраженно отозвался Теодор. – Нет уж, не мой цирк – не мои обезьяны, – ответила я. – К тому же я сегодня уже обыскивала труп. – Ну хоть фонарик подержи, – попросил Теодор. – Остань от нее и ломай ему череп, – оборвал его Ди. – Я не собираюсь тут один вкалывать. – Ладно, фонарик так фонарик, – ответила я Теодору. Я подошла к комнате и заглянула внутрь. Обстановка была не особенно шикарная – единственное кресло, прикрученное к полу здоровенными болтами, и все. Правда, кресло было монументальное – в несколько раз больше, чем любое другое, которое я когда-нибудь видела. Возле кресла стояли Теодор и Ди, уже порядком уставшие, но подробностей того, что они там делали, я со своего места рассмотреть не могла. – Иди сюда, – махнул рукой Ди. Я подошла, глядя в пол. – Вот, возьми фонарик, держи вот так. Машинально я подняла голову – и тут же наткнулась взглядом на Измененного. Дернувшись, я усилием воли заставила себя оставаться на месте. Если даже Теодор может на это смотреть, я тоже смогу. Нельзя, чтобы Ди посчитал меня слабой. Ни за что не убегу отсюда… еще раз. Тело Измененного, полулежащего на кресле, удерживали широкие металлические полосы. Они охватывали его запястья, предплечья, шею, ноги в трех местах, и еще одна полоса пересекала живот прямо под тем местом, куда ему присобачили дополнительную пару конечностей – тонкие, с десятком, не меньше, суставов, они напоминали лапки насекомого. Перед смертью Измененный просунул их под металлическую скобу на правой ноге, и с одной стороны она уже была оторвана. Нам говорили, Измененных было сложно убить – видимо, этот прожил достаточно долго и пытался освободиться, даже когда огонь бушевал в комнате и металл нагрелся так, что прожег искусственную сетчатую кожу и вплавился в его ноги. Мой взгляд скользнул выше, по обгоревшему, покрытому какими-то струпьями телу, плечам с выступающими из них наростами, по шее, на которой виднелись разъемы для подключения чего-то, о чем я понятия не имела, и остановился на лице. В поисках того самого важного импланта Теодор и Ди уже изрядно раскурочили его череп, но я все равно могла рассмотреть опухоль, которая заменяла ему глаза – казалось, Измененный таращится на меня этими глянцевыми пузырями, которые, по словам Теодора, позволяли ему хорошо видеть на высокой скорости. «Нечувствительность к боли им не сделали», – вспомнила я. Только потрясающую силу, выносливость, скорость, устойчивость к ядам и токсинам, регенерацию… А значит, он не потерял сознание от дыма, он умирал в огне – очень мучительно и очень, очень долго. – Так нормально? – спросила я охрипшим голосом, подходя к Ди и поднимая фонарик повыше. – Да, отлично. Вот так и стой. Мы почти закончили. И я стояла – сначала просто глядя в стену, потом перевела взгляд на Измененного. Его вид уже перестал вызывать у меня тошноту, и я задумалась, кем он был при жизни. Солдатом, который выполнял приказ? Или фанатиком, который пошел на это добровольно? Или преступником, которому пообещали свободу, если он позволит сделать все это с собой? Может, он был военнопленным, мнения которого вообще никто не спрашивал? Сколько операций ему сделали? Каждый раз, когда он приходил в себя после наркоза – было ли ему больно? – Вот он, – сказал Теодор, и я повернулась к нему. – Это его нейроимплант… наверное. – Ну так забирай и пошли, – сказала я раздраженно. Было ли ему страшно? Испытывал ли он тот панический ужас, который заставил жителей Вессема бежать из города? – Тут сложно, – помявшись, сказал Теодор. – Контакты идут в позвоночник, в спинной мозг. Думал ли он о смерти все эти месяцы в лаборатории? Хотел ли он умереть, чтобы это закончилось? Хотел ли он умереть вот так? – Там может быть дополнительная плата. Лучше бы достать целиком. Попробуем его вытащить с этого кресла. Я почувствовала, что сейчас закричу. Решительно сунув фонарик Ди, я выхватила у Теодора из рук нож, которым он вскрыл голову Измененного, будто консервную банку, и одним движением перерезала провода, уходящие в шею. Теодор издал какой-то придушенный писк. – Да мы бы его все равно с места не сдвинули, – сказал ему Ди. – Он же тонну весит со всем этим железом. И еще фиксаторы… У меня в руках осталась серебристая, местами белая, местами бурая сетка, которая когда-то укрывала мозг. В центре ее была круглая шайба – даже я понимала, что это самая главная часть импланта. Не сломать бы. Я положила сетку обратно на голову Измененного. Что вообще в нем осталось от человека, которым он был до всех операций? Как он думал? О чем? Кто он такой? Я обошла его справа, примерилась и одним ударом вогнала нож в его руку – туда, где обычно не очень глубоко под кожей вшит медицинский чип. Обожженная плоть расползлась под лезвием, как ветхие тряпки. Проступила металлическая сетка, нож застрял, и я сунула в рану пальцы, стараясь нащупать чип. – Рета, что ты пытаешься сделать? – очень спокойно спросил Ди. Я не ответила. Палец наткнулся на что-то плотное. Я принялась выцарапывать это ногтями. – Пожалуйста, отдай мне нож, – сказал Ди. – Мы выйдем отсюда и пойдем в тоннель, хорошо?