— Ивата, весь первый отдел пребывает в шоке. В течение нескольких часов ты умудрился запутать одно дело, дискредитировать нашу работу по другому и парализовать полгорода. Пресса уже точит свои ножи, а у министра юстиции на тебя стояк размером с Токийскую телебашню. У тебя осталась неделя до увольнения, если не до возбуждения дела. — Но я нашел его, Сакаи! Я нашел Черное Солнце. — Знаю. Поэтому и спрашиваю еще раз. Что теперь, Ивата? Ивата закусил нижнюю губу. — Дом Юми Татибаны находится под полицейским надзором, однако его снимут после дисциплинарного слушания. Думаю, именно туда Черное Солнце нанесет свой следующий визит. Но что делать прямо сейчас, я не представляю. Он потряс пустым стаканом, и Сакаи потянулась через кровать, чтобы наполнить его, а Ивата наклонил голову вперед, пытаясь не смотреть на ее задницу. — Отдаю тебе должное, — мягко сказала она. — Я и не думала, что ты сможешь. В смысле, найти его. Ивата кивнул: — Я знаю. Они сидели рядом, думая каждый о своем и глядя, как дождь стекает по оконному стеклу. Прошло довольно много времени, прежде чем Сакаи вновь заговорила: — Меня попросили свидетельствовать против тебя на слушании. Ивата взглянул на нее, а затем вновь уставился в окно, задумчиво посасывая кубик льда. — Что скажешь? — Она взглянула на него. — Соглашайся — это неплохо для карьеры. — Я, собственно, уже согласилась. Думаю, тебя это не удивляет. Ты с самого начала мне не доверял. — Я никому не доверяю, Норико. Она уставилась на него, удивленная тем, что он назвал ее по имени. Ивата допил виски и откинулся на подушку. Он чувствовал, что она смотрит на него, прямо в затылок. Где-то далеко внизу послышался слабый звук сирены, и окна окрасились мягким розово-синим светом. — Ивата, скажи мне. — М-м-м? — Ты не задумывался, почему это дело поручили именно тебе? Но он не ответил. Он спал. * * * Хирофуми Таба раздраженно постукивал ногами, глядя на календарь. 2009 год подходил к концу. Из-за своих габаритов обычно он не помещался ни в одном кресле, но это казалось ему особенно неудобным. Рядом сидел человек, одетый в свитер крупной вязки, с лица которого не сходила вежливая улыбка. Несмотря на его доброжелательный спокойный тон, это странное место не особо располагало к непринужденному общению. Таба решил, что собеседник своей внешней раскованностью специально пытается переключить внимание «клиента» на висящую перед ним картину с изображением горного ландшафта, и кивнул в ее сторону: — Это поможет мне расслабиться? — Мне просто нравится эта картина, — ответил мужчина с вежливой улыбкой. Ландшафт на картине не походил на японский, скорее американский или европейский. Маленькая, заставленная полками с книгами и цветущими растениями комнатка выглядела довольно уютной. Однако в ней было слишком жарко. — Господин Таба, когда отношения заканчиваются, вполне естественно появление травмирующих переживаний… смятения… противоречивых эмоций… — Психотерапевт задумчиво посмотрел в окно с таким видом, будто ему впервые приходилось иметь дело с подобными понятиями. — Мне бы хотелось, чтобы после нашей встречи вы уяснили для себя следующее: то, как вы реагируете на происходящее, идеально соответствует вашей ситуации. Это совершенно нормально. Таба поднялся. — Вы не против? — Против чего? — Если я открою окно. — Я предпочитаю держать его закрытым, чтобы до клиентов не доносились звуки из внешнего мира и они не чувствовали… — Знаете, вашего сегодняшнего клиента совсем не трогают звуки автомобильных клаксонов. Итак, вы не против? — Да, пожалуйста. Глядя на улицу, Таба вдохнул холодного воздуха. Интересно, подумал он, была ли замечена и как-то оценена эта его мини-истерика. Где-то внизу, на оживленном перекрестке, светофоры управляли движением постепенно слабеющего транспортного потока. Через дорогу, возле правительственного здания, собралась небольшая группка митингующих с плакатами — то ли в знак протеста против чего-то, то ли, наоборот, в знак поддержки чего-то. Деревья, растущие вдоль улицы, чернели пока голыми ветками. Энергичное сегодня утро. — Господин Таба, я знаю, что этот опыт может оказаться для вас довольно неприятным. — Психотерапевту наконец удалось вновь изобразить прежнюю мягкую улыбку. — Но я попробую привести в норму ваши сегодняшние переживания. И знайте, все ваши чувства типичны. Что бы вы ни испытывали — облегчение, отчуждение, обиду, вину… Таба сел обратно в кресло. — Почему я должен чувствовать вину? — Я не имею в виду, что вы должны испытывать какие-то определенные чувства. Я просто пытаюсь донести до вас мысль, что процесс расставания, для которого, конечно же, характерны свои критические точки и моменты разногласий, редко является результатом одного-единственного события. И редко возникает по вине одной стороны. Подобные ситуации часто развиваются годами, и важно знать, что в итоге оба совершенно закономерно оказываются на разных ступеньках своего жизненного пути. — На разных ступеньках? То есть для моей жены было естественным трахаться с моим напарником? Психотерапевт несколько мгновений покусывал губы. Конечно, Таба ничего не знал об этом докторе, однако распознать салагу был способен. — Господин Таба, я просто пытаюсь подчеркнуть, что вам не стоит винить в произошедшем только себя… — Черт, я же сказал, я и так знаю! Психотерапевт, вымучивая очередную улыбку, щелкал кнопкой ручки. — Вы сожалеете, что пришли сюда? — Я получил на это прямой приказ начальника отдела, — сказал он, доставая сигареты. Он протянул пачку психотерапевту и тут же закурил сам, не давая тому шанса возразить, что здесь не курят. — Это очень смешно… Мой напарник трахает мою жену, я из-за этого расстраиваюсь, а теперь еще сижу у мозгоправа. У жизни отличное чувство юмора… Психотерапевт пододвинул к нему пустой стакан — для пепла, а Таба уставился на горящий кончик сигареты, время от времени покачивая головой. Доктор застыл в ожидании. — Итак, — наконец спросил Таба. — Сколько времени это займет? — Каждый сеанс длится один час. — А сколько их всего? — Я понимаю, что вы хотите знать точно. Но терапия требует времени. Когда психотерапевт начал разглагольствовать о стратегии дистанцирования и ошибочности взаимных упреков, Таба его уже не слушал. Он вновь думал о дочери. Прочитав книгу о влиянии развода на детей, он представлял возможный исход в случае собственного развода — в книге это описывалось такими словами, как отрицание, отказ, гнев, реагирование, триангуляция и проекция. Значений большинства из них он не знал, однако понимал, что разлука с ним расстроит Хосико. Ему хотелось уберечь ее от этого, но не в его силах было изменить случившееся. Того, что наделали Хосико и Ивата. Ивата. Это имя вызывало у него во рту неприятный привкус. Задумывался ли когда-нибудь Ивата о том, как это повлияет на ребенка? Не говоря уже о чувствах Клео и Ниины. Таба всегда считал, что у него идеальная семья. Так почему Ивате так легко удалось ее разрушить? И как ему могло не хватать такой женщины, как Клео? Она была невероятно яркой. Однажды, на одной из вечеринок, он даже подумал, что влюблен в нее. Однако идея пригласить Клео на свидание, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться к ней, казалась ему совершенно дикой. Как такое вообще пришло ему в голову? Таба вытер лоб трясущейся рукой. Он покрылся потом, несмотря на холодный воздух, наполнивший комнату. Психотерапевт все еще говорил, кивком головы акцентируя самые важные мысли своего дорогостоящего сеанса. Что за херня… Таба затушил сигарету. Он прекрасно понимал, что с ним происходило — морочил себе голову, занимаясь бессмысленным самокопанием. Ивата никогда бы этого не сделал. Что особенного нашла в нем Хосико? Таба не переставая задавал себе вопросы, на которые невозможно найти ответы. И постоянно думал об Ивате. Не о реальном Ивате, не о человеке с мышцами, волосами и кровью, а об образе, созданном кривыми зеркалами — отражающими и подчеркивающими каждый недостаток Табы. В каждой черте характера, в каждой клеточке тела Иваты Таба чувствовал превосходство. Любая особенность этого человека превращалась в его глазах в нечто недостижимое. Он много раз видел Ивату в раздевалке полицейского участка Тёси, но никогда не смотрел на него как на мужчину. Рядовой коп — такой же обычный, как синие скоросшиватели на полках, шкафы с вещдоками или вкус плохого кофе из автомата. Однако поведение Хосико заставило его думать об Ивате как о мужчине. Ива-та ниже его ростом, он язвителен и имеет привычку действовать быстро и решительно. Очевидно умнее. И даже обладает некоторой элегантностью. Таба — высокий, что большая редкость для японца, — в его семье даже шутили о неизвестных монгольских предках. Что увидела в Ивате Хосико, чего не видела в самом Табе? Может, он был слишком тупым и грубым. Возможно, ему недоставало нежности или он не проявлял к жене достаточной привязанности. Таба догадывался, что если он решится посмотреть фактам в глаза, то поймет, что жена больше его не любит. Более того, возможно, ненавидит. Он даже был способен понять, почему Хосико так поступила. Но его напарник? Теперь ему казалось, что Ивата в последнее время и правда был не в себе. С появлением ребенка Ивата стал замкнутым, раздражительным и некоммуникабельным. Уже год как. Он почти никогда не отвечал на простые вопросы коллег о доме, ребенке и планах на будущее. Не поддерживал шуток о ворчливых женах. Но, несмотря на это, Таба никогда не сомневался в том, кем на самом деле для него был Ивата, — его напарником. Это была данность. Да, они никогда не делились секретами и не были вместе под пулями. Их нельзя было назвать друзьями. Однако их сближало нечто большее, чем просто публичные обязательства и служебные проблемы. Ивата прикрывал его. Бился с ним бок о бок. В самых отчаянных ситуациях травил анекдоты. И хотя они не соглашались друг с другом почти ни по одному вопросу, делили на двоих одну глубокую привязанность — рабочие будни. И автомобиль, стол, комнату для допросов… Практически все звенья работы требовали их совместных усилий, подобно батарейкам в игрушке. Но это прежде. В какой-то момент Ивата перестал быть его напарником.