– Ну ладно, допустим, ты вернешься сюда, пойдешь работать – и, может, тебе хватит денег купить тут жилье, а еще тебе будет по карману бодега Эрнандо, сколько бы вывесок «органическое» он на нее ни навесил. Я смеюсь, а потом вспоминаю, чем собиралась заниматься летом. – Как ты считаешь, подходящая тема для вступительного эссе в Говард? – спрашиваю я. – Как спасти свой район. – Все зависит от изложения. От подачи, от главной мысли. Что именно ты хочешь сказать? Я молчу, думаю про наш район: жители вырастают, семьи меняются, но все, по сути, остается как есть, – вернее, оставалось. Я вытягиваю ноги, и в этот самый миг дверь дома напротив отворяется, выходит семейство Дарси. Все успели переодеться. На маме теперь цветастое летнее платье, на папе – розовая рубашка и брюки-хаки. Эйнсли надел новенькую футболку и джинсы. Дарий одет в точности так же, как и отец. – Привет, Дарий! Привет, Эйнсли! – громко зовут их снизу. Это Лайла, понятное дело – кричит из нашего окна. Мальчики поднимают головы. Только Эйнсли улыбается и машет в ответ. А потом смотрит еще выше и замечает Дженайю. Сестра замирает – я понимаю, что она в нерешительности: помахать ему или отскочить, спрятаться. А потом она выдыхает и смотрит вниз, пока Эйнсли не скрывается на заднем сиденье джипа вместе с Дарием – тот так и не поднял глаз. Машина трогается, сворачивает на Бушвик-авеню. Интересно, куда это они. Они ведь только что зашли в этот их роскошный дом – и сразу уезжают, пусть даже и ненадолго? Интересно, а они бывали за пределами штата, в других странах? Интересно, какие виды, вещи и ощущения они уже успели прикупить за свои деньги. Я поворачиваюсь к Дженайе – она наверняка знает ответы, но она смотрит на закатное солнце, и сразу видно, что мечты ее уплывают прочь, в облака. Вдалеке в сине-оранжевом небе показалась неяркая луна, до нас долетает привычный шум Бушвика, окутывает нас, и крыша превращается в уютную ладонь, в которой мы угнездились. – Зи? – зовет Дженайя, не глядя на меня. – Ну? – Как думаешь, есть у меня шанс? – С кем? – уточняю я. – С Эйнсли, – произносит она негромко. – Блин, – все, что я говорю в ответ. Глава четвертая Утро первой каникулярной пятницы, и квартира превратилась в хрупкий пузырь: круглый, полный, беззвучный, и там, внутри, все четыре мои сестры затиснуты в одну комнату. Мы теперь все примерно одного роста и размера, но по-прежнему спим в своих детских кроватях. У стен стоят две двухъярусные кровати, еще одна, односпальная, прямо под окном – на ней спит Дженайя. Я встала раньше всех и читаю книгу с карандашом и маркером в руке, как учил папуля. Я читаю «Между миром и мной» и думаю про Мекку Та-Нехиси Коутс – Говардский университет, про то, что в университете все будет как в другой стране: никаких тебе чужаков, которые приедут и все испортят. И лица у людей там такие же, какими были в 1867 году, когда Говард основали. И хотя студенты все приехали из разных концов страны и даже со всего мира, все они говорят на одном языке – языке чернокожих, африканцев, карибов и афролатиносов, и в них есть все, что есть и во мне: Гаити, Доминикана; там все темнокожие. Я дочитываю главу и выглядываю в окно – началась ли уже подготовка к общему празднику. Но вижу я только братьев Дарси возле их дома. Эйнсли скачет и молотит кулаками по воздуху, будто решил подраться. Дарий растягивает мышцы ног, футболки у обоих взмокли по вороту от пота. Из того, как они одеты, я заключаю, что они явно не играли в мяч в парке, не подтягивались и не крутились на турнике, как другие местные парни. На углу белая женщина, надев полиэтиленовый мешочек на руку, убирает какашки за своей собакой. Подбирает мешочек, завязывает, бросает в ближайшую урну, потом гладит собаку – мол, молодец. Еще я вижу мистера Тернера из конца квартала – он стоит у бодеги Эрнандо и пьет кофе. А потом он достанет пластмассовые ящики, поставит их на бок и сядет дожидаться сеньора Фелициано, Стони, Асенсио, мистера Райта и других местных дедуль на ежедневную партию в домино или в карты – по ходу они будут с азартом обсуждать политику или футбол. К концу дня они освободят место для молодежи – Колина и его приятелей, которые будут просто стоять и пялиться на девушек, тянуть совсем-не-сок из бутылок – и с тем же азартом обсуждать политику и баскетбол. Потом начнется общая вечеринка, зазвучит музыка, до поздней ночи все будут есть и танцевать. Это один из моих любимых дней в году. Такая уменьшенная копия других моих любимых дней: когда мы идем с папулей на Доминиканский парад, или с Мадриной на Пуэрториканский парад, или с мамой на поднятие гаитянского флага в День Вест-Индии. Такие праздники объединяют всех жителей квартала – выходцев из Доминиканы, Пуэрто-Рико, Мексики, Панамы, с Гаити и Ямайки, афроамериканцев – приходят сюда и белые пары, те, кто в последнее время переехал в таунхаусы в конце квартала. Мой район выстроен из любви, но жизнь в нем поддерживают деньги, здания, еда и рабочие места, – и даже я не могу не признать, что эти новые жильцы, у которые много денег и собственные мечты, в чем-то способны его улучшить. Наша задача – придумать, как оставить Бушвик прежним, но при этом сделать лучше. Тут мне в голову приходит мысль. Я хватаю свой маленький ноутбук и пишу первые строки конкурсного эссе в Говард. Иногда любви недостаточно для того, чтобы объединить соседей. Нужно нечто более материальное: достойное жилье, работа, доступ к ресурсам. Лучше всех это сформулировала моя младшая сестра, которая считает себя профессиональным финансистом: Любовь – абстракция. Деньги – нет. Я печатаю, стираю, печатаю, стираю снова и снова. Вздыхаю. Закрываю глаза. Отпускаю пальцы танцевать по клавиатуре. Как спасти свой район Взять имя Робин и встать на углу, Где сошлись мечта и реальность, И сложить высокую стену из кирпичей, Оградить стеною мой Бушвик. Я не очень люблю ходить далеко, Туда, где Бед-Стай и Форт-Грин, Где кофейные чашки и пудели на поводках. Не встречала я бездомных зверей – собак и котов – Лучше тех, что живут на мусорке рядом с Викофф-авеню, Под рельсами над головой, что как шрамы у наркоманов, Наркоманы в папины времена приходили к зверям посидеть, поболтать. Говорит надежда: пусть вместо углов будут длинные улицы без конца, Пусть будут зелеными все светофоры. Но не знает она, что дом всегда на углу, Где ломаются линии, образуя узор нашей жизни. Где все повороты круты. К середине дня квартира превращается в душную сауну: мама готовит еду к празднику. Я уже привыкла к этим запахам, привык и наш квартал, а возможно, и весь район тоже. Окна открыты настежь, чтобы выходил дым, а мы с сестрами остались в одних шортах, топиках и передниках – только еще сеточки на головах и перчатки на руках, когда мы беремся за продукты. Те, кто перебрался в наш район недавно, наверное, думают, что шум в нашей части Бушвика просто не может стать громче, чем в обычный субботний вечер в июле. Бас-кларнет заливается с самого полудня, шум такой, что не почитаешь, не подумаешь, не потаращишься мечтательно из окна. Диджей расположился у самого нашего крыльца, и кажется, что весь дом танцует под его музыку. Нам тоже не усидеть на месте. За готовкой я подпрыгиваю, покачиваюсь, приплясываю, подключаюсь к Лайле и Кайле, которые тренируются для танцевального конкурса на празднике. Общие праздники у нас устраивают уже года два, с тех пор как мама создала в квартале праздничный комитет из одной себя. Ей удается организовать жительниц Джефферсон и Бушвика, они готовят еду и накрывают столы в другом конце квартала, а папуля с приятелями ставят грили на тротуаре и большие кулеры с пивом у нашего крыльца. Жители других кварталов расставляют на тротуаре складные стулья. Вокруг носятся ребятишки на самокатах. С обоих концов квартала две-три машины перекрывают проезд. А дальше начинается обжорство, как мама любит. Наконец-то мы покончили с готовкой, можно все упаковывать в алюминиевые контейнеры. Мы помогаем отнести еду вниз, а дальше можно веселиться. Дженайя идет подкраситься и только потом присоединяется ко мне на крыльце. В руке у нее стаканчик мороженого, она садится со мной рядом, покачивая головой в такт мелодии, которую поставил диджей. За спиной у диджея небольшая сцена – там будет проходить танцевальный конкурс: прямо перед домом Дарси. Раньше-то никого это не смущало, дом же стоял пустой. – Думаешь, они разозлятся? – спрашивает Дженайя, подцепляя ложечкой мороженое. – Кто? – Я прикидываюсь полной дурой. – Ты знаешь, о ком я. О Дарси. Они тут и недели не прожили, а нынче такой гвалт прямо у них на пороге. – Плевать я хотела, – отвечаю я. – А вот и не хотела. – А вот и хотела. – Видела бы ты свое лицо, когда Дарий выхватил тебя из-под того велосипеда.