Я вытаскиваю ноутбук из-под рубашки, он тут же берет его и ставит на пустой столик у лестницы. Я делаю мысленную заметку: не забыть при уходе. На самом деле я не собиралась забираться в глубины этого дома. На верхней площадке лестницы я начинаю различать голоса – хихиканье, болтовню. Среди других голос Дженайи. Глаза мои обшаривают каждый уголок. Никаких тебе комков пыли, мусора, бумажек, одежды, всякой ерунды. Как будто здесь никто не живет. Прямо как в музее. – А где ваши вещи? – спрашиваю я, пока Дарий ведет меня по длинному коридору с двумя рядами закрытых дверей. – Вещи? У нас нет лишних вещей. У нас только то, что необходимо, – отвечает он. – Зачем вам тогда столько места? – Свободное место куда ценнее… вещей. – Зачем столько свободного места, если нет вещей, чтобы его заполнить? Он останавливается, поворачивается ко мне, наклоняет голову набок. – Ты когда-нибудь оказывалась в совершенно пустой комнате: просто сидела там, отпустив мысли на свободу? Я тоже наклоняю голову набок и думаю, что бы такое умное сказать или спросить. Все, что угодно, кроме простого «нет», которое является единственным честным ответом, но честного ответа он не заслужил. – А какой в этом смысл? – спрашиваю я наконец. Едва слова вылетают наружу, я начинаю жалеть, что нельзя их схватить и запихать обратно. Он вздыхает, закатывает глаза, идет по коридору дальше, до самого конца. Не позволю я ему это. Не позволю думать, что задала ему глупый вопрос. Не позволю спрашивать, каково сидеть в пустой комнате, поскольку это то, чего мне сейчас хочется больше всего на свете: пустую комнату без сестер, родителей и вещей. – Слушай, вопрос был дурацкий, – говорю я, пытаясь взять все обратно и оставить последнее слово за собой. Он мне даже не отвечает, а мы тем временем доходим до просторной комнаты, где повсюду угловые диваны и толстые подушки. Надо бы первым делом смотреть на людей, но взгляд мой залипает на огромном телевизоре с плоским экраном. Он занимает всю стену. Не комната, а кинотеатр, если судить по размерам экрана. Эйнсли играет в какую-то видеоигру, отключив звук. В качестве фона звучит негромкая, не известная мне музыка – звучит сверху и снизу. Откуда – не понять, похоже, что гладкий звук исходит сразу отовсюду. Потом я замечаю в углу дивана Дженайю: сандалии сброшены, ноги подобраны, вид куда как слишком довольный. Я кидаю на нее быстрый взгляд, давая понять, что мне все это не нравится, она же в ответ улыбается от уха до уха. Как же она счастлива, что оказалась в этом доме, рядом с богатеньким парнем, с которым только что познакомилась. Похоже, Дженайе уже вообще все равно, на кого бросаться. – Привет, ты, наверное… Я чуть не подпрыгнула до потолка, потому что девушка появилась будто бы из ниоткуда. Я так сосредоточилась на Дженайе, телевизоре, диване, музыке и комнате, что даже и не заметила мулатку с выпрямленными волосами, которая вдруг приблизилась и протянула мне руку. Я пожимаю самые кончики ее пальцев. – Зури, – говорю я, так и не собравшись с мыслями. – Кэрри. Учусь вместе с Дарием, – говорит она. Я бросаю взгляд на Дария, вообще не глядя на эту Кэрри, и тут же понимаю, что этот бессловесный диалог означает: «Руки прочь от моего бойфренда». Хочется ей сказать: кому он сдался, этот козел, но вместо этого я отвечаю: – Ах, как это, наверное, здорово. – Пришла с нами посидеть? Может, уговоришь парней перестать играть в эти дурацкие видеоигры? – говорит Кэрри и плюхается на диван напротив Дженайи. Кэрри, в принципе, симпатичная, этакая супермодель из журнала: как раз такие девушки и должны нравиться братьям Дарси. Зато рядом с моей сестрой она прямо как плоская доска. И все равно нечего Дженайе делать на этой двойной свиданке. – А, да. Насчет этого. Э-э… Дженайя? – говорю я, наклоняя голову набок, подмигивая, сдвигая брови: все это должно ей сказать без единого слова, что нам нужно поскорее отсюда выметаться. – Присаживайся, Зури, – говорит Эйнсли. Он уселся в кожаное кресло, закинув одну ногу на другую – прямо такой взрослый, который присматривает за детьми. Углом глаза я вижу, что Дарий ушел в другой конец комнаты, а там виднеется бильярдный стол рядом с гигантским, от пола до потолка, книжным шкафом. В угол задвинут рояль – с ума сойти, а снаружи-то и не скажешь, какой этот дом огромный. – Может, тебе показать дом, Зури? – раздается голос. Это опять Кэрри. – А ты здесь живешь? – Первое, что срывается у меня с языка. Понятное дело, нет, но она корчит из себя этакую хозяйку дворца. Она хихикает. – Нет, но мне его уже показали. Хочешь, и тебе устрою экскурсию. Ты ведь раньше в таких больших домах не бывала? Я, видимо, мигнула раз сто за одну секунду, прежде чем перевести глаза на эту Кэрри. Она все прочитала у меня на лице и попыталась взять свои слова обратно. – В смысле кто теперь вообще-то в особняках живет? Тут же Бруклин… – говорит она. – У вас ведь, это, квартира, да? Я долгую секунду смотрю ей в глаза, а потом отвечаю: – Да. И ты права. Я никогда не бывала в таких больших домах, и мне кажется, что столько места никому не нужно. Сюда можно было бы поселить пять семей и одним махом решить жилищную проблему во всем Бушвике. Но… как тут уже выразился этот твой Дарий, у вас нет вещей, у вас есть только то, что необходимо, например бильярдные столы, кабинетные рояльчики и телевизоры во всю стену. Кэрри смотрит на Дария, он стоит, скривившись, потирает подбородок, глядит мне в лицо. – Туше, мисс Бенитес, – говорит Дарий. – Вот видишь? Я и фамилию вашу запомнил. Моя очередь улыбаться. – Меня это не впечатляет, Дарий Дарси. И я уж всяко не пытаюсь впечатлить тебя. – Я скрещиваю руки на груди и вкладываю в эти слова шею и все свое тело, чтобы ужалить посильнее. Потом поворачиваюсь к сестре: – Дженайя, пошли? Ее черед вылупить на меня глаза. Она вытаскивает из-под себя ноги, Эйнсли поворачивается, бросает на нее умоляющий взгляд. Дженайя лишь улыбается и встает. – Мне нужна помощь с эссе, – говорю я, выводя ее из-под удара. Не хочется, чтобы парни сочли ее невоспитанной, потому что это не так. Пусть вся вина за то, что я испортила им с Эйнсли всю эту их затею, падет на меня – главное, что испортила. – Ясно, сеструн, – говорит Дженайя. Эйнсли тоже встает с кресла. – Дамы, провожу вас к выходу. Он обвивает рукой талию Дженайи, она прижимается к нему. – А что ты пишешь? – Дарий пристраивается сзади, и все мы шагаем по длинному коридору. – Слышал же. Эссе. – Делая вид, что его там нет, я иду вслед за Эйнсли и Дженайей. – Ты ходишь в летнюю школу? – спрашивает Кэрри. Похоже, и она пошла с нами. Они все явно хотят, чтобы я осталась поболтать. Но я даже не удостаиваю ее ответом на этот дурацкий вопрос. – Ты уж ее прости, – шепчет у меня за спиной Дарий, когда мы подходим к лестнице. – Можешь за свою девушку не извиняться, – отвечаю я, не оборачиваясь. Однако чувствую, что он всего в шаге у меня за спиной. Дарий не отвечает, из чего я делаю вывод, что эта Кэрри действительно его девушка. Только уже спустившись вниз, по дороге к выходу я оборачиваюсь и смотрю на Дария. Взгляды наши встречаются. Я стремительно отворачиваюсь. Я замечаю, что, когда Дженайя выходит, Эйнсли ласково берет ее за руку, потом отпускает. Дженайя улыбается, и вся эта сценка куском вареного батата ложится мне в желудок. Не могу я позволить, чтобы сестра оказалась там снова. Не могу позволить, чтобы это неведомое между ними укоренилось, проросло и расцвело в настоящую романтическую историю. Позволю – на все лето останусь без сестры. Эйнсли мне что-то такое говорит, типа «до свидания, приходи еще», но я делаю вид, что не слышу, проскальзываю мимо него. Мы еще и до крыльца не дошли, а Дженайя уже выпаливает с довольной улыбкой: – Он меня в выходные позвал на свидание! «Фиг ему обломится», – думаю я и, глядя на старшую сестру, старательно закатываю глаза. Глава шестая – Вижу вас! – выпевает Мадрина: она сидит в кожаном кресле и протирает одеколоном незажженный семисвечник. Сладкий запах заполнил весь подвал. Крыша здания – место, где мы с Дженайей ловим редкие спокойные моменты, а подвал – пространство, где я погружаюсь в свои мысли и мечты рядом с Мадриной и ее заявлениями, что она умеет общаться с духами предков. С точки зрения Мадрины и ее клиентов, в этом подвале обитает Ошун, ориша любви и всего прекрасного. Для них это пространство волшебства, любви и чудес. Я в этих духах и в «невидимых», как их называет Мадрина, не разбираюсь совсем. И это понятно. Мне ж их не видно. Но именно с помощью мудрости Мадрины мне удается распутывать тугие узлы своей жизни, так что я подыгрываю ей в ее ремесле и пытаюсь уверовать в этих духов. – Бегает тут под дождем к дому соседских парней, – говорит мне Мадрина так, будто журит пятилетку, но я-то знаю, что она просто шутит. – Я за Дженайей, – оправдываюсь я, вышагивая взад-вперед по подвалу. Узнав, что в выходные Дженайя собралась к Эйнсли на свидание, я явилась прямиком сюда, за советом. Дым от сигар, шалфея и свеч создает мерцающие облачка по всей комнате. На столах – статуэтки святых, разноцветные свечи, черные куколки в нарядных платьицах, хрустальные вазочки с конфетами, флакончики с духами, все – в переливчатых желто-золотистых тонах. Когда подвал полностью украшен, он начинает напоминать гигантский торт, испеченный по случаю кинсеаньеры[14] какой-нибудь девушки. Мадрина смеется. Шутка может быть удачной, или неудачной, или вовсе не шуткой, но Мадрина всегда смеется от души. – Так вы обе были в этом доме? Bueno[15]. Вы зря времени не теряете. – Мадрина! Не надо так. Я, наоборот, пытаюсь Дженайю туда не пустить. К Эйнсли.