Исподволь прозвучало и то, что больше всего интересовало коллег: – Шеф сделал вам предложение? Вера поджала губы. – Вы уж, голубушка, извините нас за любопытство, – пробасила самая старшая из «девочек» пятидесятивосьмилетняя Марина Аркадьевна, – мы за вас все так переживаем. – Ну и напрасно, – постаралась отозваться как можно беззаботнее Вера. Она вовсе не собиралась допускать в святая святых любопытных сослуживиц, хотя и допускала, что они искренне переживают за неё и своего обожаемого шефа. – Андрей Иванович что-то не выглядит весёлым, – робко заметила двадцатипятилетняя Алёна Игнатова, тайно влюблённая в Данилова. – Что да, то да, – подхватила ещё одна сотрудница, сорокалетняя Ирина Матвеевна Елизарова. – А что, он уже заходил сюда? – небрежно спросила Вера. – А как же! – всплеснула холеными полными руками Марина Аркадьевна. – Спрашивал о вас, – многозначительно заметила Ирина Матвеевна. – Я задержалась в парке, – ответила Вера. – В парке? – удивлённо в один голос выдохнули все три «девочки». – Да, я на работу хожу через парк. Вот и… – Да, погода сегодня и впрямь прекрасная, – не дала ей договорить Марина Аркадьевна. – Дело не в погоде, – поморщилась Вера, страшно не любившая, чтобы её перебивали. Исключения не делалось и старшим по возрасту. – А в чём? – пискнула Алёна, чем сразу же сняла возникшее было напряжение. – Там художники кучкуются, – неожиданно для всех «девочек» словоохотливо пояснила Вера. – И вы не поверите, оказывается, даже в таких местах можно присмотреть вполне приличную картину. – И вы присмотрели? – живо заинтересовалась не лишённая чувства прекрасного Ирина Матвеевна. – Да, – кивнула Вера. Она знала, что Елизарова не пропускает ни одной художественной выставки, и у неё появилось острое желание узнать мнение Ирины Матвеевны о подаренном ей Эдуардом полотне. Она не стала сдерживать своей потребности и освободила картину от бумаги. – Какая прелесть! – восторженно воскликнула Алёна. – Очень даже неплохо, – согласилась надевшая очки и приглядывавшаяся к картине Уфимцева. – А что скажете вы, Ирина Матвеевна, – Вера повернула голову в сторону Елизаровой. – Верочка, – проговорила та взвешенно, – меня всё-таки нельзя считать специалистом по живописи, я всего лишь любитель, но мне картина нравится. И лично я считаю, что художник, несомненно, талантливый человек. Может быть, ему не хватает в некоторой степени трудолюбия. – Как это так? – удивились все присутствующие женщины. Елизарова слегка замялась, а потом ответила: – Понимаете, – она пощёлкала пальцами, точно подбирая слова, потом сказала: – Поэты говорят «ни дня без строчки», писатели что-то такое о чугунной попе. Игнатова не выдержала и прыснула со смеху. – Да, да, Алёна, – пригрозила ей пальцем Ирина Матвеевна, – в обоих случаях речь идёт о трудолюбии. Я не знаю, какими словами сказать об упорном каждодневном труде художника. Но… – она снова пощёлкала пальцами, – мне кажется, что этот художник работает по вдохновению. А не каждый день. – Как же можно без вдохновения?! – даже глаза от возмущения зажмурила Алёна. – Не только можно, но и нужно, – сурово нахмурив брови, поддержала Елизарову Уфимцева. – Если каждый начнёт дожидаться вдохновения, на полях осыплется урожай, пекарь будет печь хлеб два раза в год, и мы все умрём от голода, а портные и сапожники в ожидании вдохновения оставят нас нагими и босыми. Встанут заводы и фабрики. Встанет транспорт, и артисты закроют перед носом зрителей двери театров. – Ну, вы даёте, Марина Аркадьевна, – хмыкнула Алёна, – сравнили художника со всеми остальными. Вы бы ещё нас, рабочих лошадок, упомянули. – И зря, что не упомянула, – сказала Елизарова, – наша работа нужна не менее, чем работа художника. И каждый на своём рабочем месте должен в идеале и творить, и пахать. – Так это в идеале, – протянула Игнатова. – В общем, я так поняла, – прервала прения Вера, – что художнику, подарившему мне картину, не хватает ежедневного труда? – Точно, – согласилась Елизарова, – он порхает по жизни, как мотылёк с цветка на цветок. – По нему вроде этого не скажешь, – пробормотала Вера. – Погодите, погодите! – быстро проговорила Марина Аркадьевна. – Я, наверное, ослышалась? Все вопросительно посмотрели на Уфимцеву. И она пояснила: – Верочка, вы сказали, что картину вам подарили? – Да, а что тут особенного? – спросила Вера. – В общем-то, ничего. Но лично мне никогда картин своих художники не дарили. Алёна не удержалась и снова прыснула. – Нечего хихикать с намёками на мой возраст, – осадила её Марина Аркадьевна. – Да я ничего такого и в голове даже не держала, – смутилась Игнатова. – Держала, держала, – погрозила ей пальцем Уфимцева. – Но вот ты у нас юная пригожая девица-красавица, тебе дарили художники картины? – Ну, если только Сенька Волосов, – пробормотала себе под нос Алёна. – Какой ещё Сенька? – Я же говорю! Волосов! – И чем он знаменит? – Ничем. Просто мы с ним сидели за одной партой, и в третьем классе учительница велела мальчикам сделать подарки для девочек своими руками. Вот Сенька и нарисовал для меня картину. – И что же на ней было изображено? – заинтересовалась Елизарова. – Я думала, что это разноцветные бабочки – жёлтые, красные, зелёные. – А что же оказалось на самом деле? – Яичница, – выдавила из себя Алёна. – Яичница?! – Да, с помидорами и украшенная листьями петрушки. Сенька сказал, что такую яичницу всегда делает его мама. Все девочки, не исключая и саму Алёну, рассмеялись. – Но в том, что Вере Матвеевне художники дарят картины, а нам нет, ничего особенного я не вижу. Просто она у нас особенная! В неё даже шеф влюбился! А Андрей Данилович абы в кого влюбляться не станет. Все спорщицы прикусили язык, чтобы не ранить сердце влюблённой в Данилова девушки. Только Уфимцева несколько минут спустя, проходя мимо Вериного стола, тихо шепнула ей: – Я бы на вашем месте, Верочка, держала ухо востро и не очень-то доверяла всяким там творческим личностям. А то охмурят, соорудят из вашей жизни чёрный квадрат Малевича, а вам потом расхлёбывать. – Спасибо, я учту, – так же тихо ответила Вера. Она постаралась сосредоточиться на работе, но образ художника продолжал стоять перед её внутренним взором, затмевая всё остальное. Раза два ей даже показалось, что за окном пролетела стая ласточек, и лишь позднее она сообразила, что это ветер сорвал с растущего за окном тополя несколько пожелтевших листьев и унёс их прочь. Вера сама не могла понять, что же с ней происходит. Она считала себя девушкой, не склонной к особой чувствительности. «Скорее всего, виновата картина, – решила она, – слишком реалистично выглядели на ней ласточки». О силе искусства она много слышала и читала, но на себе воздействие этой силы она испытывала впервые. Скорее всего, Ирина Матвеевна права, и этот парень настоящий самородок. И она, Вера, может гордиться тем, что оценила по достоинству то, мимо чего другие проходят мимо. Видимо, он нигде не выставляется. Иначе Елизарова обязательно бы запомнила его картины и не преминула рассказать о них «девочкам». И только ближе к обеду она смогла заставить себя погрузиться в столь любимые ею цифры и таблицы. Зато о своём шефе Андрее Ивановиче Данилове Вера так и не вспомнила до тех пор, пока он в обеденный перерыв не зашёл в бухгалтерию, чтобы по сложившейся за последние два с половиной месяца традиции отправиться вместе с ней на обед. Она не оторвалась от монитора, когда он вошёл в бухгалтерию, и только тогда подняла голову, когда на неё зашикали со всех сторон. Вера сразу же столкнулась с изучающим её взглядом Данилова и невольно смутилась. – Простите, совсем заработалась, – пробормотал она в своё оправдание. – Ничего, бывает, – ответил он понимающе.