– Не собираются, – сказала Сара (хотя кто их знает на самом деле, эти Советы?). Она быстро просмотрела газету. Куча фотографий: СССР тестирует новое пусковое оборудование… – где-то в глубинах этой таинственной страны, за наглухо закрытыми границами. Советы все еще держали у себя пойманного американского шпиона. Может, он как раз эти снимки и сделал. – Наверняка они что-то задумали, – сказала мисс Арчер. – Наверняка космическую гонку. Все хотят первыми оказаться на орбите или на Луне. – Они могут разбомбить нас оттуда, – вставил свое Джейсон. – Не обязательно, – пожала плечами Сара. – Космос может означать и надежду, разве нет? Такое специальное место, где неважно, американец ты или русский. – Или дракон, – подхватил Джейсон. – Думаешь, оно им надо, в космос-то? – А кто знает, чего они на самом деле хотят? – сказала мисс Арчер со вполне дружелюбной улыбкой… в которой пряталась нацеленная в Сару стрела: ну, давай же посплетничаем! – Что, все уже знают? – устало вздохнула она. – Фром не такой уж большой. – К несчастью, – заметил Джейсон. – Наш дракон – голубой. Это будет проблемой? – Так он правда русский? – спросила мисс Арчер. – Он с вами разговаривал? Какой у него акцент? – Драконский. У них же такого нет, что они из той страны или из этой. Они все из Пустошей. Даже если мы их зовем русскими или канадскими. К тому же этот, кажется, здесь уже достаточно давно, чтобы считаться американским. – С моими родителями этот аргумент не сработал, – вставил Джейсон. Сара нахмурилась: – Вы что, правда думаете, что с ним могут быть проблемы? – Я всегда думаю, что могут быть проблемы, – вздохнула мисс Арчер. – Поэтому меня невозможно удивить. – Это, возможно, не самое лучшее утешение, – заметила Сара. * * * – Ну, ты же знаешь, какие они, люди, – сказала она за ужином, уже отцу (на столе стояло только побулькивающее рагу с кукурузной кашей… но еда хотя бы была горячей). – Если им втемяшилось в голову, что он действительно русский… – Кончай уже париться насчет этого дракона. – Он даже не поднял глаз от «Такома Ньюс Трибьюн энд Хералд» (тот же выпуск, что она видела в школе). – Я просто не хочу, чтобы люди доставляли тебе проблемы только потому, что мы наняли… – И до моих проблем тебе тоже не должно быть дела. С когтем я как-нибудь разберусь. – Они этого не любят, – сказала Сара. – Когда их так называют. Он, наконец, посмотрел на нее поверх газетного листа. – Не любят и ладно. Это вообще не самый добрый мир. – А нас они как зовут, ты знаешь? – Я от него слышал только «человеки» и «млеки». – И тебе это оскорбительным не кажется? Я только хочу сказать… – Они в твоей защите не нуждаются, – сказал он уже жестче. – Они весят по семьдесят тонн. А еще они летают и дышат огнем. И вообще они драконы, Сара. Бездушные твари, звери. И у них нет чувств, которые можно ранить, – не больше, чем у волка, который охотно сожрет тебя на завтрак. Он раздраженно перевернул страницу и снова уткнулся в нее. – И один только дар речи, который дал им дьявол, еще не значит, что ты говоришь НЕ с диким хищником. – Вот прямо дьявол? – Это просто фигура речи. – Старая фигура. И гадкая. – Сара! – Люди и маму всякими гадостями называли. И тебя – за то, что на ней женился. За газетой воцарилось молчание. И неподвижность, которая Сару отнюдь не успокоила. Она и сама не знала, зачем так шпыняет отца. Ей никак не помещалась в голову эта странность: зачем нанимать создание, которому настолько откровенно не доверяешь? Отец ее был человек сложный, но никак не злой. Он сидел с матерью, носился с ней, как с младенцем, без единой жалобы, когда опухоль сожрала ей желудок всего за каких-то два месяца после постановки диагноза, положив конец браку, очень счастливому, но ни разу, ни единой секунды не легкому. Вашингтон – это вам не Юг и даже не соседний Айдахо, где браки между белыми и черными до сих пор были вне закона. И не Орегон, который отменил закон о межрасовых браках всего каких-то шесть лет назад. Вашингтон сделал это, на минуточку, в 1868 году шестым из всех сорока восьми сделавших это штатов (так рано, что он и штатом-то еще толком не был). Он всегда был прогрессивным местом. Но глядеть в нем от этого не перестали. Косо глядеть. И записки кидать в почтовый ящик, которые юная Сара в конце концов, конечно, нашла. И неожиданное неприятие с другой стороны, противоположной. Сара сама с ним однажды столкнулась – в парикмахерской, когда мама повезла ее в Такому – «научиться, как справляться с этими твоими волосами». Целая комната хохочущих женщин, с кожей того же цвета, что и у матери, вдруг неуклюже замолкла, стоило только Дарлин и Саре ступить на порог. Нет, шум, конечно, тут же снова грянул, но пауза… – пауза-то никуда не делась. Она была, случилась. Так что, если подумать, ничего удивительного в отцовской злости не было. Естественная отдушина для мужчины, который женился по любви, очень дорого за нее заплатил и очень скоро потерял. – Если ты правда думаешь, будто… то, как люди называли нас с мамой, хоть рядом стояло с тем, как я зову дракона, – голос был слишком спокойный для примирения, – то я больше не знаю, что тебе сказать, дочь. Вскоре он вообще ушел спать и не сказал ей больше ни слова, словно действительно не знал, что сказать. Сара еще долго валялась без сна, даже когда он уже давно отключился. Настроение было ни к черту, но не спала она по другой причине. Сегодня Джейсон сам закрывал забегаловку после рабочего дня, и на целых полчаса, а то и на все сорок пять минут, она принадлежала им с Джейсоном – вся, только им двоим. Единственное место на земле. * * * Помощник шерифа Келби был человек глупый. Он и сам это знал (что уже достаточно паршиво), но знал и то, что знают все остальные. Должность эта была его абсолютным потолком. Даже если шериф Лопес вдруг продвинется по службе (и не думайте, что такая фамилия рядом давала Келби жить спокойно – нет, сэр, не давала), а весь остальной шерифский департамент округа Пирс разом провалится в тартарары, он все равно каким-то неизвестным науке образом останется помощником шерифа Келби до конца своих дней. Но сколь бы он ни был глуп – а он был, тут уж подчеркивай – не подчеркивай, – помощник шерифа Келби славился еще и своей хитростью. Он точно знал, что и сколько сойдет ему с рук и как эти пределы меняются в зависимости от того, кому сегодня не свезло стать его жертвой. Он отлично понимал, по каким улицам во Фроме можно преспокойно разъезжать, задирая жителей, так что они никогда не донесут на него боссу. Он смекал, кого можно остановить за негорящую заднюю фару (которая, разумеется, отлично себе горела, пока помощник шерифа Келби не сунул в нее хорошенько дубинкой) и ни за что не схлопотать официальной жалобы. И во второй раз не схлопотать, когда он сделает это снова – всего через месяц после починки. Он был тем, от чего мир за свои четыре миллиарда лет жизни страдал больше всего: глупцом, облеченным властью. Когда в один прекрасный день свет во вселенной погаснет, это он будет стоять над кнопкой – и он ее нажмет, несмотря на все предупреждения, – человек вроде помощника шерифа Келби, неспособный слушаться никаких советов, кроме голоса собственной непроходимой тупости. И, как все такие дурни при власти, тупые, но хитрющие, он никогда не забывал обид. Дракон. Вот этот вот голубой дракон. Русский дракон, который его обидел. О, он найдет способ заставить тварь заплатить. Не сегодня, пусть. Сегодня мы займемся Джейсоном Инагавой. Мы же только что дрались на войне – и, между прочим, победили! А тут, смотрите-ка, ублюдок вроде этого Джейсона – да-да, глядите, вон он, тащит ящик со стеклотарой из черного хода столовки! – занимает рабочее место, которое по праву должно принадлежать нормальному американскому подростку. Помощник шерифа Келби с такой силой всосал затяжку, что обжег пасть. Матерясь, он вышвырнул бычок из окна, через которое осуществлял слежку, потому что да, он следил за Джейсоном Инагавой, который, зуб даю, не скоро забудет эту ночку. Нет уж, сэр, когда погаснут последние фонари и Джейсон Инагава пустится в долгий путь домой, с ним наверняка кое-что случится… кое-что такое, с чего он ни в жисть потом не забудет имя Эммета Джона Кел… Тут он сел прямо, как штырь проглотил. Либо глаза его обманывают, либо это Сара Дьюхерст – выскользнула из теней и стучится в заднюю дверь «Ала», не разглядев в темноте полицейской машины. Джейсон Инагава открывает ей, кивает и уходит внутрь, а она – за ним. Помощник шерифа Келби ощерился улыбкой. Улыбка была глупая. Зато хитрющая. * * * – Стоп, – сказал Джейсон. – В чем дело? – она прервала поцелуй, отодвинулась. – Прости. Я сегодня настоящий растяпа. Она пододвинулась, села рядом. – Ну, есть такое. И что с того? – Она окинула взглядом холодный, обшарпанный кабинет. – Тут и место такое… растяпистое. – Я просто… – он не сразу нашел слово. – Злюсь я, вот. – На меня? – Нет, вообще. Просто я сегодня понял, что злюсь… все время, – он повернулся к ней. – Всегда, понимаешь? Она не ответила… но, конечно же, знала, о чем он говорит. День за днем вокруг тебя – целый город людей, которые выглядят не как ты, – целая жизнь, которая вся выглядит не как ты… в конце концов это тебя изматывает и мало что остается. Вот и сегодня на нее странно посматривали на всех уроках, а Велма Дун так и вовсе бросила прямо в лицо, что отец ее, дескать, шпионит на русских. Во Фроме? За чем, интересно? Допустим, Велма Дун – дура набитая, но она всего лишь высказывает вслух всякое такое, о чем другим хватает ума помалкивать. Да, Сара знала, о чем толкует Джейсон. Но что они реально могли с этим поделать?