14 Мир Сары исчез… но как бы и остался. На мгновение кругом все замерцало, словно она вдруг очутилась под водой; мир вверху круглился и растягивался, а потом она пробила головой поверхность и… Где? Судя по всему, она опять стояла на дороге, которая, докуда хватало глаз, выглядела как обычная нормальная дорога к ним на ферму. Вон поворот, вон холмик возле него, лента гравия – все как полагается. Однако стоял день. А холмик торчал пусть чуть-чуть, но все-таки не на том месте, где ему полагалось. Горизонт со всех сторон застилала сплошная монотонная серая облачность, типичная для северо-западной тихоокеанской зимы, – между прочим, там всего секунду назад было ясное небо. Пройди там сейчас русский спутник, его бы никто просто не увидел. Сара опустила глаза на дорогу. – Папа? Папы не было. Она видела, как он поднес руку к груди, пошатнулся, упал. Видела, как погасли его глаза. Теперь там осталось пустое место. Джейсон, только что лежавший у нее на коленях, исчез. Машин тоже не обнаружилось. И отцовский грузовик, и полицейский автомобиль, и та, на которой приехал мальчишка с когтем, – всех как корова языком слизала. Самого парня с когтем, кстати, тоже. После всего безумия последних минут, после ночного столпотворения друзей и чужаков, после кровавой бани, дракона и какой-то стукнутой, светящейся, гнущей кругом мир в бараний рог магической штуковины Сара вдруг оказалась на дороге одна. Раз, и все. На той же самой дороге… – да не той. Она встала. Отсюда было видно крышу сарая у них на ферме – вид такой знакомый, такой утешительный, что обычно его и не замечаешь, шагая домой… тысячи, тысячи раз. Этот сарай тоже не совсем такой – выше положенного, а дверь на сеновал во втором этаже смотрела на дорогу. Вдобавок сам дом с этой точки никак не может быть виден – а он был! Потому что на месте крутобокого всхолмья, где у них была разбита грядка с луком, теперь оказалась лощина – правда, тоже с луком, но вид на дом больше ничего не застило. Дом, который теперь щеголял белой краской вместо натуральной некрашеной доски, в которую всегда был одет. Да и поля за ним никакой Казимир явно не расчищал: там так и торчал щеткой густой лес – и на тех, что рядом, тоже, хотя всего минуту назад они лежали, готовые под посадки сахарной свеклы. Облака висели так низко, что скрывали гору Рейнир… – и Сара на секунду похолодела, представив, что никакой горы за ними нет и никогда не было. – Да что же это такое? – пробормотала она (себе под нос, ясное дело, кому ж еще?), поворачиваясь на месте и оглядывая полный круг. Может, она просыпается? Ну, пришла сюда как лунатик, себя не помня… видела во сне другой пейзаж, такой настоящий, что теперь хоть глаза протирай – таким сомнительным кажется этот? Да нет… Джейсон только что умер у нее на руках – вон же, комбинезон весь в крови! Ох нет… Нетнетнетнет… Джейсон… Папа… – Гм… Не этого я ожидал, должен признаться, – сказал голос. Молодой, но какой-то странно глубокий. Его обладатель как раз выбрался из канавы (которой тоже там никогда не было!) и теперь боком подходил к ней, разглядывая окрестности – надо сказать, не менее ошарашенно, чем она. – Я думал, оно будет… – он повернулся к ней лицом, – несколько меньше. Лет, наверное, восемнадцать, волнистые белокурые волосы, один невозможно синий глаз… – второй вроде бы зашит. Да, и еще порез на подбородке, откуда сочилась темная, почти черная кровь. Обладатель всех этих примет был совершенно голый. – Только не ори, Сара Дьюхерст, – предупредил он. – Я – Казимир. – Ты же молодой, – успела ляпнуть она, прежде чем у нее подогнулись колени. Нет, в обморок она вроде бы не упала, но в теле вдруг образовалось такое странное ощущение, будто из него вдруг выпустили весь воздух и оно сделалось таким тяжелым, что держать его больше никакой мочи не было. Дело было даже не в том, что именно он сказал. И не в стежках на глазу, не в окровавленном подбородке и не в том, что он знал ее имя. Просто она ему сразу поверила. Правдой слов ее двинуло в лоб, как камнем. Ну, конечно, это Казимир. Выглядит как человек, говорит как человек, анатомия вон, вся наружу – вполне человеческая… но все это было неважно. Просто Сара сразу поняла, что услышала чистую правду. Вот от этого-то ей ноги и отказали. Если Казимир теперь другой, но все еще он, значит, она точно очутилась черт-те где. – Я того же возраста, какого был всегда, – возразил он. Остановился рядом, осмотрел с головы до ног, проверяя, все ли с ней в порядке… – несколько смущенно, да, но все равно проверил. – Ты, что ли, был драконом-подростком? – Сара сделала было попытку встать, но быстро передумала. – Я и остался драконом, – уже более серьезно ответил он, – и с твоей стороны было бы мудро не забывать об этом независимо от того, как я выгляжу. Он взял ее за локоть и поднял на ноги с какой-то могучей, но небрежной силой. – Что до моего возраста, то мы в этом на людей не похожи. Он сказал это так, будто выдал исчерпывающие объяснения. Что еще непонятно? Сара теперь стояла – слегка покачиваясь, но стояла, сама. Она скользнула взглядом по его телу и быстро отвела глаза. – Почему ты… в таком виде? – В неодетом? Драконы не носят… – В человеческом. Он слегка помрачнел. – Ах да. Меня это тоже несколько озадачило. – Что вообще случилось? – Сара снова огляделась. – Тут все очень похоже на дом, но… – Но это не он. – Где мой папа? – рявкнула она – это ужас снова захлестнул волной. – Та женщина застрелила его… – Его здесь нет, – ответил Казимир, и на сей раз она услышала его драконий голос – словно два тембра сразу… но как? – Вернее, – продолжал мальчик, который в то же время был драконом Казимиром, – он, скорее всего, некоторым образом здесь, но не так, как ты думаешь. Он все еще держал ее за локоть. Она свирепо стряхнула его руку. – Прекрати меня трогать. Так где же он? Казимир отступил; глаз сверкнул синим – у человека такого ни в жизнь не увидишь. Дракон медленно втянул воздух носом. – Пахнет по-другому, – сообщил он и попробовал еще раз. – Зеленее. – Чем что? – Чем прошлый мир. – А сейчас тогда что? – Нечто, о чем раньше только строили теории, – он ухмыльнулся, и если бы Сара, предположим, так до сих пор и не поверила, что перед ней настоящий дракон, после этой ухмылки от сомнений осталась бы кучка пепла; ухмылка гипнотизировала, она намекала на тайное знание, от которого ваши внутренности превратятся в студень. – Но на памяти живых никогда не видели своими глазами. Пророчество… Сара выпрямилась во весь рост; все головокружение разом смело от белой, слепящей ярости. – Если ты мне сию же минуту не дашь прямой и понятный ответ, клянусь, я тебя поколочу. Я фермерская девчонка и куда сильнее, чем ты думаешь. Он задумчиво перевел взгляд на середину дороги, где только что лилась кровь и звенели вопли… где земля несла следы увиденного сквозь ауру огня. – Что ж, хорошо. Я не знаю всего, но что-то я определенно знаю. Шпора богини содержит глубокую, очень глубокую магию – это канал для сырой, неприрученной силы, о которой я тебе рассказывал. Когда-то ее вырвали у богини в надежде, что физическая неполнота каким-то образом ограничит ее силы. Потом она исчезла, и о ней все позабыли – и люди, и драконы. Вот до этого самого дня. Шпора – это много всего. В том числе это ключ. – От чего? – От других миров. – Так это другой мир? – хотя… в это почему-то оказалось легче поверить, чем она думала; правда слов ощущалась такой реальной… – Но он очень похож на… – Есть бесконечное число вселенных, – сказал Казимир. – Они существуют бок о бок друг с другом. Их создает каждый выбор, совершаемый в каждой из них, а дальше они беспредельно ветвятся, отражая разные возможности. Четыре года назад математик по имени Эрвин Шредингер изложил эту теорию на конференции в Ирландии. – Казимир сурово поджал губы. – Но драконы, разумеется, знали об этом гораздо дольше. – Но если мы сейчас в другой вселенной, как нам попасть обратно, в свою? Моего папу застрелили?