– Еще немного. Потерпите, – голос был сиплым. Он поманил ее поближе, склонился, с тревогой всматриваясь в лицо. – Немного, слышите меня, Алина? Она кивнула. Говорить не было сил. «Немного» растянулось на часы, полные жажды, пахнущие влажным мхом, муравьиной кислотой, ее потом, усталостью и страхом. «Немного, – мысленно шептала она себе в такт шагам, – немного-немного-немного-немного-немного-немного…» Под ногами раздался плеск – но принцесса не могла посмотреть, что там: в ушах шумело, ее качало. Ей казалось, что они всё идут и идут, а потом Алина вдруг обнаружила, что ее усадили спиной к какому-то дереву и протягивают флягу с водой. Принцесса попыталась взять и не смогла – рука дрожала мелкой дрожью, и тогда Макс сел на корточки рядом, поднес флягу ей ко рту и поил до тех пор, пока она не отвернула голову и не схватила его за рукав. – Мы дошли, профессор? Дошли? – До поселения еще несколько часов, – сказал он, сделал несколько глотков из фляги и вложил ее принцессе в руку. – Но мы уже в безопасности. Нужно поспать. Дойдем днем. Алина услышала только «мы уже в безопасности» и от накатившего облегчения откинула голову назад, прижавшись затылком к стволу. Постепенно туман из глаз уходил, открывая ей то, что она сидит у берега реки, а лорд Тротт, обнажившись – то ли думал, что она уже спит, то ли так устал, что ему было не до приличий, – с ожесточением натирает тело речным песком и полощет одежду в воде. Все-таки он был чистюлей в превосходной степени. Принцесса сидела, с вялым интересом наблюдая за движениями черных крыльев и мельканием белого тела, периодически поднося флягу к губам. Она остывала и с каждой минутой все сильнее ощущала, как от нее ужасно пахнет. Порылась в сумке, положила в рот кусочек рассохшейся почти в крошку лепешки и, поднявшись, принялась сдирать с себя обувь, штаны и сумку, а затем, шатаясь, побрела в воду. Тротт оглянулся. Он не стал прикрываться, но и поворачиваться не стал, и Алина потянула с себя сорочку, присела, с наслаждением ощущая, как теплая, пахнущая торфом вода закрывает ее с головой, зачерпнула песка и тоже начала мыться. Спать они легли, разделив остатки лепешки и напившись воды до бульканья в животах. И в этот раз спалось им сладко и легко. Как только могут спать два смертельно вымотанных человека, которые наконец-то получили передышку. Макс Тротт проснулся от палящего солнца – и оттого, что носу его и губам опять было щекотно от светлых прядей. Волосы Богуславской пахли торфом и лесом, и тело ее было разгоряченным, и дышала спутница спокойно. Одно крыло она подложила под голову, второе во сне вытянула поверх Тротта, и теперь тонкий пух ласково касался его руки и пальцев. Никуда не надо бежать. Не надо прятаться. Быть начеку. Он расслабленно пошевелил головой. Губы скользнули с затылка на шею принцессы, коснулись кожи – жаркой, мягкой, нежной, как бархат. Макс в полудреме тронул ее языком – и тут кровь полыхнула, и он почувствовал прижавшуюся к нему девушку всем телом, глубоко, полной грудью вдохнул ее запах, юный, знакомый, волнующий – и, словно ошпарившись, дернулся от нее, выбрался из убежища и пошел к реке, мгновенно наглухо закрывшись и заперев все ощущения и мысли на замок. – Куда тебя несет, – пробормотал он со злой досадой, плеская в лицо воду. Руки дрожали, дыхание никак не хотело успокаиваться, а он все повторял: «Только не с ней». Не со вчерашней девочкой, которая младше его в пять раз. Не с той, что могла быть его дочерью. Не с дочерью убитого им друга, с кем он объединен тайной одной ночи и перед которым у него огромный долг. Не с принцессой крови, которая к тому же находится полностью в его власти, доверяет ему и зависит от него. Инляндец, умывшись, зашел в прохладную с утра реку – по красноватой от железа воде шли круги, и легкая дымка таяла на солнце. Через пару минут он снова дышал ровно, привычно погрузившись во внутреннюю эмоциональную глухоту. Макс Тротт очень хорошо умел бороться с искушениями. У него было семнадцать лет, чтобы научиться. Алина, проснувшись от того, что спине вдруг стало прохладно, долго нежилась в норе под корнями кряжистого папоротника, то пытаясь в полудреме вернуться обратно на Туру, то проваливаясь обратно в сон. В поверхностных сновидениях ее мелькали сестры и однокурсники, ехидничающие камены, веселый Димка Поляна и надежный добрый Матвей. Он обнимал ее, басил своим низким голосом «Как ты, малявочка?», а Алина, выныривая из снов, грустила, скучала и стыдилась, что с этой гонкой на выживание о Матвее почти не вспоминала. Сквозь дрему она слышала шаги, периодически раздававшиеся у убежища, потом запахло дымом, а она все лежала, сладко потягиваясь и вытягивая крылья, наслаждаясь тем, что не надо пока никого бояться и никто не гонит ее в путь. В конце концов принцесса выползла на берег реки, оборвала кустик с ягодами, росший тут же, и с восторгом уставилась на несколько запеченных клубней, длинных рыбин и тушек каких-то мелких птиц, висящих на прутах над едва тлеющими углями. Тротта нигде не было видно, и Алина, спешно ополоснувшись и усердно почистив зубы размочаленным прутиком и оставшимися ягодами, натянула обратно сорочку, с жадностью схватила один из «шампуров» и впилась зубами в тушку. Мясной сок потек в рот, и она замычала от удовольствия, продолжая жевать. Внимание ее привлек странный мелодичный свист – в нем явно была какая-то система и он точно был не животного происхождения. Алина поколебалась, но все же пошла в сторону, откуда он доносился, жмурясь на ярком солнце и кусая сладкий клубень. Выйдя на полянку метрах в десяти от стоянки, остановилась, с застенчивым восторгом рассматривая открывшуюся картину. Среди гигантских папоротников, на зеленом мху, в утренней дымке, пронизанной косыми солнечными полосами, тренировался профессор Тротт с двумя туманными кривыми мечами в руках. Одетый в одни мокрые полотняные штаны, он двигался невозможно быстро, перетекал из одного положения в другое, прыгал, изгибался, разворачивался и рубил клинками, срезая листья и оставляя на стволах зазубрины. Он заметил принцессу, нахмурился, но движение не остановил – и Алинка, усевшись на землю и скрестив ноги, жевала свой лесной завтрак и смотрела на это представление, забывая дышать. Она уже видела инляндца в бою, но тогда все заканчивалось очень быстро и кроваво. А сейчас она могла посмотреть и на движение мышц на сухощавом теле, и на работу крыльев, и на отличную координацию… – Богуславская, я разве разрешал отходить от убежища? Алина не сразу услышала вопрос, зачарованно глядя на косые мышцы профессорского живота, блестящие от пота. – Ваше высочество! – рявкнул он. – Вы меня слышите? Она так опешила от этого «ваше высочество», что недоуменно заморгала и только потом призналась: – Нет, лорд Макс. Я изучаю вашу анатомию. Но в общих чертах я поняла. Вы что-то там ругались. Он поморщился. Грудь его ходила ходуном, и принцесса перевела взгляд на нее, заметив, что странные длинные шрамы, которые она уже видела ранее, покраснели. Очень похоже на ожоги… и очень любопытно, как Тротт их получил. – Не нужно было отходить от убежища, Алина, – снова вмешался инляндец в ее мысли. Голос его уже был спокойным, но на лице читалось недовольство. – Но почему? – недоуменно спросила она. – Вы сказали, мы уже в безопасности. – Богуславская, – процедил он, взирая на нее сверху вниз. – Вы что, с переходом через реку резко поглупели? Здесь достаточно опасностей и кроме ловчих императора. Забыли про пауков? И… почему вы босиком? Алина вытянула ногу перед собой, пристыженно покрутила пяткой с налипшими щепками и землей, прикрыла сорочкой обнажившуюся коленку и вздохнула: – Извините, профессор Тротт. – Идите обратно, – сказал он, отводя странный взгляд от ее колен. Она даже склонила голову, оглядела их: грязные, что ли? Или, может, с синяками? – Скоро уже выходить, поешьте нормально, оденьтесь. – А если меня кто-нибудь саму на обратном пути съест? – резонно возразила она и торжествующе заключила: – Сейчас мне безопаснее рядом с вами, профессор. – Не съест, – буркнул он, – я все проверил, хищников нет. Она недоуменно глянула на него из-под челки. – Тогда почему вы рассердились? – Но вы-то об этом не знали, – отчеканил Тротт. – Идите, Богуславская. – А вы останетесь здесь? – уточнила Алинка дотошно. – Да. – Еще тренироваться? – Да. – А можно я посмотрю? – она застенчиво улыбнулась. – Это очень красиво, профессор. Тротт посмотрел ей в глаза и дернул плечами. – Как хотите. Я уже привык к роли экспоната и застенчивостью не страдаю. Он отвернулся, а принцессе вдруг стало стыдно: может, ему нужно побыть одному, а она и так наверняка успела надоесть ему за время пути и сейчас надоедает. Привыкла, что он к ней снисходителен. И уже считает, что имеет право на его время и общество. А ведь по сути она ему чужая и он вовсе не обязан быть добрым. – Извините, что разозлила вас, – тихо проговорила Алина ему в спину. – Я все-таки пойду. Извините. И спасибо за еду, я, наверное, никогда ничего вкуснее не ела. Ответом ей стал свист оружия, и принцесса, задержавшись на несколько мгновений, все же побрела обратно, догрызая птичий остов. Еда стала невкусной, а настроение – совсем не радужным. Позади слышались звуки прыжков, рассекаемого воздуха и тяжелого дыхания, и мелькнула мысль спрятаться за деревом и посмотреть, но она не стала. Тротт обязательно заметит, и ей станет еще более неловко. Инляндец вернулся, когда она уже была полностью одета и терпеливо сидела у их убежища, ожидая его. Угли она затушила, привычно закрыла пластом снятого мха, смазала следы у речки, закопала кости обглоданных птиц, а оставшиеся «шампуры» – Тротту она оставила побольше – выложила на очищенный от крошек и земли корень. Инляндец мазнул по убранной стоянке взглядом, но ничего не сказал, и Алина совсем расстроилась. Когда он начал быстро ополаскиваться, угрюмо отвернулась – а то вдруг поймет, как до ужаса любопытно и приятно на него смотреть, и скажет что-нибудь колкое, и тогда она не будет знать, куда деваться от смущения. Тротт поел и начал собираться, не глядя на нее. И когда наконец скомандовал: «Пойдем», – Алина тихо поднялась и молча двинулась следом. Что-то произошло этим утром, отчего ушла легкость, появившаяся в общении за прошедшие недели, и пятая Рудлог снова грустила, ругая себя за неосторожность и любопытство, и заставляла себя молчать, хотя на губах крутилась тысяча вопросов про поселение и про то, что они будут делать дальше. – Ну что вы опять сопите, принцесса? – услышала она тяжелый голос Тротта и от радости заулыбалась во весь рот. – Я боюсь к вам обращаться, – призналась она. – Вы какой-то злой сегодня. И внезапно вспомнили мой титул. Это точно не к добру. Он хмыкнул. – Что вы хотели спросить? Давайте, добивайте меня, Богуславская. Все равно нам еще несколько часов идти. Принцесса вприпрыжку догнала его, не переставая улыбаться. – С чего бы начать… А сколько лет здесь уже живут дар-тени, вы знаете? А как высоко вы можете летать? А… нет, для начала, пожалуйста, покажите мне еще раз, как вы летаете, профессор!.. Глава 2 Вторая половина марта, Бермонт Полина Ее величество Полина-Иоанна, одетая в тяжелую шубу и плотный платок, веселая и разрумянившаяся, как деревенская девушка, сидела на пеньке в заснеженном лесу пригорода Ренсинфорса и развлекалась тем, что лепила снежки и сбивала ими шишки. Вокруг, стараясь не попадаться королеве на глаза и отслеживая траекторию снежных снарядов, расположилась охрана. На ветках, привлеченные небывалой суматохой, шныряли серые белки и, зависая на качающихся ветвях, укоризненно стрекотали и дергали пушистыми хвостами. Полина уже больше недели выезжала в этот лес по совету шамана Тайкахе и с удовольствием гуляла меж сосен – для нее в первый же день прокатали в глубоком снегу тропинку, и королева чинно вышагивала по короткому маршруту, слушала чириканье согревшихся на солнышке пташек… и жутко скучала. Зато время бодрствования сразу увеличилось почти вдвое и иногда достигало трех часов. Лес давал силу – Поля чувствовала, как живительная энергия струится среди древесных стволов, пахнущих смолой и хвоей, и наполняет тело легкостью. Лес лечил, лес шуршал свои песни на пару с ветром, шалил, осыпая снегом с еловых лап, радовал то спустившейся за угощением белкой, то зайцем или огромным сохатым, тяжело раздвигающим сугробы мощной грудью.