Полковник Майлз, выйдя из комендатуры, поспешил Люку навстречу. Лицо командующего фронтом с одной стороны было ободранным и опухшим, и рукой он двигал с осторожностью, но в целом выглядел бодро. – Я решил, что вам понадобится, – проговорил полковник как-то слишком громко, протягивая Люку сигареты, и осмотрел его с головы до пят, словно ожидая увидеть чешую и клыки с когтями. Дармоншир тоже посмотрел на себя: босиком, в мятых брюках, в которых он завалился спать, в несвежей рубашке. Поморщился и с удовольствием закурил. – Как это вас угораздило? – спросил он, указывая на лицо командира. – Контузило, ваша светлость, – громко ответил Майлз, и теперь стало понятно, почему он так орет. – У них оружия нашего все больше и умельцев, что научились с ним обращаться, тоже. Взрывом мины шарахнуло о башню. Главное, жив, пронесло, слава богам. Мелочь, виталистов отвлекать не буду. Люк кивнул, прислушиваясь: за стенами раздались хлопки взрывов, далекие крики. – Почему меня не разбудили? – спросил он, выпуская дым. – Не смогли? – Так точно, ваша светлость, – откликнулся Майлз. – Уж что мы только не делали, бесполезно все. Нелегко нам без вас пришлось. – Я не знал, что столько просплю, – хмуро объяснил герцог. – Теперь буду знать. Какая расстановка сил, Майлз? Большие потери? Полковник посмурнел. – Почти три тысячи убитых, милорд, раненых примерно столько же. Плохо дело. В Шестом форте почти всех солдат стрекозы эти уничтожили, мы не смогли предотвратить прорыв. И на полосах обороны много полегло. Люк помолчал, осознавая размер катастрофы. – Итого из двадцати тысяч личного состава у нас осталось четырнадцать? – Меньше четырнадцати, – буркнул Майлз. – Сколько точно за сегодня потеряли, только к утру подсчитаем, – он прислушался к вдруг наступившей тишине, в которой, словно насмехаясь, запел соловей. – Затихли. Хорошо, что ночи на нашей стороне, ваша светлость. – Да, – тяжело выговорил Люк и достал вторую сигарету. – Да. – И как похоронить-то всех в огне… иначе неделя-другая, и будет у нас тут нежить на фортах тысячами пастись, ваша светлость… – Да, – тихо сказал Люк и покачал головой. Вдруг стало дико страшно, будто он один стоит и смотрит в лицо многоликой и неотвратимой смерти. Дармоншир затянулся и выдохнул, отгоняя от себя и страх, и тягостное сожаление о погибших. Сейчас он что-нибудь придумает. Он всегда что-то может придумать. Сейчас… кофе бы и еще сигарету. – Собирай совещание, – хрипло приказал он. – Справимся, полковник. – Конечно, ваша светлость, – чересчур громко и жизнерадостно подтвердил контуженый командир фронта. – Справимся! Кстати, забыл вам сказать. Извините, – он потряс головой. – Вчера, до того как началось все, звонили из Бермонта, от его величества Демьяна. Оставили номер его личного телефона. Требовали звонить в любое время, как вы очнетесь. – Перезвоню, – сказал Люк удивленно. – Но сначала – совещание. Я должен знать, какова ситуация на рубежах. Совещание прошло очень быстро. Два дня после того, как Люк заснул, дармонширцам удавалось не только успешно сдерживать наступление остатков врагов, но и заставлять их отступать, и выбивать на отдельных засеках подчистую. Затем к иномирянам пришло подкрепление из Раунферта, быстрее, чем ожидалось, а за ним сегодня с утра прибыло еще несколько тысяч врагов. Потери дармонширцев уже составляли около восьми тысяч убитыми и ранеными, кое-где на защитных полосах у фортов оставалось с десяток позиций, остальные все были уничтожены. А с той стороны и так превосходящие силы противника все росли – видимо, на подавление неуступчивого герцогства решили обратить особое внимание. И все больше у врагов появлялось туринского оружия. Не было еще тяжелой техники, но пулеметы и минометы иномиряне осваивали с пугающей скоростью. Было решено, что за ночь дармонширцы должны перегруппироваться – с фортов, которые не были атакованы, нужно подтянуть резерв, поменять позиции орудий, а Люку – провести разведку и устроить в темноте зачистку при поддержке артиллерии. А завтра ждать новой атаки и молиться, чтобы смогли выстоять хотя бы еще день. После совещания Люк, тревожный и хмурый, выкурил еще несколько сигарет и набрал-таки номер Демьяна Бермонта. Его величество ответил так быстро, будто над материком не стояла ночь. – Ваше величество, – осторожно проговорил Люк, – это герцог Дармоншир. Прошу прощения за поздний звонок, мне передали, что вы желаете поговорить со мной. Чем обязан этой чести? – Дармоншир, – сухо ответили в трубку, – наконец-то. Мы с вами после обменяемся любезностями, а сейчас сразу к делу. Мне жизненно важно, чтобы ваша супруга, сестра моей жены, выжила, и поэтому я крайне заинтересован в том, чтобы вы выстояли. – И я в этом крайне заинтересован, ваше величество, – немного озадаченно согласился Люк. – Поэтому я отправил к вам четыре тысячи моих бойцов и несколько эшелонов техники. Люк сжал в руках пачку и застыл. Тяжелая безнадега вдруг сменилась таким счастьем, что он пошатнулся. – Так как Север Рудлога закрыт, составам придется делать крюк через Йеллоувинь и Центр, поэтому я не могу точно назвать время прибытия к вам. Бойцы поступают в ваше распоряжение. Командиром у них берман, линдмор Ольрен Ровент. Он вызвался сам и не должен доставить вам хлопот. Я бы хотел лично прийти к вам на подмогу, но не имею права удаляться от границ своей страны, так как прежде всего обязан защищать ее. Люк выдохнул: – Это очень щедро и вовремя. Спасибо, ваше величество. – Поблагодарите, когда победите, – ровно ответил берманский король. – Я рассчитываю на вас, Дармоншир. Удачи. И еще: я готов предоставить вашей супруге, членам вашей семьи и вам лично убежище прямо сейчас. – Спасибо, – еще раз пробормотал ошарашенный Люк. – Удачи, – повторил Бермонт и отключился. После разговора с королем Бермонта его светлость еще раз сверил планы с командирами артиллерийских расчетов – чтобы во время ночного боя не попасть под дружественный огонь и не тратить силы там, где поработают орудия. Главной задачей было уничтожить как можно больше раньяров – именно они наносили основной ущерб армии. Можно было бороться огнем и артиллерией с остальными инсектоидамит— но не с тучами смертоносных «стрекоз», которые способны были разорвать и его, Люка. Повезло, что у Четвертого форта удалось сразу захватить смерчем всю стаю, а новые на помощь не прилетели – видимо, были задействованы на других участках фронта. Плохо, что он, полубезумный от голода, раскрылся. Теперь враги знают, что на стороне дармонширцев воюет огромный летающий змей, и если их командующий умен (а судя по успешным боевым действиям, так оно и есть), то на Люка начнут прицельную охоту. Значит, следует быть осторожнее. Еще нужно было притащить до утра хотя бы несколько контейнеров снарядов. Но запасы на ближайших складах не бесконечны – даже если враги не смекнут, что происходит, и не начнут устраивать засады, вскоре все равно придется рисковать и летать дальше в тыл врага. Люк, выйдя на плац, в тревожную тишину, закурил последнюю сигарету из пачки, выдохнул, глядя на сияющую голубоватую луну, и достал телефон. «Как ты?» – написал он Марине. Сообщение ушло, и экран погас, но он все курил и смотрел на него, когда трубка вдруг завибрировала. – Теперь, когда ты написал, мне уже лучше, Люк, – сонно пробормотала Марина ему в ухо. – Не волнуйся за нас. Тут хорошо. У тебя хороший дом. – У нас, Марина. – …Да, – после паузы проговорила она – и, видимо, что-то услышав в его голосе, спросила: – Тебе совсем тяжело? – Очень, – он не стал кривить душой. – Я в тупике. – Ты что-нибудь придумаешь, – повторила она его мысли. – Ты никогда не проигрывал, Люк. И сейчас не проиграешь. – Надеюсь, – откликнулся его светлость и замолчал. И она тоже молчала – но удивительным образом казалось, что ее дыхание греет ему ухо и висок. – Я так хочу тебя увидеть, Марина, – хрипло и тоскливо признался Люк и замер: только бы не оттолкнула, не ударила в ответ. – …Да, – сказала она тихо. И добавила сердито: – И я тебя. Четвертое апреля, Виндерс Марина Ночной разговор с Люком придал мне сил, и даже утреннюю выматывающую тошноту и слабость я перенесла стойко, без привычных рыданий от бессилия. Когда голова перестала кружиться, я пересчитала иглы, хотя прекрасно знала, сколько их осталось. Но это был мой маленький ритуал, позволяющий справляться с болью. Всего пять – и я, зажмурившись, задержав дыхание, вколола одну себе в левую руку и замычала, глотая все же выступившие слезы, – а боль, ошпарив кожу предплечья, впиталась в похолодевший браслет. Быстрее, чем обычно, впиталась. Забавный способ поддержания крепости брака, лишний раз доказывающий, что у богов, по крайней мере у Белого Целителя, есть чувство юмора. Я старательно отгоняла от себя идею прямо сейчас сорваться к Люку и стребовать супружеский долг. Если уж нежные разговоры так усиливают действие браслета, то после секса я точно буду избавлена от токсикоза, а по шаманским иглам, наверное, смогу босиком ходить. И спать на них. Я помотала головой, отсекая дурные мысли, и пересчитала иглы. Теперь четыре. Всего четыре. День начинался привычно и бессмысленно: опять добродушно ворчала Мария – затем она удалилась погулять с Бобом, – опять я спешно доедала овсяную кашу, пока браслет давал мне передышку. На чай заглянула свекровь: я рассказала ей о звонке Люка, она мне – про детей, которыми занималась целыми днями. Нам хорошо удавалось делать вид, что всё в порядке, а разговоры обо всем на свете поддерживали обеих. Во дворе и парке гуляли дети с родителями, там же и в доме работали слуги – особняк был заполнен вывезенной из лаунвайтского Дармоншир-холла и замка Вейн прислугой с семьями, и, чтобы не сидеть без дела, люди принялись под предводительством Доулсона-старшего приводить особняк в порядок. Я их понимала: когда есть занятие, легче переносятся ожидание и страх. У ворот, охраняемых гвардейцами, снова стояла группа просителей, и я приказала дворецкому пригласить их в гостиную, чтобы подождали меня там. Леди Лотта уже собиралась уходить, когда раздался звонок от Майки Доулсона. Он каждое утро звонил мне, чтобы держать в курсе происходящего в Вейне. – Моя госпожа, – устало проговорил секретарь Люка. – Боюсь, у нас очень тяжелая ситуация. Много раненых, и их со вчерашнего вечера всё подвозят. Говорят, на фронте огромное количество потерь и форты вот-вот падут. Вейн переполнен, и солдаты умирают, не дождавшись помощи. Бои все еще идут, персонал не спит вторые сутки. Я произнесла положенные слова поддержки и попрощалась, снова ощущая вкус предательства. Но что я могла еще сказать или сделать? Когда все госпитали Дармоншира сейчас так же работают на износ? Я застыла с чашкой чая у рта. А затем передала новости ожидающей леди Шарлотте, сделала несколько глотков и заторопилась, переодеваясь на выход. Ну почему это сразу не пришло мне в голову? – Мария, – позвала я вернувшуюся с Бобом горничную. – Вызови капитана Осокина. И узнай адрес ближайшего госпиталя. – Ох, ваша светлость, – укоризненно вздохнула горничная, но, видя мой предупреждающий взгляд, добавила только: – А как же просители? Они ждут. – Я приму их прямо сейчас, – твердо сказала я, и Мария, сделав книксен, вышла из комнаты. Леди Шарлотта сидела в кресле и наблюдала за мной задумчиво и тревожно. – Простите, что оставляю вас, – я подошла, сжала ей руку. – Не могу сидеть на месте, леди Лотта. Меня это убивает, а в госпитале я буду полезна. – Ничего, – ответила она, поднялась и обняла меня. – Я с первого дня ждала, когда тебе в голову придет эта идея, – свекровь усмехнулась. – Как вы похожи с Люком, Марина, удивительно похожи! Он такая же беспокойная натура. – Я пошевелилась в ее объятьях, и она отпустила меня. – Иди, милая, иди. Полагаю, Рита, когда узнает, тоже захочет присоединиться к тебе. Общение с просителями не добавило мне расположения духа. Все предыдущие дни я выслушивала жалобы беженцев: то им с детьми выделили для проживания старую школу с прохудившейся крышей и без отопления, то часами заставляли ждать в администрации Виндерса, то сократили количество горячих обедов. Я звонила мэру, который каждый раз удивленным голосом говорил: «Не может быть, непорядок», – и клялся, что разберется, накажет виновных и все исправит.