Сейчас же в гостиной сидело несколько семей с детьми: все были одинаково рыжеволосы и измотаны, и все говорили одновременно. Женщины плакали, а я пыталась вычленить суть и заодно справиться с начавшейся головной болью и накатывающей злостью на виновников. Эти люди бежали из Лаунвайта в первый день войны. Они потратили все сбережения и запасы, переезжая с места на место по мере наступления иномирян и в Виндерс приехали две недели назад нищими и вымотанными – потому что слышали, что его светлость Дармоншир обещал всем кров, защиту и пищу. Все подготовленные убежища оказались забиты такими же беженцами, как они, и пришлось даже несколько дней ночевать на улицах, пока их не «разобрали» по домам простые сердобольные дармонширцы. Работы, понятное дело, не было, приютившие тоже не могли прокормить целую семью, а в центре помощи при мэрии приходилось отстаивать очереди, чтобы получить обещанные скудные пайки и детское питание. – И два дня нам выдают только треть пайка, – сдержанно говорил один из мужчин, – под предлогом, что заканчиваются продукты. Мы терпели, но вчера в муке обнаружили червей, а детское питание оказалось просроченным! Хотя люди говорят, что склады заполнены и продукты привозят постоянно. Сами видели, в порт то и дело приходят корабли. – Хорошо, что детей накормили в храме, – с горечью вмешалась одна из женщин, – и монахи дали нам на руки немного муки и масла, но и там запасы подходят к концу… Я велела накормить их, собрать с собой продуктов на несколько дней и пообещала разобраться. Люди ушли, а я принялась снова звонить Майки Доулсону, чтобы узнать, что предпринимал Люк. Пока звучали гудки, Мария тихо поставила передо мной кружку с чаем и несколько рогаликов с творогом. Я поначалу отмахнулась, но под ложечкой вдруг засосало, и я осторожно взяла один из рогаликов, откусила… – Моя госпожа, – возмутился одноглазый секретарь, когда я изложила суть проблемы, – его светлость выделил огромные личные средства на закупку продовольствия для беженцев в Рудлоге, Эмиратах и на Маль-Серене. Царица Иппоталия, помимо этого, шлет нам гуманитарную помощь. По самым скромным подсчетам, продуктов должно хватить до нового урожая. – Понятно, – сказала я, доедая третий рогалик под довольным взглядом Марии. – Спасибо, Майки. Вы чудо и действительно незаменимы. Секретарь что-то застенчиво буркнул в трубку, и я отключилась. Я попросила капитана Осокина взять с собой десяток гвардейцев и проверить склады, а сама первый раз после эвакуации выехала в город. Я не стала настаивать, чтобы сесть за руль, хотя очень хотелось, – меня сопровождали трое охранников, и один из них занял место водителя. А я глядела в окно и ругала себя, что не подумала проехать по Виндерсу ранее. В центре, где среди парков стояли особняки аристократии и богачей, прогуливались дамы с кавалерами, ездили дорогие машины, летали шикарные листолеты. Слуги в парках выгуливали тощих породистых борзых, там же я увидела наездниц явно не из простых семей. Будто и нет войны. Но стоило выехать из центра, и картина поменялась. То и дело на улицах попадались бездомные, все остановки общественного транспорта были заняты беженцами, кто-то спал на картонных коробках, кто-то у храмов просил милостыню. Я осматривала все это и зверела. В первый же день после приезда нам с леди Лоттой и Ритой пришли выразить свое почтение аристократы Виндерса и местный мэр Фе́мминс. Физиономия у него была самой угодливой и лоснящейся – от недостатка питания и тепла он явно не страдал. Тут же вспомнилось, как он клялся мне, что у них нет ни врачей, ни лекарств, ни реанимационного оборудования, – и я выдохнула, чувствуя, как холодеют руки и в груди разрастается тяжелая злость. – Сначала разберись, – сказала я себе шепотом. – Пожалуйста, сначала разберись. Водитель покосился на меня в зеркало, но лицо его оставалось каменным. Мы припарковались у ближайшего госпиталя. Уже снаружи стало понятно, что дело плохо: у входа стояли несколько десятков носилок, подъезжали скорые. На наших глазах оттуда выгрузили сразу трех раненых, которых транспортировали в нарушение всех норм. Машина сразу развернулась и уехала. Я в сопровождении гвардейцев прошла в госпиталь. Приемное отделение было переполнено, в коридорах лежали солдаты, суетились санитары и врачи. В нос ударил запах крови, лекарств и антисептика, человеческого пота и грязной одежды. На меня почти не смотрели, но это было понятно: пожалуй, явись сюда сам Триединый, и то ему было бы уделено минимум внимания. В кабинете главврача не оказалось. Я нашла его в терапии осматривающим больных. Он тоже был усталым и прислушивался к моим вопросам вполуха, словно не понимая, зачем я к нему явилась. – Не справляемся, ваша светлость, – поделился он, когда мы вышли из палаты. – Сами видите. Не хватает персонала, коек, машин, чтобы забирать раненых. Нам нечем кормить больных, неделю уже сидят на овсяной каше. Мэр на все просьбы отвечает, что сделать ничего не может. Я скрипнула зубами и попрощалась. Счет к мэру рос на глазах. После госпиталя я попросила отвезти меня в центр помощи беженцам при мэрии. Огромная очередь, тянущаяся через всю центральную площадь, начиналась от черных дверей веселенького старого здания, выкрашенного в голубой цвет, с флагами Инляндии и Дармоншира на шпиле. Я прошла вдоль очереди и, извинившись, вместе с гвардейцами протиснулась в двери. В помещении, сплошь заставленном коробками, за широким столом сидел чиновник с равнодушным лицом и пробивал печатью талоны, а его помощники выдавали людям коробки с пайками. – Дайте и мне один, – сказала я и мило улыбнулась лысине чиновника. – Талон, – бросил он, не поднимая глаз. – У меня нет талона, – призналась я. – Без талона не положено, – буркнул он. – Следующий. – И все же, – проговорила я и кивнула одному из охранников, – я настаиваю. Чиновник поднял голову, глаза его расширились, и он приподнялся на стуле. – В-ваша светлость! – Моя, – согласилась я, принимая из рук гвардейца коробку с пайком. Открыла, посмотрела на содержимое – и, достав пакет с мукой, высыпала ее чиновнику на стол. В белой пыли копошились толстые мучные черви. Народ, ожидающий в очереди, зашумел, раздались возмущенные выкрики. – Что это? – спросила я нежно, хотя пришлось прилагать усилия, чтобы не сорваться на крик. – Ваша светлость, – чиновник судорожно вытер лысину. – Я что? Я ведь ничего! Даю что выдают. Мое дело – талоны пробивать, ваша светлость! – Конечно, – кивнула я, направившись к выходу и прихватив с собой второй пакет с мукой. – Сергей, проследи, чтобы господа оставались здесь и никуда пока не звонили. Выдачу пайка приостанавливаем. Водитель понятливо кивнул, и в этот момент раздался звонок телефона. – Да? – проговорила я в трубку, глядя, как охранники успокаивают взволновавшихся людей. – Дайте хоть такую, мы просеем, – причитала какая-то женщина, и ей вторили на разный лад. Бедные отчаявшиеся люди. – Ваша светлость, – раздался в телефоне голос капитана Осокина. – Взломали мы склады, скрутили охрану. Все хранилища забиты продуктами из Рудлога и Маль-Серены. – Понятно, – зло отозвалась я. Внутри плеснуло яростью, по помещению пронесся ветерок, разметав талоны, мучную пыль и бумаги. Народ испуганно примолк. – Это не всё, – продолжал капитан. – Пока мы здесь допрашивали охрану, подъехал грузовик одного из поставщиков. Мы велели охранникам принять груз, как обычно, и понаблюдали. Из грузовика выгрузили мешки с просроченной мукой. А загрузили продукты хорошего качества. Взяли водителя, он сдал хозяина, мы съездили к нему, привезли сюда, прижали. Он божится, что все согласовано с мэром и он не один такой. Несколько местных крупных торговцев проворачивают мошенническую схему: просрочку сдают в пункты помощи, а хорошие продукты перефасовывают и выставляют в своих магазинах. А половину прибыли отдают мэру и еще нескольким повязанным с ним чиновникам. – Понятно, – повторила я звенящим голосом. – Капитан. Грузовики задержали? – Так точно, ваша светлость. – Берите задержанных молодцев, и пусть грузят туда продукты. А затем везите к центру помощи. Нужно раздать людям. – Так точно, – повторил Осокин. «Только не натвори дел, – говорила я себе, поднимаясь на второй этаж мэрии и сжимая в руках пакет с мукой. Меня трясло от злости. – Только не натвори ничего непоправимого». Мне нужно было успокоиться, но я не могла: меня гнали в спину ярость и отвращение. Пока в нескольких десятках километров отсюда шли кровопролитные бои, в больницы везли тысячи пострадавших, и мой Люк, как и множество других людей, аристократов и простых, рисковал собой, часть дармонширской элиты жила так, будто войны нет. А некоторые еще и считали возможным наживаться в это время. Зачем? Зачем им деньги, если завтра их могут прибить к дверям администрации, а их жен и детей – угнать в рабство? Никогда мне этого не понять. – Господин Фемминс обедает! – поднялась секретарь на входе в кабинет мэра, но я мазнула по ней взглядом и прошла дальше. Охранники у дверей не стали меня задерживать. Мэр Фемминс действительно обедал – в роскошной столовой при кабинете, за столом, уставленным блюдами и дорогим вином, в компании нескольких местных баронов и одного графа. Я подумала, что из окон должна быть видна очередь голодных людей, и едва удержалась, чтобы не приказать арестовать мэра безо всяких разговоров. – Ваша светлость, – растерянно сказал Фемминс, поднимаясь и выцепляя взглядом пакет у меня в руке. – Какая честь! Как вы прекрасно выглядите! Присоединитесь к обеду? Он волновался. Понимал: что-то не так. – Конечно, – сказала я, светски улыбаясь и подходя к столу. Гости тоже учтиво поднялись. – Этот суп так же вкусен, как выглядит, господа? – Превосходен, ваша светлость, – благодушно отозвался один из баронов. Остальные промолчали, видимо, были поумнее – или потрусливее. – А сейчас будет еще вкуснее, – пообещала я, перевернула пакет и вытряхнула на стол, уставленный яствами, порченую муку. – Ну, – я наблюдала за изумленными физиономиями, обнаружившими в супе белых червей, – что же вы не едите, господа? Господин Фемминс? Ешьте, прошу. Ешьте! – рявкнула я срывающимся голосом и смела тарелки со стола в сторону мэра. В глазах заплясали темные пятна. – Да что вы себе позволяете! – возмутился Фемминс тонким голосом, отряхиваясь от супо-червивой смеси. – Я позволяю? – тихо спросила я. В голове установилась звенящая тишина. В комнате похолодало, а от моей руки, которой я опиралась на стол, потек лед – и стол треснул, раскалываясь на части. – Я позволяю?! Пока мой муж защищает нас от врагов, пока наши люди там гибнут, вы тут наживаетесь и званые обеды устраиваете? Уроды! Да я вас под трибунал отдам! Скоты без совести и без родины! Свиньи! Голос завибрировал, и вся тревога, вся злость и боль мои вылились в оглушительный всплеск – отшвырнувший людей к стенам, выбивший окна и двери. Вокруг выл ледяной ветер, а я пыталась собраться, потому что среди попавших под удар были и мои охранники. Люди корчились у стен, а мэр, стоя на четвереньках, кричал: – Госпожа герцогиня, пощадите! Пощадите! Виноват! Как попутал кто! Пощадите! Из носа его текла кровь. Я сглотнула, посмотрела на лежащих, закрывших головы охранников: слава богам, живы! Сжала кулаки – и огонь, полыхающий в крови, стал утихать. – Все вон! – приказала я, задыхаясь, и аристократы, пригибаясь, покинули столовую. – Алексей, Виктор, целы? – Так точно, ваша светлость, – пробасил один, – вскользь прошло. Вы не переживайте, нас инструктировали, что такое может случиться, так мы, как ветерок подул, уже готовы были. Я почувствовала, что краснею. Гнев утихал, а ползающий причитающий мэр вызывал омерзение и гадливость. – Встаньте, Фемминс, – сказала я с брезгливостью. – Возьмите бумагу и ручку. Пишите. Мэр, утирая текущую из носа сукровицу, засуетился, мечась по разгромленной столовой, наконец откопал где-то бумагу и ручку и, пристроившись у стены, приготовился писать. – Первое, – сказала я, – все беженцы должны быть обеспечены трехразовым горячим питанием и достойным кровом. Мне плевать, где их поселят, но если не найдется достойных помещений, они будут жить в вашем доме и в домах ответственных чиновников. Если я еще раз услышу жалобу на то, что выдают просроченные продукты, все причастные пойдут под трибунал. Вы меня услышали? – Д-да, – проблеял он. Руки его дрожали, но мне не было его жалко. – Второе, – я отпихнула носком ботинка кусок стола, подошла к разбитому окну и села на подоконник, – все водители, у которых есть транспорт, на котором можно перевозить раненых, обязаны в течение двух дней явиться в мэрию для распределения по госпиталям герцогства. С ними проведут инструктаж, санируют машину и будут использовать для перевозки легко раненных. Каждому поступившему на работу водителем будет выделяться двойной паек на него и всю его семью. Если владелец машины не хочет рисковать, он обязан передать машину под выкуп на нужды медслужб. Третье. В больницы и на сопровождение к машинам скорой помощи срочно требуются санитары. Приглашаются здоровые, чистоплотные и готовые к тяжелой и опасной работе люди. Насильно на фронт никого отправлять не будут. Но работающие в госпиталях получат доппаек и зарплату, а те, кто будет работать на фронте, будут обеспечены пайками на всю семью. Четвертое. В госпитали требуются доноры крови. Донорам будет вручаться недельный паек. И пятое. Мэр Фемминс отстраняется от управления Виндерсом и до окончания расследования помещается под арест. Исполняющий обязанности мэра будет назначен в ближайшее время. Снизу допишите пометку: данный приказ транслировать по телевидению и радио. Дописали? Дайте сюда бумагу. – Госпожа герцогиня, помилуйте, – застонал мэр, дрожащей рукой передавая мне лист. Я перечитала, расписалась. – Я и так вас пожалела, – сухо ответила я. – По-хорошему, Фемминс, вас нужно отправить в расположение моего мужа. Я думаю, что он не будет столь добр, как я, и арестом за преступления и вредительство в военное время не ограничится. Алексей, – я обратилась к одному из охранников, – попроси секретаря господина Фемминса вызвать сюда заместителя мэра. Если он убежал, найдите и доставьте ко мне.