Мой император, сияющий ярче, чем два солнца двух миров! По приказу твоему на все захваченные поселения наложена дань, а также производится сбор золота и провизии. Местных жителей отправляют на борьбу с сотнями отвратительных чудовищ, что вылупляются из трупов убитых в боях подобно тому, как наши ящеры вылупляются из яиц. Их местные называют нежитью, и нежить эта опасна для всего живого. Мне рассказывали о случаях, когда несколько тварей уничтожили целый лагерь наших наемников. Нашим солдатам теперь приказано трупы скармливать охонгам, а те, что остались, уничтожать огнем. Также выходят на борьбу с ними жрецы из местных храмов, коих, по велению твоему, мы не трогаем и разрешаем проводить службы и помогать населению. Мой император, надежда и сила Лортаха! Уже несколько тысяч человек из местных присягнули тебе на верность и готовы служить тебе и нашим богам. А скоро и все люди этого мира признают твою мощь и станут твоими слугами. Слава тебе, мой император!» Четвертое апреля, Инляндия Люк Дармоншир Накануне ночью, после звонка Марине, Люк хорошо поработал над позициями врагов, несмотря на набежавшие тучи и плохую видимость. Настолько хорошо, что сегодня нужно было закрепить успех. Совместная работа с артиллерией оказалась эффективной: пока герцог управлял ветрами, ему в помощь с фортов запускали осветительные ракеты и «гладили» неохваченные участки залпами орудий. Но он, наученный опытом, работал осторожнее – создавая смерчи, слушал себя, чтобы не пропустить первые признаки иссякания сил. Впереди были еще полеты за боеприпасами. Иномиряне, несмотря на потери, учились на ходу: у них уже были выкопаны убежища, охонгов и тха-охонгов старались маскировать, а раньяров – отводить на ночь глубоко в тыл. Урон им был нанесен значительный, но утром подошло новое подкрепление. – Они когда-нибудь кончатся? – хмуро и громко проговорил полковник Майлз, опуская бинокль, когда Люк, вернувшись утром с последним контейнером снарядов, поднялся на стену форта. – Такое ощущение, что убиваешь одного, а на его место приходят трое. Небо светлело, над переломанным лесом, засеками, рвами и серыми стенами фортов, полукругом уходящими влево, к морю, и вправо, к Рудлогу, стелился туман, смешанный с дымом. Дым шел из леса за фортами. Всю ночь с мест боев выносили раненых и убитых, своих и чужих, потому что уже приходилось уничтожать пришедшие с оккупированной стороны стаи нежити. Трупы описывали, фотографировали и сжигали в ямах – передвижных крематориев не хватало. – Когда-нибудь кончатся, – пообещал Люк. – Сейчас я отдохну несколько часов, полковник, и снова займусь тем, чтобы они поскорее кончились. Атака иномирян в этот день началась позже – видимо, не могли оправиться после ночных потерь, несмотря на подкрепление. Атаковали они вяло, пробуя на прочность то один край обороны, то другой. Люк, проснувшись, снова вступил в бой, мечась над фронтом туда-сюда, точечно помогая своим, удерживая невидимость и недоумевая: нападения врагов напоминали укусы собаки: вцепились – отпрыгнули, вцепились – отпрыгнули. Не было необходимости даже призывать водяных псов тер-сели, хотя Люк и так приберегал их на критический момент. Несколько раз, когда он запускал смерчи, в его сторону, уворачиваясь от вихрей, срывались стаи раньяров – и он поднимался выше, чтобы не задели. Создавалось ощущение, что его прицельно ищут. К вечеру легкий туман, державшийся с утра, уплотнился и стал похож на кисель, и атаки иномирян заглохли окончательно. Люк вернулся в свою комнату в Третьем форте, чтобы поспать пару часов перед ночным рейдом, и перед сном успел посмотреть на телефон. Звонок от матери, несколько от Майки, сообщения от Марины. Под редкие выстрелы орудий он опустился на кровать и прочитал первое и второе ее сообщения, крутя головой, дабы размять ноющую шею, и отгоняя от себя мысли, что он стареет, потому что от боли в мышцах хочется кряхтеть как старикашка. С усмешкой перечитал несколько раз. Чем бы Марина ни занималась, лишь бы так же дальше теплела к нему. Ради этого он готов хоть всех мэров арестовать. А Фемминс ему все равно не нравился. Было еще рано – сумерки только-только опускались поверх молочного покрывала тумана, – и мелькнула мысль сейчас наплевать на сон, рвануть к Марине, на час, на полчаса… да хоть на десять минут. Схватить ее, сжать, прижать к стене, горячую и злую, и заставить откликнуться, ответить ему. Тело, вопреки усталости, отреагировало возбуждением – но Люк покачал головой, останавливая себя. Сон был нужнее. И победа тоже. А остальное – потом. Потом. Он принесет ей победу как лучшее из украшений… положит к ее ногам, и Марина сама наградит его. Сама поцелует и скажет, что простила, проведет пальцами по плечам и животу и, может, опустится на колени… Люк прерывисто вздохнул и с тоской посмотрел в зеркало: сгорбившийся, с впалыми щеками и синяками под глазами, уныло мечтающий, чтобы его приласкала жена. – Жалкое зрелище, – пробормотал он насмешливо, затянулся и откинулся на спинку кровати, закрывая глаза. Дыхание частило, а он все представлял себе их встречу и улыбался краешком губ. Марина, Марина… Да он сам готов встать на колени… а на ней в этот момент должны быть сапфиры, много сапфиров на белой коже… на груди у сосков… и чтобы сапфировую нить сжала зубами… и целовать ее так, чувствуя холод камней и жар ее языка… Его светлость так размечтался, что дотлевшая сигарета обожгла губы, и он, зашипев, ткнул окурок в пепельницу. И поскорее, пока несвоевременное желание не заставило бросить своих людей ради жены, начал набирать сообщение на телефоне. «Майки, я согласен», – написал он секретарю, подспудно отмечая усилившийся грохот артиллерии. И только собрался позвонить Марине – раз уж отказался от идеи слетать к ней, – чтобы она своим бархатным голосом сказала что-нибудь нарочито язвительное и злое, от чего он снова разомлеет, словно от признания в любви, как заявился лейтенант Вин Тру́мер. Трумера Люку выделил полковник Майлз, пробурчав, что негоже герцогу быть без помощника. – Милорд! – адъютант вытянулся на пороге. – Командующий просит вас срочно спуститься к нему! – В чем дело? – Люк, чертыхнувшись, положил телефон в карман, сунул в рот новую сигарету и, застегивая наполовину расстегнутую рубашку, поспешил за адъютантом. – Иномиряне пошли на ночной прорыв, – доложил лейтенант, быстро спускаясь на подземный этаж комендатуры – там находился штаб. – Больше ничего не знаю, ваша светлость. Майлз в окружении других командиров склонился над картой фортов и оборонительных полос, разложенной на тяжелом и широком столе. У стен сидели телефонисты, принимая звонки с фортов по древним – времен еще герцога Кристофера Дармоншира, – но надежным телефонам и то и дело докладывая командованию о текущей ситуации. Телефоны звонили непрерывно, лампы на стенах и потолке мигали, гулко отдавались в толще камня и земли выстрелы орудий. – Что происходит? – поинтересовался Люк у коротко приветствовавшего его Майлза. – Решили перехитрить нас, по всей видимости, – громко ответил контуженый командующий. Мало того что он почти оглох на одно ухо, так и левый глаз у него был заплывшим, красным. – Вчера вы после темноты порезвились у них, а сегодня, похоже, враги решили предупредить ваш налет. И напали там, где мы не ожидали, – между четырнадцатым и восемнадцатым фортами. Люк ощутил неприятный холодок: в семнадцатом служил Берни. – Мы гадали, почему они сегодня так вяло атаковали, – а вот почему. Для прикрытия. Похоже, к ним подошло еще подкрепление, но не стало присоединяться к атакам, а выждало день и сейчас развернуло наступление. Сильно вы их напугали, ваша светлость, раз они на ночной бой решились. Люк невесело кивнул, затягиваясь и разглядывая карту: на ней появлялись значки с данными разведчиков о примерной численности наступающих, расположении снайперов и пулеметных точек, стре́лки-указатели к позициям, куда срочно следовало подвести солдат. – Господин полковник, – рапортовал один из телефонистов, – пришло донесение от нашего человека из Варминге́ма. Это городок в двадцати километрах от нас. По его сведениям, в нашу сторону вечером вышли еще около пяти сотен охонгов, пятидесяти тха-охонгов и вылетело несколько стай «стрекоз», численностью не меньше двух сотен. Людей, по его прикидкам, около трех тысяч. Замечено наше стрелковое оружие, гранатометы, несколько пулеметов на боевых машинах. – Благодарю, – мрачно отозвался Майлз и костяшками пальцев потер слезящийся красный глаз. – Десятью минутами ранее было такое же донесение из Те́мпра, – пояснил он Дармонширу. – Это тридцать километров к Лаунвайту. Оттуда тоже выступили враги. И в отдаленных городках видели колонны инсектоидов, движущиеся в нашу сторону. За нас, похоже, взялись по-серьезному, ваша светлость. Думаю, ночные перерывы они нам давать больше не будут. – Рано или поздно это бы случилось, – пробормотал Люк, затягиваясь. По коже от уколов страха и адреналина пробежала дрожь, оставив после себя испарину. – Где прежде всего требуется моя поддержка? – поинтересовался он, прикидывая свои силы. В принципе, он сыт – поохотился перед возвращением в форт, – и если сейчас еще подпитаться в первородной стихии, а потом найти возможность делать это во время боя, то, возможно, выдержит без сна несколько суток. – Перед третьей полосой обороны, – Майлз обвел указкой кривые линии засек. – Первую они уже проломили, ваша светлость, и нам очень нужна хотя бы пара часов, чтобы подвести отряды с других фортов. – Они у вас будут, – пообещал Дармоншир. – Что еще? – Нам бы туман разогнать над наступающими. И оставить над фортами. Иначе даже с осветительными зарядами ничего не видно, и мы теряем то небольшое преимущество, которое нам дают орудия. Инсектоиды в ближнем бою вырезают всех на позициях, не успеваем выбивать на подходе. – Сделаю, – коротко кивнул Люк. – От берманов нет известий? – Составы из Бермонта уже на территории Рудлога, но им еще два-три дня до Дармоншира, ваша светлость. – Свяжитесь с Рудлогом, сообщите о ситуации, запросите помощи, – бросил Люк и поморщился, увидев скептическое выражение лица командующего. – Я знаю, полковник, знаю. Они не смогут прийти. Но нужно использовать даже малые шансы. – У Рудлога сейчас бои в двухстах километрах от нашей южной границы, – все же напомнил Майлз. – Знаю, полковник, – тяжело повторил герцог. – Знаю. Но нам остается либо сдаться, либо вцепиться в форты со всеми нашими потерями, дырами в обороне и недостатком боеприпасов, чтобы продержаться как можно дольше. Хотя бы три дня до прихода берманов. Я ищу варианты и очень надеюсь, что найду. – Продержимся, ваша светлость, – громко ответил командующий и исподлобья глянул на Люка. – Я все сделаю, клянусь. И все коменданты фортов готовы умереть, но не отступить. Но взгляд его говорил о том, о чем они оба знали: ни четыре тысячи берманов, ни их орудия не спасут Дармоншир. Через несколько минут, после краткого обсуждения дальнейших действий, Люк вышел на плац залитого туманом форта – взрывы и далекое верещание инсектоидов доносились сюда как сквозь подушку. А еще через несколько секунд из белесой мглы, разлившейся над герцогством и прилегающими землями, подняв за собой облачный пик, в залитое луной небо вырвался белый крылатый змей. Он нырнул в могучую реку первородной стихии, чувствуя, как напитывает тело энергия, прошивая словно разрядами молний, как сжимает в крепких объятиях, подавляет рассудок, зовет: «Летим, брось все, растворись во мне, кровь Инлия…» – и глаза его стали закатываться. Однако он мотнул головой и с клекотом вырвался вниз. Но не сразу полетел к фортам – завис под перламутровыми реками стихии, оглядываясь. Во тьме далеко внизу белая мгла подсвечивалась огненными всполохами, горящей нефтью и деревьями, а на местах взрывов вздувались туманные шары, расходясь воронками, которые потом снова затягивались дымкой. Видны были стаи раньяров, летящие к фортам. Над головой светила луна, с невероятной скоростью неслись сверху сияющие могучие ветра. Но Люк не видел тех, кого искал, – и не знал, как их позвать. Поэтому сделал то, что мог, – призывно зашипел, вглядываясь в сплетения воздушных потоков. Через несколько мгновений ему показалось, что кто-то огромный смотрит на него – но сколько он ни метался в вышине, сколько ни звал, ответа не было. Времени не было тоже, внизу его люди ждали помощи. И Люк стрелой полетел вниз. Он невидимым спустился туда, где из молочной мглы смутно виднелись башни фортов, завис вертикально в паре десятков метров перед ними и часто-часто забил крыльями, призывая на помощь ветер. И ветер пришел, завыл, заревел, раздувая пламя горящих полей, – а туман дрогнул, отпрыгнул раз, другой – и рванулся назад, оставляя скрытыми форты, но обнажая лес, освещенный луной и изломанный взрывами, и темные полчища врагов в воздухе и на земле. Их было очень много. Люк понесся навстречу, за позиции дармонширцев, чтобы не задеть своих, – и там, перед третьей полосой засек создал первый смерч. * * * – Командир, надо уходить! – Сейчас, – прошептал себе под нос младший лейтенант Бернард Кембритч, аккуратно отступая от минной растяжки, которую только что установил. В десяти метрах от него затрещали поваленные крест-накрест деревья – через засеку пробирался первый из наступающих тха-охонгов. К отряду Бернарда полчаса назад вышел раненый солдат с дальнего павшего рубежа и предупредил, что сюда идут гиганты, – и бойцы подготовились к их встрече. Тха-охонг перешагивал через стволы и трупы мелких охонгов – отряд Бернарда успел знатно накрошить инсектоидов и иномирян, прячась от раньяров в крытых укреплениях, и ни один охонг не прошел через засеку. А вот с тха-охонгами маленькой группе бойцов было не справиться. – Назад, командир, – зашипел сзади сержант Ке́тон, – не стой под огнем. Берни скользнул к отходящим бойцам, обернулся. Сержант медленно, словно никуда не торопясь, целился, держа на плече трубу гранатомета, затем раздался грохот выстрела – и оглушительный рев тха-охонга, которому разворотило пасть. А Кетон, перебросив трубу за спину, уже несся к отступающим соратникам. За его спиной непрерывно взрывались мины – тха-охонги ломились через засеку, чтобы нагнать обидчиков, – истошно кричали всадники, задетые осколками, а отряд дармонширцев быстро отходил на очередной рубеж. * * * Последующие часы слились для Люка в один изматывающий и долгий бой без сна и отдыха. Он защищал то один форт, то другой, иссякал, на последних крохах разума срывался в небеса, чтобы подпитаться, – и снова возвращался к старым широким стенам крепостей. Ночью он почти оглох от грохота орудий, запаха гари, паленой плоти, крови и муравьиной кислоты, и, когда взошло солнце, он, зависший над лесом, готовящийся ударить по приближающимся раньярам, оцепенел от открывшегося количества врагов. Их были тысячи, и кое-где охонги уже подошли так близко, что до фортов оставались какие-то десятки метров. Часть орудий молчала – неоткуда было взять боеприпасы, – и сквозь отдельные выстрелы отчетливо слышны были автоматные очереди и хлопки мин. Люк повернулся к Семнадцатому форту. К нему шагали с десяток тха-охонгов, окруженных парой сотен мелких собратьев, но до крепостных стен оставался еще километр-полтора. В других местах ситуация была куда серьезнее – и змей, сплетя очередной мелкий смерч, рванулся к приближающимся раньярам. Теперь, наученные опытом, иномиряне не собирали раньяров в большие стаи, – максимум по десять-пятнадцать особей, – и бить их стало труднее. Люку нельзя было приближаться к противнику – потому что в те моменты, когда он работал вихрями, вокруг начинали метаться всадники на стрекозах, пытаясь обнаружить его. И сейчас он держался поодаль – но, поглощенный управлением смерчем, слишком поздно увидел поднимающихся с земли двух раньяров и не успел увернуться. Инсектоид врезался в него и под крик всадника полетел на землю – но иномирянин на втором затрубил в рог, и тут же со всех сторон к невидимому Люку с гулом рванулись сотни «стрекоз». Он едва успел взлететь выше облаков – под ним огромным беспокойным шаром кружились инсектоиды. И Люк, вспомнив уроки Нории, потянул к себе влажный, теплый и тяжелый воздух с моря и ледяной сухой ветер с Милокардер – чтобы столкнуть их, смешать, вызвать град… но сил не хватило, ветра сорвались с привязи, как норовистые жеребцы, и снова полетели так, как положила им природа.