– Значит, без этого. Не будем транжирить, – согласился тиун. – Ну и славно. Подготовь все, как велено, – успокоившаяся Вольна встала из-за стола и двинулась на выход. Арви внимательно смотрел ей вслед. Он понимал, что заплыл слишком далеко. Сейчас нельзя возвращаться обратно, нужно плыть до противоположного берега. Вольна должна потерять свое положение, или положение потеряет он сам, если она уцелеет. Глава 9. Неблагодарная Лето – радостная пора, хоть и исполненная забот. И целая жизнь для кого-то: для трудолюбивой пчелы, назойливой мухи и порхающей бабочки. И для Хлебославы. Пусть давно уже не цветет она, как сереборинник в саду, но зато каждое лето чувствует себя счастливее, чем весь остаток года. Но это лето стало чёрным для нее. Она не видела солнца, не чувствовала тепла. Будто с ее плеч сорвали кожу, жена Бармы не находила себе места. Её глаза полнились слезами день и ночь. Она плакала то обреченно и безмолвно, то шумно и отчаянно, проклиная предавшего её супруга и неведомую разлучницу. Как бы велико и несравненно ни казалось её страдание, были те, кто страдал вместе с ней. Это были её несчастные дочери, ставшие узницами материнской скорби. Они пытались утешить свою родительницу. Но они не знали, что от ее печали не существует лекарства. Они сидели рядом, держали мать за руку, словно стараясь забрать часть её боли себе. Их сопереживание было искренним. Но Хлебослава в своей тоске не могла найти утешения ни в чем. И она также срывалась на детей, тщетно пытающихся облегчить ее горе. Она делала это не со зла, а от слабости. Для неё мир перевернулся в одночасье. И она не могла этого приять, не могла справиться с собой. В это утро Хлебослава проснулась рано. А может быть, она и вовсе не спала. Бессонница стала мучить ее с того дня, как ушел Барма. Она сидела у окна и смотрела на залитый солнцем луг. Это яркая картина не вызывала у нее чувств. Где-то на улице всплакнула Звенемира, младшая дочка Барма. Но вскоре смолкла. Хлебослава не пошла на улицу. Она сделалась безучастный почти ко всему, что происходило вокруг неё. В этом не было умысла. Она даже не слышала детского плача. По её щеке бежал ручей, который она иногда утирала платком. Послышались шаги. Это были Любора и Путимира. Они побывали в княжеском детинце. Туда их отправила мать, которая хотела знать, где теперь ее муж. Дочерей главы вече легко пропустили на княжеское дворище, и они беспрепятственно пустились на поиски отца. – Ну что? – умирающим голосом спросила Хлебослава дочерей. Именно этот самый голос, слабый и безжизненный, терзал сердца любящих дочерей. Не осознавая этого, Хлебослава невольно забирала силы у своих детей для самой себя, чтобы не умереть от горя. Она настроила дочерей против отца, чего он, конечно, заслуживал, но это не шло на пользу и самим отпрыскам, возненавидевшим родителя. – Мы все выяснили…– начала старшая дочь, теребя ленту в волосах. – Отец в отсутствии, он по делам с купцом своим…Рядовичем… – С купцом ли? – отозвалась Хлебослава загробным голосом, таким глухим, будто она сейчас немедленно умрет. – Точно с купцом. Но вот в избе, где он вёл приёмы…– дочери Бармы переглянулись между собой, словно советуясь. – Там живёт…Она… – Кто эта мразь?! – закричала Хлебослава в нетерпении. Ей нужно было срочно знать, кто та неведомая злодейка, что разлучила ее с мужем. Как и большинство женщин, Хлебослава направила гнев на соперницу, хотя разумнее было бы винить изменника. Но все знают, как непоследовательны порой бывают женщины. А изменник – он что, он, может, еще и вернется в раскаянии. – Услада, – после паузы ответила Любора, продолжая теребить косицу. – Что?..Услада?..– не поняла Хлебослава. – Как это?..Как…Какая Услада? – Наша Услада, – подтвердила Путимира. Воцарилась тишина, Хлебослава была поражена столь неожиданной и неприятной новостью, противоестественный и вопиющей. Любора и Путимира подошли к заданию обстоятельно: ошибки быть не могло. – Низовка! Мерзавка! Мерзавка! – кричала Хлебослава, бегая по комнате в поисках своего убруса. В доме, где есть дети, трудно найти вещи, даже если стараться класть их на место. Вот и сейчас Хлебослава не могла отыскать головной убор, который дочери примеряли и не вернули куда должно. – Они обманывали меня! Гадина! – еще утром Хлебослава была готова умереть. Но уже сейчас ее объяла ярость. Оказывается, соперница – не какая-то неведомая женщина, а вполне определённое лицо. Да к тому же зависящие от неё самой, тетушки Хлебославы. – «Князь» ее, значит, пожелал! Подлую змею! – Хлебослава поняла, что ее обманули: Услада понадобилась не неведомому владыке, не для него ее забрали из этого дома. – Ваш отец старый дурень! Ей нужно от него лишь то благополучие, которое он может ей дать! А мне был нужен он сам! Я любила его! – Хлебослава ясно видела положение в отличие от своего мужа, опьяненного чарами молодого тела. И от этого возмутительного обмана она пришла в неистовство. Она жаждала отмщения. Наказать обоих предателей! Жена Бармы торопливо одевалась, попутно рассыпая ругательства, которые никогда прежде не слетали с ее губ. Этот новый облик, а также её намерение двинуться в детинец – напугали дочерей. Ведь до сих пор она будто боялась выйти из дому: сидела, запершись в горнице. Возможно, опасалась, что кто-то узнает о ее позоре. Всячески скрывала новости от соседей. А главное, желала избежать встреч с Бармой и делала для этого все возможное – смотрела в окно, чтоб не пропустить гостя, причинившего ей боль. И да, ей было больно смотреть на него. Ей казалось, она умрет, если вновь заговорит с ним. Но вот, как все поменялось мгновенно. – Матушка, не надо! Не нужно туда ходить! – дети хотели избежать новых потрясений для матери, которые обязательно обрушатся на нее, чуть только она окажется в детинце. Но и сам Перун не смог бы остановить сейчас Хлебославу. **** – Ну и как там за морем? – Орм и Барма шагали по тропинке в сторону гридницы. – Рядович говорит, что там отрадно! – глава вече первый день как вернулся в Изборск. Он устал с дороги, был голоден, торопился предстать перед князем с важным донесением и, разумеется, желал видеть Усладу, по которой соскучился, конечно. – Много интерес представляющего для ума и красоты для глаз… – Неужто лучше, чем у нас тут? – Орм не был коренным жителем Изборска. В этом городе жил лишь год. Однако на словах разумно причислял себя к изборчанам, сокращая ту пропасть, которая есть между ним и кривичами. На примере Годфреда он понял, что чужаков не слишком жалуют. – Ну как сказать…– благоразумный Барма не стал вдаваться в опасные рассуждения. Ведь ясно же, что лишь одно нелепое замечание может исковеркать ему всю дальнейшую дорогу делового человека. Умение держать язык за зубами есмь наивысшая форма мудрости. С другой стороны, что ж теперь и не жить вовсе, если и сказать нельзя и подумать! – Ну понятно…– усмехнулся Орм. – До Великой вроде не так далеко… – Если до города, то два дня пути, не дольше… – А какой город? – поинтересовался любознательный Орм. – Да уже никакой…Сгорел почти целиком в пожаре…– ответствовал глава вече, с сожалением вспоминая красивый город на реке Пскове. – О боги, – для порядка посочувствовал тиун. – А купец твой как же? – Не было его зиму, а вернулся и вот…– вздохнул Барма. – Знаешь, я давно заметил, что это какой-то особый обман…Если тебя где-то нет, то ты полагаешь, что и ничего там нет. Не происходит ничего нового, коли ты ушел…Но на самом деле это наивысшее благо – найти покинутое место в неизменном виде. Чтобы понять, как изменился ты сам… – Я не думал об этом…– признался Барма. – Князь сможет принять меня? – А почему нет? Попробовать можно… Барма и Орм уже почти дошли до гридницы, как вдруг услышали вопли. Сначала неразборчивые визги, затем вполне определенные крики. Мужчины повернули головы, желая знать, кто нарушил покой еще дремлющего детинца. Впрочем, Барма уже знал ответ, хоть и не желал верить своим ушам. Все происходило слишком быстро. – Злодей! Предатель! Ты и эта присосавшаяся тля! – кричала Хлебослава, стремительно приближаясь к растерянному супругу. До сего момента во дворе было относительно тихо. Но вот в окошках стали появляться удивленные лица. – Лгун! Обманщик! Ты сказал, что она понадобилась ему! Я знаю правду! – Слава…– опешил Барма. После бессонной ночи в пути он никак не был готов к столь резким поворотам. Крики жены на людях – это не только неприятно, но и опасно. – Прекрати это немедля…– Барма попытался взять супругу под локоть с тем, чтобы увести из детинца, но она грубо отпихнула его. – Пусть все знают, какой ты обманщик! И какая она подлюка! – кричала обезумевшая от горя Хлебослава. – Ну, что, где князь?! Сейчас спрошу у него, куда мою племянницу «он» подевал! – грозила Хлебослава, вполне осознающая, чем можно напугать неверного супруга. – О чем это она? – спросил Орм у Бармы, тщетно пытающегося ухватить жену хоть за что-то и увести ее домой. – Она не в себе…– ответствовал глава вече, который только в одном видел спасение: объявить супругу спятившей. В этом случае их семья, возможно, не пострадает. – Где князь?! Я желаю говорить с ним! – кричала Хлебослава, которая в своей обиде уже не видела границ дозволенного. – Где он?! – С князем нельзя так просто говорить…Когда вздумается…Кому угодно…– заметил Орм, глядя на Хлебославу. – Мне можно! Я тетушка его «возлюбленной» Услады! Что ж он ее ко мне не отпускает! Тревожусь я о ней! – Хлебослава была разгневана до такой степени и столь сильно желала наказания для Бармы, что была готова погубить и себя вместе с ним. – Ну, что, где моя племянница?! Что он там с ней делает! Почему ко мне не отпускает! – Слава, ты погубишь нас…– прошептал Барма супруге, в ужасе осознавая, что сама она не замолкнет. И страшно представить, что будет, когда выяснится, как Барма устроил свои личные интересы, прикрывшись именем правителя. – Поговорим дома, только замолчи…– почти умолял Барма. А двор тем временем оживал. Люди с интересом наблюдали за разыгрывающейся сценой: глава вече хватает за руки небрежно одетую женщину, которая извивается и вопит. Не все узнали жену Бармы, а кто-то и вовсе не был знаком с ней, вечно занятой семьей и редко покидающей дом. – Князь, ты слышишь меня?! – закричала неустрашимая Хлебослава во весь голос. Тут уже были и ее старшие дочери, которые тщетно пытались остановить мать. А у Бармы все похолодело внутри. Это представление детинец забудет нескоро. Особенно если у него будет громкий конец, на который, по всем признакам, нацелилась Хлебослава. – Ее надо увести…– констатировал Орм, пока Барма тщетно пытался усмирить лишенную страха супругу: вопить во все горло, требуя правителя – это неслыханная дерзость, ведущая к погибели. – Стража… – Любора…Путимира, уведите вашу мать! – Барма оказался в безвыходной ситуации, в которой был вынужден уже надеяться на детей. А тем временем на зов тиуна приспела охрана. Барма схватился за голову – теперь Хлебослава успокоится, это бесспорно. Но уже слишком поздно: ставни гридницы распахнулись, в окне показался князь. Он выглядел так, словно только проснулся. Точнее сказать, как будто его разбудили, оторвав от желанного сна. Так и было на самом деле. Рёрик очень хотел спать. И это не было связано с каким-то переутомлением. Это было что-то душевное: он никак не мог выспаться. – В чем дело? – голос Рёрика звучал не слишком приветливо. Совершенно точно, что крики Хлебославы потревожили его. – Дозволь слово молвить, княже! – закричала нарушительница покоя, которую уже уводили со двора дружинники. – Заберите ее поскорее…– шикнул Барма, торопя охрану. – Нет! Мне надо говорить с князем! – настаивала Хлебослава. Платок сполз с ее темени, сама она раскраснелась и взмокла. Но теперь ее не волновал ни внешний вид, ни доброе имя. Она решила довести дело до конца. Эту решимость Барма прочитал в ее глазах и ужаснулся. Ей, может, уже все равно, что будет с ней самой и ее семьей, но только ему небезразлично дальнейшее. – Отпустите женщину, – приказал Рёрик страже, которая до сих пор сдерживала смутьянку, рвущуюся на свободу. – Государь, прошу простить…– заблеял Барма, пытаясь на ходу придумать, что говорить в противовес Хлебославе. Ведь очевидно, что владыка решил выслушать ее. И ложь самого Бармы быстро откроется. Страшно помыслить о дальнейшем… – Кто ты? – спросил Рёрик у Хлебославы. – Я жена Бармы…Вот его, – Хлебослава ткнула в сторону супруга. Она еле удержалась, чтоб не наградить его каким-то более звучным и подходящим ему прозвищем. – Ох, ты уже вернулся…– Рёрик наконец заметил Барму, переминающегося с ноги на ногу. – Вернулся только что…Как раз об этом и хотел переговорить…– Барма решил воспользоваться случаем и увести внимание князя в сторону от Хлебославы. – Есть важные вести, которые я прибыл сообщить… – Моя очередь! Я к князю обращаюсь первой! – перебила Хлебослава. Ее поведение было непозволительно дерзким: женщинам полагалось знать свое место и свой черед, которые шли после мужа. – Говори, – повелел Рёрик, обращаясь к Хлебославе. Он не любил кричащих около него баб. Но коли она так рвется к нему, то надо выслушать. – Князь…Прошу простить, если что не так…– Хлебослава взяла себя в руки и прекратила кричать. Ее слова должны быть произнесены спокойно и четко. Лишь тогда на них кто-то обратит внимание. – Я не хотела потревожить…– задыхающаяся Хлебослава поправила платок и торопливо поклонилась. А Барма тем временем стоял ни жив, ни мертв. Он уже никак не мог остановить то, что стремительно мчалось, как горящие сани в полынью. Он мог лишь придумать, что говорить потом. Хотя на ум ему пока не шло ничего более убедительного сумасшествия Хлебославы. – Аз есмь тетушка Услады. Мой муж, вот он, глава вече, Барма, сказал, что князь забрал Усладу себе…– Хлебослава несколько раз указала на изменника, словно желая поскорее приблизить момент его наказания. – Я тревожусь за племянницу, от нее нет вестей… У Бармы похолодела спина, будто на него выплеснули ведро воды, только что извергнутое колодцем. Глава вече напряженно сглотнул. Спазм схватил горло. Обман сейчас откроется. Но страшен не сам обман, конечно. Страшно то, что Барма позволил себе вмешать в свои интриги имя князя Рюрика. – Не тревожься, твоя племянница жива и здорова…– ответил Рёрик, а затем подозвал кого-то к себе. Из глубин горенки показалась тень – это была Услада. Она лишь чуть выглянула в окно и скрылась в темноте. Вероятно, ее смутило то, что она едва одета: на ней была только тонкая сорочка. В тот день, когда скоморохи веселили княжеский детинец, Услада и Велемира не опускали рук. Они покорно ожидали часа, когда и до них дойдет очередь. И она дошла. Рёрик отпустил Пересмешницу, а Услада поспешила занять ее место. Место скоморошницы, развлекающей того, кому грустно. Кое-как отточив свои навыки обольщения на дядюшке Барме, Услада нацелилась на князя, полагая себя готовой к подобным приключениям. И ей посчастливилось получить внимание владыки. Лишь только девушка скрылась в темноте горенки, Барма очнулся. Нет, ему не привиделось: его Услада в княжеских покоях! И ему не нужно присутствовать там лично, дабы понимать, что происходит между ней и князем. Ведь последний позвал девицу не для того, чтоб слушать ее нытье о трудностях жизни. – Как…– опешила Хлебослава, истинно недоумевая. Она перевела взор на Путимиру и Любору, но дочери лишь растерянно пожимали плечами, переглядываясь. – Князь…Я прошу простить меня…– рассудок вернулся к Хлебославе и она осознала, в каком опасном положении оказалась. – Матушка, нам сказали точно: эта женщина, что живет в избе отца – Услада…– шепотом произнесла Путимира в ухо матери. А рассудительная Любора дернула сестру за рукав: сейчас главное не правда, а скорее уйти. – Князь, могу я забрать Усладу домой? – Хлебослава не знала, что и думать. Ей еще предстоит во всем разобраться. И для этого племянница должна вернуться в поместье.