– «Ридженси гранд» ему не принадлежит, – как-то раз сказал о мистере Блэке мистер Сноу, когда мистер Блэк был еще вполне жив. Свой комментарий мистер Сноу сопроводил странным негромким хмыканьем. Понятия не имею, что он хотел этим сказать. Одна из причин, по которым мне нравится вторая жена мистера Блэка, Жизель, – это то, что она все и всегда говорит мне прямым текстом. Словами. Сегодня утром, когда я в первый раз вошла в пентхаус Блэков, я навела в нем идеальную чистоту – за исключением ванной, где была Жизель. Она была сама не своя. Когда я пришла, я заметила, что глаза у нее красные и припухшие. Аллергия? Или печаль? Жизель не стала медлить. Наоборот, едва я пришла, она бросилась в ванную и захлопнула за собой дверь. Я не могла допустить, чтобы ее поведение помешало мне выполнить мои обязанности. Наоборот, я немедленно приступила к работе и решительно принялась за уборку. Когда номер был приведен в идеальный порядок, я остановилась перед запертой дверью ванной с коробкой салфеток и крикнула Жизели так, как учил меня мистер Сноу. – Ваши комнаты снова в идеальном порядке! Я вернусь позднее, чтобы вымыть ванную! – Хорошо! – отозвалась из-за двери Жизель. – Вовсе незачем так кричать! Господи боже мой! Когда она наконец показалась из ванной, я протянула ей салфетку на тот случай, если у нее действительно аллергия или она расстроена. Я рассчитывала немного с ней поговорить, потому что она часто бывает настроена поболтать, но она быстро унеслась в спальню, чтобы одеться. Тогда я вышла из номера и прошла весь четвертый этаж, комнату за комнатой. Я взбивала подушки и полировала позолоченные зеркала. Я оттирала от обоев и стен грязные разводы и пятна. Я собирала в тюки грязные простыни и влажные полотенца. Я дезинфицировала фаянсовые унитазы и раковины. Убрав примерно половину номеров на этаже, я ненадолго прервалась, чтобы отвезти мою тележку в подвал, где выгрузила в прачечной два больших тяжелых тюка с грязным постельным бельем и полотенцами. Несмотря на то что в подвале вечно нечем дышать, что лишь усугубляется режущим люминесцентным светом и очень низкими потолками, избавиться от этих тюков было огромным облегчением. Возвращаясь обратно по коридорам, я чувствовала себя неизмеримо лучше, пусть и успела слегка взмокнуть. По пути я решила заглянуть на кухню к Хуану Мануэлю, мойщику посуды, и принялась петлять по запутанным переплетениям коридоров, привычно сворачивая в нужных местах – налево, направо, налево, налево, направо – как смышленая дрессированная мышь в лабиринте. Едва я добралась до широких кухонных дверей и распахнула их, Хуан Мануэль немедленно бросил все свои дела и принес мне большой стакан холодной воды со льдом, который я с огромной благодарностью приняла. Немного поболтав с Хуаном Мануэлем, я покинула его и отправилась в кастелянскую пополнить запас чистых полотенец и постельного белья. Затем я поднялась на второй этаж, где воздух был посвежее, и начала убирать номер за номером, причем на этот раз оказалось подозрительно мало чаевых, одна мелочь, но об этом позже. Когда я взглянула на часы, было около трех. Пора было возвращаться на четвертый этаж, чтобы вымыть ванную в номере мистера и миссис Блэк. Я остановилась перед дверью и прислушалась, пытаясь понять, там они или нет. Я постучала, согласно протоколу. – Уборка номеров! – произнесла я громким, но вежливо официальным голосом. Нет ответа. Я достала свою главную карточку-ключ и вошла в их номер, волоча за собой тележку. – Мистер и миссис Блэк? Могу я закончить уборку? Мне очень хотелось бы привести ваш номер в идеальный порядок! Молчание. Очевидно, или мне так показалось, мужа и жены в номере не было. Тем лучше для меня. Я могла выполнить свою работу тщательно и без помех. Я позволила тяжелой двери закрыться за собой и обвела взглядом гостиную. Она выглядела не так, как несколько часов назад, когда я оставила ее чистой и прибранной. Впечатляющее – от пола до потолка – окно, выходящее на улицу, было задернуто шторами, по стеклянному столику в беспорядке были разбросаны несколько маленьких бутылочек шотландского виски из мини-бара, рядом с ними стоял полупустой массивный бокал и лежала нетронутая сигара. На полу валялась скомканная салфетка, а вмятина на диване обозначала то место, где ее продавил зад любителя виски. Желтая сумочка Жизели, которую я с утра заметила на бюро у входа, исчезла, что означало, что ее хозяйка отправилась бродить по городу. Работа горничной никогда не кончается, подумала я про себя и, сняв подушку с дивана, энергично взбила ее, вернула на место и разгладила оставшиеся крохотные складочки на диванной обивке. Прежде чем заняться столом, я решила проверить состояние других комнат. Было очень похоже на то, что мне придется убирать весь номер заново. Первым делом я направилась в спальню, находившуюся в глубине номера. Дверь была открыта, и на полу прямо у двери валялся махровый отельный халат. С порога мне был виден шкаф в спальне. Одна его дверца была приоткрыта – ровно настолько же, как была, когда я уходила утром, потому что встроенный сейф внутри тоже был открыт и не давал закрыть дверцу полностью. Часть содержимого сейфа была все еще на месте – это я заметила сразу, – но вот те предметы, которые утром вызвали у меня некоторое замешательство, исчезли. В каком-то смысле я даже испытала облегчение. Я отвела взгляд от шкафа, аккуратно переступила через валяющийся на полу халат и вошла в спальню. И лишь тогда я увидела его. Мистера Блэка. На нем был тот же самый двубортный костюм, который был на нем, когда он с утра чуть ли не сбил меня с ног у двери номера, отсутствовала только бумага, которую он сунул в нагрудный карман. Он лежал, распластавшись на спине, на кровати. Постель была измята и вся в беспорядке, как будто он долго метался и ворочался с боку на бок, прежде чем улечься на спину. Его голова покоилась на одной подушке, а не на двух, как полагается, еще две другие валялись рядом. Это значило, что мне придется искать обязательную четвертую подушку, которую я совершенно определенно клала на кровать, когда утром застилала ее, поскольку дьявол, как говорится, в деталях. Мистер Блэк был без ботинок – они оказались в другом конце комнаты. Я помню это совершенно отчетливо, потому что один смотрел носом на юг, а второй на восток, и я подумала, что мой профессиональный долг требует от меня, прежде чем выйти из спальни, поставить их так, чтобы оба смотрели в одну сторону, и привести в порядок спутавшиеся шнурки. Разумеется, первой моей мыслью после того, как моим глазам представилась эта картина, вовсе не было, что мистер Блэк мертв. Я решила, что он крепко заснул после продолжительных возлияний в гостиной. Однако, присмотревшись повнимательней, я заметила в комнате и некоторые другие странности. На прикроватном столике рядом с мистером Блэком валялся открытый пузырек с таблетками, которые, насколько мне было известно, принадлежали Жизели. Маленькие голубые таблетки высыпались на столешницу, а некоторые даже свалились на пол. Пара штук была раздавлена и превратилась в мелкий порошок, который уже успели втоптать в ковер. Я подумала, что придется пылесосить, а потом еще пройтись по ковру специальным дезодорирующим средством, чтобы вернуть ворс обратно в безупречное состояние. Мне не так уж часто доводилось обнаруживать кого-то из наших гостей в постели спящим. Если уж на то пошло, гораздо чаще, к моему смятению, я застаю их совершенно в ином состоянии – in flagrante[4], как это именуется на латыни. Большинство гостей, решив поспать или заняться чем-то требующим уединения, любезно вешают на ручку двери табличку «Не беспокоить», которую я всегда оставляю на бюро у входа на такой случай. И большинство гостей немедленно подают голос, если я случайно застаю их в неподобающий момент. Но с мистером Блэком было не так: он не подал голоса и не приказал мне «убираться вон», как обычно говорил, если я приходила не вовремя. Вместо этого он продолжал крепко спать. Только тогда я осознала, что за те десять секунд или даже больше, что я простояла на пороге, я не слышала его дыхания. Я кое-что знаю о людях, у которых крепкий сон, поскольку моя бабушка как раз была из таких, но ни один человек не способен заснуть настолько крепко, чтобы совсем перестать дышать. Я решила, что поступлю благоразумно, если подойду к мистеру Блэку и проверю, все ли с ним в порядке. Это тоже профессиональный долг горничной. Я сделала маленький шаг вперед, чтобы внимательно рассмотреть его лицо. Именно тогда я и заметила, каким серым, каким одутловатым и… каким отчетливо нездоровым оно выглядит. Я осторожно подошла еще ближе, к самой кровати, и оказалась прямо над ним. Лицо его было изрезано глубокими морщинами, рот кривился в недовольной гримасе, хотя для мистера Блэка это вряд ли можно было назвать необычным. Я заметила у него вокруг глаз странные маленькие точечки, вроде красно-фиолетовых булавочных уколов. Лишь тогда в мозгу у меня внезапно тренькнул тревожный колокольчик и до меня со всей очевидностью дошел тот пугающий факт, что во всей этой ситуации что-то не так. Я протянула руку и похлопала мистера Блэка по плечу. Оно было холодным и застывшим, словно какая-нибудь мебель. Я поднесла ладонь к его рту в отчаянной надежде почувствовать хотя бы какой-то намек на дыхание, но все было напрасно. – Нет, нет, нет, – пробормотала я, прикладывая два пальца к его шее, чтобы проверить пульс. Пульса не было. Я схватила его за плечи и потрясла. – Сэр! Сэр! Проснитесь! Теперь, по зрелом размышлении, я понимаю, что это было глупо с моей стороны, но в то время мне все еще казалось совершенно немыслимым, что мистер Блэк может в самом деле быть мертв. Когда я отпустила его, он тяжело упал на подушку, слегка ударившись головой о спинку кровати. Я попятилась назад, мои руки пристыли к бокам. На негнущихся ногах я прошаркала к столику с другой стороны кровати, на котором стоял телефон, и позвонила на стойку регистрации. – «Ридженси гранд», ресепшен. Чем я могу вам помочь? – Добрый день, – начала я. – Я не гость. Обычно я не прошу помощи. Это Молли, горничная. Я сейчас в пентхаусе на четвертом этаже, в номере четыреста один, и у меня тут нестандартная ситуация. Беспорядок особого рода, если можно так выразиться. – Зачем вы звоните на ресепшен? Звоните в службу уборки. – Я и есть служба уборки! – повысила я голос. – Пожалуйста, не могли бы вы сообщить мистеру Сноу, что тут у нас один гость… не вполне живой. – Не вполне живой? Вот почему лучше все и всегда говорить прямо и недвусмысленно, но, признаюсь, в тот момент я на время потеряла голову. – Он совсем мертвый! – сказала я. – Лежит в постели, совсем мертвый. Свяжитесь с мистером Сноу. И пожалуйста, вызовите экстренные службы. Немедленно! С этими словами я повесила трубку. Честно говоря, все, что происходило дальше, кажется мне сюрреалистичным и похожим на сон. Я помню, как сердце заколотилось у меня в груди, комната вокруг меня накренилась, как в хичкоковском фильме, ладони стали мокрыми от холодного пота, и телефонная трубка едва не выскользнула у меня из руки, когда я клала ее на место. В этот момент я подняла глаза. На стене напротив меня висело зеркало в позолоченной раме, в котором отражалось не только мое перепуганное лицо, но и все остальное. Раньше я этого не замечала. Головокружение усилилось, пол под моими ногами накренился, как в комнате смеха. Я прижала руку к груди в тщетной попытке заставить мое трепыхающееся сердце биться медленнее. Это куда легче, чем вам кажется, – существовать прямо у всех на виду, оставаясь практически невидимой. Я пришла к этому выводу за время работы горничной. Ты можешь быть таким важным, таким незаменимым в общей структуре, будучи при этом абсолютно незаметным. Это правда, которая применима к горничным, да и к другим тоже, как кажется. Это правда, которая пробирает до костей. Вскоре после этого я упала в обморок. В глазах у меня потемнело, и я просто рухнула на пол, как это со мной иногда случается, когда оставаться в сознании становится невыносимо. Теперь я сижу здесь, в роскошном кабинете мистера Сноу, и руки у меня трясутся. Мои нервы на пределе. Что есть, то есть. Что сделано, то сделано. И все равно я дрожу. Чтобы успокоиться, я применяю мысленный прием, которому научила меня бабушка. Когда напряжение в каком-нибудь фильме становилось невыносимым, она хватала пульт дистанционного управления и ускоряла перемотку вперед. «Ну вот, – говорила она. – Что толку трепать себе нервы, если конец все равно неизбежен. Что будет, то будет». Это верно в отношении фильмов, но менее верно в отношении реальной жизни. В реальной жизни твои действия могут повлиять на исход событий, сделать его из грустного веселым, из разочаровывающего удовлетворительным, из несправедливого справедливым. Бабушкин прием срабатывает. Я мысленно перематываю мои воспоминания назад и останавливаю их именно там, где нужно. И дрожь мгновенно стихает. Я по-прежнему находилась в номере, но не в спальне, а у входной двери. Я бросилась обратно в спальню, во второй раз сняла телефонную трубку и позвонила на ресепшен. Только на этот раз я потребовала, чтобы меня соединили с мистером Сноу. Когда в трубке послышался его голос, произнесший: «Слушаю? В чем дело?», я постаралась быть предельно четкой и ясной: – Это Молли. Мистер Блэк мертв. Я в его номере. Пожалуйста, позвоните в службу экстренной помощи. Приблизительно тринадцать минут спустя мистер Сноу появился в номере в сопровождении небольшой армии медиков и полицейских. Он увел меня прочь, держа за локоть, как маленького ребенка. И вот теперь я сижу в его кабинете чуть в глубине от главного лобби, в жестком и скрипучем кресле, обитом темно-бордовой кожей, с высокой спинкой. Мистер Сноу куда-то отлучился некоторое время назад – может, час, а может, и больше. Он велел мне никуда не уходить до его возвращения. В одной руке у меня красивая чашка с чаем, в другой – песочное печенье. Я не помню, откуда они взялись. Я подношу чашку к губам – чай горячий, но не обжигающий, идеальной температуры. Руки у меня все еще немного дрожат. Кто же приготовил мне эту идеальную чашку чая? Мистер Сноу? Или кто-то на кухне? Может, это был Хуан Мануэль? Или Родни из бара? Представлять, как Родни заваривает для меня идеальный чай, приятно. Я смотрю на чашку – из настоящего фарфора, с узором из розовых роз и колючих зеленых стеблей – и вдруг понимаю, что скучаю по бабушке. Ужасно скучаю. Я подношу печенье ко рту. Оно приятно похрустывает на зубах. Текстура у него рассыпчатая, вкус нежный и маслянистый. В общем, восхитительное печенье. И сладкое, мм, до чего же сладкое. Глава 2 Я до сих пор сижу в одиночестве в кабинете мистера Сноу. Должна признаться, меня тревожит то, что я так сильно выбилась из графика, не говоря уж о том, что я останусь без чаевых. Обычно к этому времени я уже успеваю убрать все номера на этаже, но не сегодня. Меня беспокоит, что подумают другие горничные и не придется ли им доделывать вместо меня мою работу. Прошло уже столько времени, а мистер Сноу все не идет и не идет за мной. Я пытаюсь унять страх, который клокочет у меня в животе. Мне приходит в голову мысль, что, если я хочу вернуть себе душевное спокойствие, неплохо бы восстановить всю последовательность событий дня, как можно подробнее вспомнив все, что произошло до того момента, когда я нашла мистера Блэка мертвым в его постели в номере 401. Сегодняшний день начался совершенно обычно. Я вошла сквозь величественную вращающуюся дверь в лобби отеля. Строго говоря, персоналу полагается пользоваться служебным входом с тыльной стороны здания, но почти никто так не делает. Это то правило, которое я с удовольствием нарушаю. Мне нравится то, как холодят ладонь отполированные до блеска латунные перила вдоль алых ступеней лестницы главного входа в отель. Мне нравится то, как мои туфли утопают в пушистом ворсе ковра. И мне нравится здороваться с мистером Престоном, швейцаром «Ридженси гранд». Представительный, облаченный в фуражку и длинный плащ, украшенный золотыми галунами, мистер Престон проработал в «Ридженси гранд» два с лишним десятка лет. – Доброе утро, мистер Престон. – А, Молли. Хорошего тебе понедельника, милая. Он приподнимает свою фуражку. – Как поживает ваша дочка? Вы давно с ней виделись? – Да нет, только в это воскресенье вместе ужинали. Она завтра выступает в суде, у нее слушание. Я до сих пор не могу в это поверить. Моя малышка – адвокат. Если бы только Мэри могла увидеть ее сейчас. – Вы, должно быть, очень ею гордитесь. – Ну еще бы. Мистер Престон овдовел больше десяти лет назад, но больше так и не женился. Когда его спрашивают почему, он неизменно отвечает: «Мое сердце принадлежит Мэри». Он – честный человек, хороший человек. Не мошенник. Я не говорила, как сильно я презираю мошенников? Собрать бы их всех и утопить в зыбучем песке, пусть задыхаются в грязи. Мистер Престон – не такой человек. Он из тех, кого хотелось бы видеть своим отцом, хотя меня едва ли можно считать специалистом в этом вопросе, учитывая, что у меня самой отца нет и никогда не было. Он исчез из моей жизни одновременно с моей матерью, когда я была еще «крохотулечкой», как говорила моя бабушка, что, насколько я понимаю, означало возраст примерно между моими шестью месяцами и годом, когда бабушка взяла на себя заботу обо мне и мы с ней стали одним целым, бабушка и я, я и бабушка. Пока смерть не разлучила нас. Мистер Престон напоминает мне бабушку. Он был с ней знаком. Я так и не поняла, откуда они друг друга знали, но бабушка находилась с ним в дружеских отношениях и была довольно близка с его женой Мэри, земля ей пухом. Мне нравится мистер Престон, потому что он вдохновляет людей вести себя достойно. Если ты швейцар в роскошном, процветающем отеле, ты видишь очень многое. Например, бизнесменов, которые водят к себе в номера юных красоток, пользуясь тем, что их уже не столь юные жены остались за тысячу миль. Или рок-звезд, напившихся до такого состояния, что принимают вазоны при входе за писсуар. Или молодую и красивую миссис Блэк – вторую миссис Блэк, – в спешке покидающую отель в слезах. В своих действиях мистер Престон руководствуется исключительно своим личным этическим кодексом. Однажды до меня дошел слух, будто он так разозлился на ту самую рок-звезду, что навел на него папарацци, которые так его допекли, что он никогда больше не останавливался в «Ридженси гранд». – Мистер Престон, – спросила я у него однажды, – а это правда? Это вы тогда позвонили папарацци?