– Никогда не спрашивай джентльмена о том, что он сделал или не сделал. Если это истинный джентльмен, у его поступка были веские основания. И, если это истинный джентльмен, он никогда не признается. Вот такой он, мистер Престон. Пройдя мимо него сегодня утром, я преодолела лобби и поспешила по лестнице вниз, в лабиринт коридоров, ведущих к кухне, к прачечным и к моим самым любимым комнатам из всех – для прислуги. Может, роскошными их не назовешь – ни латуни, ни мрамора, ни бархата, – но в комнатах для прислуги я чувствую себя как дома. Как всегда, я надела свежую униформу горничной и взяла тележку, предварительно проверив, укомплектована ли она всем необходимым и готова ли к рабочему дню. Она оказалась не укомплектована, что не стало для меня неожиданностью, поскольку в вечернюю смену работала моя начальница Шерил Грин. В «Ридженси гранд» многие за глаза называют ее Чернобылем. Чтобы было ясно, она не из Чернобыля. На самом деле, она вообще не из Украины. Она прожила всю свою жизнь в этом городе, как и я. Хочу подчеркнуть, что, хотя я и не слишком высокого мнения о Шерил, я никогда не называю ее – и вообще кого бы то ни было – обидными прозвищами. «Относись к людям так, как хотела бы, чтобы относились к тебе», – учила меня бабушка, и для меня это незыблемый принцип. За мои четверть века какими только словами меня ни называли, и я могу сказать, что поговорка «Слово не обух, в лоб не бьет» совершенно не соответствует действительности: слово может ранить куда сильнее. Может, Шерил и выше меня по должности, но она точно ничуть меня не достойнее. Нельзя судить о человеке по тому, кем он работает и чего в жизни достиг; судить надо по его делам. Шерил – лентяйка и неряха. Она работает спустя рукава. Никогда лишний раз не перетрудится. Как-то раз я даже видела, как она протирала раковину в номере той же самой тряпкой, которой перед этим мыла унитаз. Можете себе такое представить? – Что ты делаешь? – спросила я, застав ее с поличным. – Это негигиенично. Шерил пожала плечами: – Эти скряги вечно жмотятся на чаевые. Будут знать. Хотя это против всякой логики. Откуда гости узнают, что старшая горничная в их отсутствие размазала по их раковине микроскопические частички фекалий? И почему она решила, что это должно побудить их оставлять более щедрые чаевые? – Это такая низость, что ниже только беличий зад, – отреагировала бабушка, когда я рассказала ей про Шерил и туалетную тряпку. Сегодня утром, когда я пришла, в моей тележке громоздилась груда грязных влажных полотенец и использованного мыла. Уж можете мне поверить, если бы я была за главную, я бы рада была возможности укомплектовывать все тележки собственноручно. На то, чтобы подготовить тележку к смене, у меня ушло некоторое время, и, когда я закончила, наконец явилась Шерил, как обычно поздно, нога за ногу. Мне было очень интересно, кинется ли она первым делом на верхний этаж, как она это делала обыкновенно, якобы для того, чтобы поскорее начать уборку, хотя на самом деле ее целью было проскользнуть в пентхаусы, уборка которых была моей обязанностью, чтобы заграбастать с подушек самые крупные чаевые, оставив мне одну мелочь. Я знаю, что она это делает, хотя не могу этого доказать. Такой уж она человек – мошенник – и вовсе не как Робин Гуд. Робин Гуд брал из благородных побуждений, чтобы восстановить справедливость в отношении обездоленных. Такое воровство оправданно, в то время как любое другое – нет. Только не заблуждайтесь: Шерил – не Робин Гуд. Она крадет у других по одной-единственной причине: чтобы нажиться за их счет. И это делает ее паразиткой, а не героиней. Я сухо поздоровалась с Шерил, потом поприветствовала Солнышко и Суниту, двух других горничных, которые работают со мной в одну смену. Солнышко родом с Филиппин. – Почему тебя зовут Солнышком? – спросила я ее, когда мы с ней только познакомились. – Из-за моей ослепительной улыбки, – ответила она и, подбоченившись, взмахнула метелочкой из перьев. Тогда я увидела сходство – чем Солнышко похожа на настоящее солнце. Она теплая и ласковая. Она очень разговорчивая, и наши гости ее любят. Сунита родом со Шри-Ланки и, в отличие от Солнышка, практически не раскрывает рта. – Доброе утро, – всегда говорю я ей, когда она работает в мою смену. – У тебя все хорошо? Она коротко кивает и отвечает одним-двумя словами, что меня вполне устраивает. Работать с ней приятно, она не лентяйка и не копуша. Я не имею ничего против других горничных, если они делают свою работу на совесть. Могу сказать одно: и Сунита, и Солнышко знают, как навести в номере идеальную чистоту, что я как горничная уважаю. Как только моя тележка была укомплектована, я покатила ее по коридору по направлению к кухне, чтобы навестить Хуана Мануэля. Он отличный товарищ, всегда приветливый и готовый помочь. Оставив тележку у дверей кухни, я заглянула сквозь стеклянное окошечко внутрь. Он был там, у гигантской посудомойки, прогонял сквозь ее недра поддоны с грязной посудой. Вокруг сновали другие кухонные работники с подносами, накрытыми серебряными крышками, свежими трехслойными тортами и прочими декадентскими яствами. Начальника Хуана нигде не было видно, так что сейчас было самое подходящее время, чтобы войти. Стараясь держаться поближе к стене, я добралась до рабочего места Хуана Мануэля. – Привет! – поздоровалась я, возможно слишком громко, но мне хотелось, чтобы он меня услышал сквозь жужжание машины. Хуан Мануэль вздрогнул и обернулся. – Híjole[5], ты меня напугала! – Сейчас подходящий момент? – спросила я. – Да, – ответил он, вытирая руки о фартук, и, подойдя к большой металлической раковине, взял чистый стакан, налил в него ледяной воды и протянул его мне. – Ой, спасибо, – сказала я. Если в подвале было тепло, то в кухне – адское пекло. Не знаю, как Хуан здесь работает, часами простаивая над раковиной в этой невыносимой жаре и влажности и соскребая с тарелок объедки. Все эти нечистоты, все эти микробы. Я каждый день забегаю к нему и каждый день изо всех сил стараюсь об этом не думать. – Я принесла тебе ключ. Номер триста восемь, гости освободили его раньше времени. Я прямо сейчас пойду приведу его в порядок, чтобы ты смог подняться туда, когда понадобится. Договорились? Я тайком приношу Хуану Мануэлю ключи от свободных номеров уже по меньшей мере год, с тех пор как Родни рассказал мне про то, в каком бедственном положении он находится. – Спасибо тебе большое, amiga mía[6], – сказал Хуан Мануэль. – Тебя там никто не побеспокоит до завтра, до девяти утра, пока не придет Шерил. Она вообще не должна убирать третий этаж, но с ней никогда нельзя ничего знать наверняка. И тут я заметила у него на запястьях круглые отметины, красные и воспаленные. – Что это у тебя такое? – спросила я. – Ты что, обжегся? – А, это? Да. Я обжегся. О посудомойку. Да. – Кажется, это нарушение требований безопасности рабочего места! – сказала я. – Мистер Сноу очень серьезно относится к безопасности. Ты должен обязательно ему об этом сказать, он пришлет кого-нибудь проверить посудомойку. – Нет-нет, – ответил Хуан Мануэль. – Я сам виноват. Сунул руку туда, куда не следовало. – Ну ладно, – ответила я. – Будь осторожен, пожалуйста. – Обязательно, – заверил меня он. Все это время он не смотрел мне в глаза, что было совсем на него не похоже. Я решила, что он смущен из-за своей неуклюжести, и переменила тему. – Как твои родные, слышно от них что-нибудь? – спросила я. – Вот, это мне мать вчера прислала. Он вытащил из кармана фартука фотографию и показал мне. Его семья живет на севере Мексики. Его отец умер чуть больше двух лет назад, и они остались без средств к существованию. Поэтому Хуан отсылает домой деньги. У него четыре сестры, два брата, шесть тетушек, семеро дядей и один племянник. Он самый старший из братьев и сестер, примерно моего возраста. На фотографии вся семья сидела вокруг пластикового стола, улыбаясь в камеру. Во главе стола стояла его мать, с гордостью держа в руках блюдо с жареным мясом. – Вот зачем я здесь – на этой кухне, в этой стране. Чтобы моя семья могла по воскресеньям есть мясо. Если бы моя мать познакомилась с тобой, Молли, ты ей сразу понравилась бы. Мы с ней очень похожи, моя мама и я. Если человек хороший, мы это сразу видим. – Он показал на лицо матери на фотографии. – Смотри! Она всегда улыбается, несмотря ни на что. Ох, Молли. На его глаза навернулись слезы. Я не знала, что делать. Мне не хотелось больше смотреть на фотографии его семьи. Каждый раз, когда он показывал их мне, у меня в животе возникало странное ощущение, примерно такое же, как в тот раз, когда я, моя раковину в номере, случайно задела оставленную гостьей на краю сережку и она исчезла в черной дыре слива. – Мне пора идти, – сказала я. – Мне сегодня надо убрать двадцать один номер. – Хорошо, хорошо. Я всегда радуюсь, когда ты заходишь. До свидания, мисс Молли. Я поспешила из кухни прочь, в тихий, ярко освещенный коридор, к моей идеально укомплектованной тележке, и мне сразу же стало намного лучше. Пора было заглянуть в гриль-бар при ресторане, где уже должен был заступить на смену Родни. Родни Стайлз, старший бармен. Родни со своей густой волнистой шевелюрой, в строгой белой рубашке с элегантно расстегнутыми верхними пуговицами, открывавшими взгляду кусочек идеально гладкой кожи у него на груди – ну, вернее, почти идеально гладкой, если не считать небольшого круглого шрама на солнечном сплетении. Ну, в общем, грудь у него не волосатая. Не представляю, какой женщине вообще могут нравиться волосатые мужчины. Нет, я вовсе не предвзята в этом вопросе. Просто, если бы мужчина, который мне понравился, оказался волосатым, я взяла бы воск и выдрала бы всю растительность подчистую. Впрочем, в реальной жизни мне пока что такой возможности не представилось. У меня был всего один бойфренд, Уилбур. И хотя волос на груди у него не было, он оказался сердцеедом. А еще лжецом и мошенником. Так что, возможно, волосы на груди еще не самая худшая вещь в мире. Я глубоко дышу, чтобы избавиться от мыслей о Уилбуре. Мне повезло иметь способность приводить в порядок мысли так же, как я привожу в порядок комнаты. Я воображаю неприятных людей или вспоминаю неловкие моменты, а потом выбрасываю их из своей головы. Раз – и стерто. Вот так просто. В моих мыслях снова царит идеальный порядок. Однако сейчас, сидя в кабинете мистера Сноу в ожидании его возвращения, мне трудно сохранять ясность мыслей. Они снова и снова возвращаются к мистеру Блэку. К ощущению его безжизненной кожи под моими пальцами. И так далее. Я делаю глоток чая, который уже успел остыть. Надо снова сосредоточиться на событиях утра, на том, чтобы восстановить в памяти каждую мелочь… Так, на чем я остановилась? Ах да. Хуан Мануэль. После того, как я ушла от него, я направилась со своей тележкой к лифту и поднялась в лобби. Когда двери лифта открылись, я увидела мистера и миссис Чен. Чены у нас тоже постоянные гости, как и Блэки, хотя Чены с Тайваня. Мистер Чен, насколько мне известно, торгует текстилем. Миссис Чен всегда его сопровождает. В тот день на ней было платье винного цвета с красивой черной бахромой. Чены всегда безукоризненно вежливы, что я считаю исключительным достоинством. Они сразу же поздоровались со мной, что, должна заметить, для гостей отеля большая редкость. Они даже отступили в сторону, чтобы я могла выйти из лифта, прежде чем они туда войдут. – Спасибо, что останавливаетесь в нашем отеле, мистер и миссис Чен. Мистер Сноу научил меня всегда приветствовать гостей по имени, обращаться с ними так, как будто они члены семьи. – Это вам спасибо за то, что поддерживаете в нашем номере такой порядок, – сказал мистер Чен. – Миссис Чен каждый раз отдыхает здесь душой и телом. – Я так, того и гляди, совсем разленюсь. Вы делаете за меня абсолютно всю работу, – сказала миссис Чен. Я не из тех, кто любит привлекать к себе внимание. Если мне делают комплимент, я в ответ обыкновенно или молчу, или коротко киваю. На этот раз я кивнула и, сделав книксен, сказала: – Желаю вам приятного пребывания в нашем отеле. Чены вошли в лифт, и двери закрылись. В лобби было достаточно оживленно, кто-то заселялся, кто-то, наоборот, выезжал. С виду все было в порядке, моего вмешательства не требовалось. Иногда, впрочем, кто-то из гостей может оставить на журнальном столике смятую газету или бросить стаканчик из-под кофе на чистый мраморный пол, где из него непременно вытекут последние несколько капель, образовав зловещее коричневое пятно. Если я замечаю подобные досадные мелочи, я быстренько устраняю их. Строго говоря, уборка лобби в мои обязанности не входит, но, как говорит мистер Сноу, хорошие работники сами проявляют инициативу. Я подкатила свою тележку ко входу в гриль-бар и поставила ее на тормоз. Родни уже стоял за баром, читая газету, разложенную на стойке. Я вошла в зал стремительной походкой, чтобы показать, что я – женщина, уверенная в себе и занятая. – Я пришла, – сообщила я. Он вскинул глаза. – А, Молли, привет! Ты за газетами? – Твое предположение на сто процентов верно. Каждый день я беру в баре стопку газет, чтобы разнести их по номерам во время уборки. – Ты это уже видела? – спросил он, указывая на лежащую перед ним газету. Он носит очень блестящие часы «Ролекс». Хотя я в брендах не очень разбираюсь, я прекрасно знаю, что «Ролекс» – марка не из дешевых, а это, по всей видимости, означает, что мистер Сноу высоко ценит Родни за выдающиеся способности бармена и платит ему больше, чем обычно платят барменам.