Не то чтобы они встали при моем появлении, они попросту спорили не только на повышенных тонах, но так же полностью игнорируя диваны и кресла. - В смысле никаких судебных исков против миссис Тодс не будет?! – разъяренно спросила я, негодующе глядя на лорда старшего следователя и нервно застегивая свое платье. Давернетти, продолжая пугать неестественностью безумной улыбки, которая была совершенно не к месту, холодно произнес: - Дорогая, потрудитесь привести себя в достойный вид. - Уже тружусь! – с пылом заверила его, застегивая две последние пуговки. После чего перейдя к застегиванию манжет, мрачно вопросила: - Итак? - Итак «что», дорогая? - в тон мне, полюбопытствовал лорд Давернетти. Мне вдруг стало крайне интересно - а он в курсе изменений в своей внешности? Почему-то складывалось такое ощущение, что нет? Я мало знала этого дракона, но уже была вынуждена признать - что-что, а запугивать он умел. Как умел и не вызывать к себе никаких положительных чувств в принципе. И в связи с этим, подозрение на счет того, что он даже не догадывается о моей шалости, выросло, оформилось и укрепилось. - И-так, - медленно проговорила я, - дорогой Кристиан, а вы сегодня смотрелись в зеркало? И взгляд мой принял самое невинное из всех возможных выражений, а улыбаться желание если и было, то лишь после того, как лорд Давернетти ознакомиться с последствиями своего незаконного сотрудничества с магами старой школы. Но Давернетти смотрел на меня, я все более невинно на него. И по мере того, как взгляд мой становился все невиннее и невиннее, его собственный наполнялся вполне обоснованным подозрением. - Зеркало! – хриплым рыком приказал лорд старший следователь. Доктор Эньо метнулся к шкафу, достал ручное зеркало, принес и молча протянул его Давернетти. В следующий миг дракон имел огромное удовольствие узреть свой сияющий идиотизмом оскал. Еще мгновение у него ушло на то, чтобы осознать – таким его видели все! Все полицейское управление, половина жителей города собравшихся у цветочной лавки, люди и драконы внизу, и собственно он только что угрожал адвокату и врачу все с той же идиотской улыбкой. В следующий миг, зеркало, не выдержав вероятно накала эмоций взбешенного дракона дало трещину. Давернетти отшвырнул испорченный предмет от себя, и стремительно развернулся ко мне. Выдержав его полный ярости взгляд, я со все возможным достоинством ответила: - Приворот – обоюдоострое орудие, лорд Давернетти, даже если это приворот сделанный магом старой школы. Дракон выдержал удар с достоинством, коего я в нем не ожидала. Выпрямился, расправил плечи, размял шею и задал вопрос: - И когда исчезнет данный эффект? Бесконечно поражаюсь отсутствию хоть малейших проявлений совести у данного дракона. - Когда я сумею снять приворот, лорд Давернетти. И судя по потемневшему взгляду лорда старшего следователя, я поняла – он убежден, что на подобное сил у меня хватит явно не скоро. То есть - это все было спланированной акцией! Он превосходно знал, что на момент наложения приворота я пребываю в крайне ослабленном состоянии, собственно максимально ослабить меня пыталась и миссис Тодс. Налицо все признаки преступного сговора. И я… я не знала, что с этим делать. Бросив взгляд на адвоката, осознала – что и он так же. Наглость, безумная уверенность в своей безнаказанности и да - знание законов, все это было на стороне лорда старшего следователя. Давернетти в данной ситуации нас всех, пусть будет «умыл», потому как да, фактически, находясь под приворотом, я едва ли подхожу под категорию «пребывая в здравом уме и ясной памяти», с другой стороны… а с другой стороны я буду не я, если все это вот так просто оставлю! - Доктор Эньо, вы не могли бы созвать консилиум? - обратилась я к врачу. - Насколько я помню, трех представителей вашей профессии будет достаточно, для максимально точного вынесения вердикта о моем психическом состоянии. Ответить мне врач не успело, его перебил раздраженный лорд Давернетти, позволивший себе крайне фривольное: - Анабель! И это стало последней каплей. Развернувшись к полицейскому, я гневно отчеканила, глядя в его драконьи черно-зеленые глаза: - Ваша сообщница, лорд Давернетти, едва не убила мою миссис Макстон! Я не буду сейчас высказываться по поводу наложенного приворота и подлой бесчестности с вашей стороны, это дело другое, но миссис Тодс едва не уничтожила мою экономку! И меня в данный момент едва ли интересуют причины ее поступка, но я не остановлюсь, не успокоюсь, и не буду даже пытаться сделать вид, что никто не собирался убить миссис Макстон! Старший следователь шумно выдохнул и собирался было что-то сказать, но я не позволила: - Магам старой школы запрещено применять свою магию в отношении не одаренных магией лиц – это закон, лорд Давернетти. Один из тех базовых законов, которые обязаны соблюдать даже в Вестернандане. И, раз вы считаете воздействие на меня «нормальным», я так же выдвину обвинение по поводу наложенного на меня приворота. Более того - я пойду абсолютно на все, включая жалобу на имя императора, раз уж он здесь, а у меня есть связи среди охраняющих его оборотней, но вот чего я точно никогда делать не стану, так это замалчивать факт применения вредоносной магии по отношению к неспособным защититься от нее людям. Это низко! Это подло! Это бесчеловечно! И повернувшись к доктору Эньо, я спросила: - Сколько времени вам потребуется? - Четверть часа, - ответил врач, направляясь к своему столу. В этом вопросе он был полностью на моей стороне, как впрочем был бы и любой представитель его профессии. Дело о магах старой школы «Генверт» стало в свое время не просто резонансным, оно вызвало шок и ужас у всего цивилизованного общества. Опыты над людьми, закрытые лаборатории где выращивали трехголовых, четырехногих и прочее детей, вмешиваясь в формирование ребенка на этапе эмбрионального развития, массовая гибель подопытных, который заражали наиболее опасными заболеваниями и оставляли мучительно умирать, отслеживая все стадии болезни, и собственно ее развитие… Это было ужасно. Это было страшно. И это было необратимо. Самым страшным стал именно факт необратимости. Магом старой школы мог стать далеко не каждый маг, для этого требовался уровень практически равный отметке десять и выше на шкале магоизмерителя, а потому, спустя какое-то время представители этого научно магического течения почувствовали себя… чем-то вроде богов. Как минимум, они возомнили, что находятся выше законов как государственных, так и морально-этических. А их отношение к обычным людям было чем-то сродни отношению к грязи под ногами. Все это терпели достаточно долго, пока один из сбежавших лаборантов университета Генверт, не обнародовал факты проводимых там опытов над людьми… И едва газеты пустили эту информацию вместе с фотографиями на первые полосы, на улицы вышли все. Не только простые люди – но так же и маги, врачи, ученые, вся интеллигенция. Это был шок, который сплотил народ воедино, и народ жаждал справедливости. Судебные разбирательства длились больше года, некоторые из заседаний приходилось проводить в закрытом режиме, но резонанс все же был слишком огромным - оглашение приговора прошло на городской площади. Пятьдесят пять казненных по делу «Генверт», более ста семидесяти получили печати, перекрывающие доступ к магическим силам, магия старой школы была объявлена вне закона, сжигались учебники, научные труды бесчеловечных ученых и… кончали самоубийством практически все бывшие подопытные, даже те, кого удалось спасти. Просто потому что программу на самоуничтожение в них заложили ранее, а снять ее можно лишь в первые несколько минут, и то не всегда получается. А потому не было ни сочувствия ни сожаления по поводу приведенных в исполнение смертных казней… потому что еще год после смерти тех, кто оказал влияние на подопытных, эти подопытные убивали себя, несмотря на все предпринятые меры, несмотря на то, что некоторых практически привязывали к постелям, пытаясь спасти… Не вышло - если у них не было возможности убить себя как-то иначе, они просто прекращали дышать. Истории были одна страшнее другой, ведь убивали себя даже маленькие дети, спасенные из лабораторий еще в младенческом возрасте… а потому никакого сочувствия не было ни у кого. Абсолютно ни у кого. И, нет, я не могу сказать, что все маги старой школы были безжалостными мерзавцами, очень многие выступили с явственным осуждением поступка своих коллег, многие остались в столице, причем среди них было превалирующее количество врачей, но одно правило было введено в степень табу: «Никакого воздействия на неодаренных магически людей». После этого часть докторов старой школы повесили на свои двери таблички «Ведется прием только магов», часть переучилась, перейдя на использование обратимой магии. Собственно поэтому ни у меня, ни у профессора Наруа не возникло никаких опасений, при обнаружении приворота выполненного магом старой школы. Она знала на кого приворот, да, это неэтично, незаконно и в целом очень неправильно, но это не подсудное дело, а вот нападение на миссис Макстон – уже преступление, равное убийству! - Анабель, - очень мягко произнес мое имя лорд Давернетти. Неодобрительно покачав головой, я тихо ответила: - Вы либо просто не понимаете весь ужас произошедшего, лорд Давернетти, либо являетесь еще большим подонком и мерзавцем, чем я полагала. Дракон, все с той же идиотской улыбкой, внимательно посмотрел на меня и вышел. Позже, уже в присутствии трех врачей, проведших осмотр и в данный момент подписывающих акт о моей полной вменяемости, я стояла у окна, и наблюдала за тем, как миссис Тодс выводят уже в железных наручниках. Женщина выла, пыталась упираться, все время оборачивалась и что-то кричала лорду Давернетти, но тот с абсолютно стеклянным взглядом и все той же идиотской улыбкой вышел на порог, проследил за тем как драконы, фактически в принципе не чувствительные к магии старой школы усаживают миссис Тодс в воронок, после чего прислал одного из подчиненных за всеми присутствующими в данный момент у доктора Эньо врачами. И наши худшие подозрения оправдались. Двенадцать работниц оранжереи и две флористки - никакой возможности иметь детей. Шестеро работников оранжереи и четыре курьера - невозможность потребления алкоголя, повышенная работоспособность за счет внутренних резервов организма. Эти мужчины практически никогда не болели, нет, но выглядели старше своих сверстников на восемь-десять лет. А еще – они все были зависимы от оранжереи. Все. - Я займусь этим, - попытался хоть как-то утешить меня адвокат, когда собственно все это окончательно вскрылось. - Судебные иски, моральная компенсация, если им и дальше придется работать в оранжерее, то, по крайней мере, их семьи будут более чем обеспечены. Я заставлю Тодса заплатить за все. - У этих людей не будет средств на оплату ваших услуг, - грустно отозвалась я, глядя на одну из флористок, которая в нетерпении дождавшись пока завершат осматривать, умчалась составлять очередной букет так, словно это было единственным жизненно важным делом для нее… к сожалению, так оно теперь и было. Навсегда. - К черту, мисс Ваерти, - адвокат бросил папку на стол, рухнул на диван рядом со мной и, растерев лицо, глухо пояснил: - Есть вещи, которые делаешь ради собственной совести, а не денег. - Спасибо, мистер Эйвенер, - искренне поблагодарила я. - Благодарить должны вас, - профессор Наруа незаметно подошедший, опустился в кресло напротив, - миссис Макстон как минимум. Вы не должны были вмешиваться в вашем состоянии, ее защита не ваша прямая обязанность. Грустно улыбнувшись, я тихо ответила: - Поверьте, мистер Нарелл, в деле благодарности приоритет у миссис Максон, вы даже не представляете сколько поддержки, заботы и тепла она уделила мне, когда я больше всего в этом нуждалась и да – это тоже не входило в ее обязанности. В принципе, если так разобраться, проявление человеческого участия редко вменяется в обязанности. - Если только ты не монашка, - отвлеченно произнес мистер Эйвенер. Мы удивленно посмотрели на него, он кивком головы указал в сторону стойки - сестра ордена святого Мартина как раз заказывала у одной из флористок траурный венок из лилий. Что было странно - лилиями редко украшают подобные, скажем так изделия. Флористка металась от стойки к нарезанным и стоящим в кадках светам, словно радостно порхающая бабочка, и за несколько минут, буквально на наших глазах, родилось воистину чудо - безумно красивая композиция, которую красиво упаковали, пытаясь уберечь хрупкие лилии от пагубного воздействия мороза, после чего служительница ордена расплатилась и поспешила уйти, заметив наши внимательные взгляды. Взгляды наши действительно были далеки от тактичности и норм поведения в обществе, а едва монахиня покинула лавку, профессор Наруа поднялся, сходил к флористке и попытался узнать причину покупки подобного. Не узнал. Сияющая самой счастливой из улыбок флористка озвучила, что они не интересуются подобного рода информацией, если только не в стремлении выяснить детали, позволившие бы сделать букет гораздо более подходящим событию и адресату, но в данный момент сестра милосердия и так все прекрасно объяснила, поэтому никаких вопросов задавать не потребовалось. Вернувшийся профессор сел, вновь достал трубку и произнес, раскуривая табак: - Лилии обычно символизируют невинность. Умер кто-то совсем… невинный. - Монашка? - предположил мистер Эйвенер. - Монахиням букеты на могилы не ставят, - отрезал профессор, и посмотрел почему-то на меня. Я была не в самом лучшем расположении духа, но…