— А я думаю иначе. Дело касается ложных обвинений Дуэйна Линденора против меня, а не того, что случилось со мной в баре, посещаемом известными сомнительными личностями, когда туда наведалась полиция. У меня есть алиби на то время, когда, как писали газеты, был убит Линденор и второй человек. Можете его проверить, но не вздумайте приплетать к этому мою семью. Если только вы оброните слово моей жене или дочери, я лишу вас жетона и сниму с плеч голову. Вам понятно? Голос адвоката стал спокойнее, лицо было искажено гримасой брезгливости. Базз еще раз попытался быть дипломатичным: — Меня также интересует Рейнольдс Лофтис, мистер Хартшорн. Он тогда был арестован с вами. Сообщите, что вы знаете о нем, и я скажу детективу шерифа, который расследует это дело, чтобы вас не беспокоили. Ваше алиби будет принято во внимание. Это вас устроит? Хартшорн сложил руки на груди: — Я не знаю никакого Рейнольдса Лофтиса и не желаю иметь дела с каким-то немытым полицейским, от которого за милю разит дешевым одеколоном. А теперь — вон из моего дома! По тому, как Хартшорн произнес «Рейнольдс», Базз понял, что он отлично его знает. Он подошел к серванту, налил в стакан виски и подошел с ним к адвокату: — Это успокоит нервы, Чарли. Я не хочу, чтоб вы тут загнулись у меня на руках. — Убирайся из моего дома, вонючий подонок! Базз бросил стакан, схватил Хартшорна за горло и шмякнул об стену: — Ты катишь не на того, советник. Я не мальчик, ты меня трахать не будешь. А теперь так: говори, что у тебя было с Лофтисом, или я иду в гостиную и говорю твоей милой дочке, что ее папа сосет хер в мужском туалете в парке Уэстлейк и дает мальчикам в жопу на Селме и Лас-Палмас. А если кому вякнешь, что я угрожал, пропечатаю тебя в «Конфиденшнл магазин», как ты трахаешь черномазых трансвеститов. Усек? Лицо Хартшорна стало лиловым, по нему текли слезы. Базз отпустил его, увидел на шее отпечаток своей пятерни и сложил ее в увесистый кулак. Хартшорн проковылял до серванта и взял графин с виски. Базз демонстративно, вполсилы шарахнул в последний момент кулаком о стену: — Рассказывай о Лофтисе, дьявол тебя возьми. Не тяни, чтобы я смотал отсюда поскорее. Звякнули стаканы, раздался тяжелый вздох, наступила тишина. Базз смотрел в стену. Хартшорн заговорил глухим сдавленным голосом: — Рейнольдс и я просто… развлекались. Мы встретились на вечеринке у одного бельгийца, кинорежиссера. Этот человек был очень au courant[39] и часто устраивал встречи в наших… в таких клубах. У меня не было никаких серьезных намерений относительно Рейнольдса, потому что он встречался с одним сценаристом, и третий мог бы помешать. Я был лишним… поэтому никогда… Базз повернулся и увидел, что обмякший Хартшорн сидит в кресле и греет руками стакан с виски. — Что еще можешь сказать? — Ничего. После той встречи в баре «Рыцарь в латах» я Рейнольдса ни разу не видел. Кого вы хотите… — Никого, Чарли. Никто ничего не узнает. Я просто скажу, что Лофтис… — О боже, неужели опять преследование инакомыслящих? Базз ушел под жалобные всхлипы Хартшорна. Пока он уговаривал клиента и махал кулаками, пошел сильный дождь. Вода стояла стеной, ливень, казалось, смоет в океан все предгорье и завалит песком половину залива. Базз поставил три против одного, что Хартшорн будет держать язык за зубами, и два против одного, что продолжать трясти его бессмысленно — он совсем слетит с катушек. Что делать? Ехать обедать в забегаловку или — домой писать рапорт. Все одно. Он чувствовал на себе запах пота педика и собственного пота. Подумал, что с этим мудаком, пожалуй, хватил лишку, и на него навалилась тоска. На полпути к офису он опустил стекло, впустив воздух и дождь, потом развернулся и поехал домой. Жил он в «Лонгвью Апартментс» на углу Беверли и Марипоза. Четыре обращенные на юг комнаты на шестом этаже обставлены списанными декорациями от разных постановок РКО. Заехал в гараж, поставил машину и на лифте поднялся на свой этаж. А у дверей в мокром, усыпанном блесками платье из ткани с золотой нитью сидит Одри Андерс и держит на коленях мокрую норковую шубку. Шубка служила ей пепельницей. Увидев Базза, она сказала: — Прошлогодняя модель. Микки купит мне новую. — И погасила сигарету о воротник. Базз помог Одри подняться и чуть дольше обычного задержал ее руки в своих: — Неужели мне внезапно начинает везти? — Цыплят по осени считают. Лавонна Коэн со своим китайским клубом отправилась в поездку, и Микки считает, что наступил сезон охоты на меня. Сегодня намечались «Мокамбо», «Роща» и под конец выпивка с Герштейном. Мне это надоело, и я смылась. — Я думал, у вас с Микки любовь. — Любовь имеет и оборотную сторону. А ты знаешь, во всем телефонном справочнике ты единственный, другого Тернера Микса там нет. Базз открыл дверь. Одри вошла, бросила свою норку на пол и осмотрела гостиную. Мебель состояла из кожаного дивана и легких кресел из «Лондонских каникул» и головы зебры на стене — из «Хозяина джунглей». Дверь в спальню когда-то служила входом в кабак на съемках «Ярость на Рио-Гранде». Лимонно-зеленый ковер с оранжевыми полосами был покрывалом, на котором нежилась амазонка-охотница в фильме «Песнь пампасов». — Микс, ты все это купил? — спросила Одри. — Подарки от богатого дяди. Выпить хочешь? — Я не пью. — Почему? — Мои отец, сестра и оба брата пили, так что я — пас. Базз думает: выглядит она хорошо, но все же не так, как выглядела без макияжа и в рубашке Микки до колен. — И пошла в стриптиз. Одри села, сбросила туфли, спрятала ноги в мех шубки: — Да. Не проси меня делать трюк с кисточками, я все равно не стану. Микс, а с тобой-то что? Я думала, ты будешь мне рад. Он все еще чувствует исходящую от него вонь. — Я отлупил сегодня одного типа. Противно. Одри шевелила пальцами ног под шубкой: — Да ну? Этим ты зарабатываешь на жизнь? — Обычно, когда я разбираюсь с парнями, они оказывают хоть какое-то сопротивление. — Что же это — игра, что ли, такая? Баззу вспомнилось, как однажды в разговоре с Хьюзом сказал, что предпочитает женщин, которые тебя понимают. — Слушай, ну что мы всё или лбами сталкиваемся, или друг другу вопросы задаем? Неужто нельзя придумать ничего получше? «Заводная девчонка» пинком поправила шубку: — Спальня у тебя тоже такая? Базз рассмеялся: — «Ноктюрн Касбаха» и «Розовый рай» — говорит тебе это о чем-нибудь? — Я о другом спрашиваю. А теперь ты меня спроси — только откровенно! Базз снял пиджак, отстегнул кобуру и бросил на кресло: — Ладно. Микки следит за тобой? Одри покачала головой: — Нет. Я запретила ему. Я же не дешевка какая-нибудь. — Где твоя машина? — В трех кварталах отсюда. Всему зеленый свет! Самый глупый его поступок может обернуться сказкой. — Значит, ты все просчитала! — Знала, что ты не скажешь нет, — сказала Одри и помахала своей шубкой. — Я и полотенце на утро захватила. Базз думает: «Покойся с миром, Тернер Прескот Микс, 1906–1950». Он глубоко вздохнул, подобрался, толкнул дверь в спальню и начал раздеваться. За ним вошла Одри. Вид кровати ее рассмешил: розовое атласное покрывало, розовый балдахин, розовые горгульи на фигурных ножках. Одним махом она скинула с себя одежду. От вида ее обнаженных грудей ноги Базза одеревенели. Одри подошла к нему и сдернула галстук, расстегнула рубашку и ослабила ремень. Он стоя содрал с себя ботинки и носки; соскользнула на пол рубашка. Все тело охватила дрожь. Одри рассмеялась и провела пальчиком по гусиной коже на его руках, потом стала гладить тело, те места, которых он стыдился, — круглое брюхо, жировые складки на боках, ножевые раны на волосатой груди. Но когда она стала лизать его, он успокоился. Поднял ее на руки, чтоб показать, какой он сильный — ноги едва не подкосились, — и положил на кровать. Скинул брюки, трусы и лег рядом. В тот же миг ее руки, ноги обвили его, она прижалась лицом к его лицу, а рот так жадно искал его, будто в нем сосредоточились все ее желания. Он стал целовать ее — грубо, нежно, снова грубо, терся носом о ее шею и вдыхал запах ароматного мыла, а совсем не тех духов, которыми грезил. Он взял ее за груди и сжал соски, вспоминая все, что говорил ему каждый коп о ее сенсационном номере в «Бэрбанк Бурлеск». На его прикосновение к каждой части ее тела Одри откликалась томным стоном. Он целовал и лизал ее между ног — она глухо вскрикивала. Возгласы ее становился все громче, по рукам и ногам пробежали судороги. Ее страсть переполнила его, он вошел в нее, чтобы стать ее частью. Бедра Одри вздымались, покрывало упало на пол. Базз почувствал, что больше не может терпеть. Она все крепче и крепче прижималась, и он уже не сдерживался. Ее гибкое тело — вдвое легче его — упругой пружиной продолжало толчки. Тогда он обхватил ее голову, зарылся лицом в ее волосы, обмяк, и пружина перестала биться. Их соединяли розовая атласная простыня и общий пот. Базз скатился на бок, один его палец лежал на запястье Одри, так они оставались соединенными, пока переводили дух. Восемь лет он не курил, а дышал как гончая собака. Она лежала тихо, только учащенное биение пульса говорило, что внутри все еще не утихло. Его грудь вздымалась, он думал, что бы сказать. Одри стала водить пальцем по его шрамам на груди и заговорила первой: — А ведь все могло быть сложнее. Базз наконец задышал ровнее: — Что, уже продумываешь варианты? Одри, по-звериному нацелив на него ногти, сделала вид, будто хочет его оцарапать: — Мне просто хочется знать свое положение. Надо было ловить момент — риск того стоил. Базз взял Одри за руки: — Значит, будет и новая встреча?