Все было верно и не представляло собой тайну. Билли Мура не удивило, что Вроблески основательно подготовился к встрече, но все же он чувствовал себя неуютно оттого, что вынужден говорить о дочери в таком месте и с таким человеком. – Она с тобой живет? – Сейчас – да. Поэтому мне и нельзя нарываться. – Дети… Это такая ответственность, правда? – Да уж. Билли подозревал, что Вроблески мало знал или беспокоился о детях, однако с ответственностью он попал в точку. – Эй, Лорел, – позвал хозяин дома, моментально забыв про детей, – встань, разденься до пояса. Девушка выполнила приказание, сбросила плечики платья, и оно опало, повиснув на талии. На мгновение Лорел встретилась глазами с Билли, но тут же отвернулась. Ее поведение могло показаться застенчивым, хотя на самом деле никакого отношения к застенчивости не имело. Девушка повернулась к Билли задом. Вся ее спина была грубо, неумело изрисована пересекающимися линиями красного, черного и синего цвета, какими-то неуклюжими штрихами, квадратами, кругами, символами, стрелками. Безобразный сумбур, нанесенный второпях, кое-как. – Что это, как ты думаешь? – спросил Вроблески. – Мне полагается это знать? – А если бы я сказал, что это – карта? – Раз так, поверю на слово. Билли присмотрелся. Если значки действительно представляли собой карту, то она была еще чуднее всех остальных в этом доме. – Не пойми что, верно? Билли согласно кивнул. – Я тоже озадачен, – признался Вроблески. – А мне очень не нравится состояние озадаченности. Рядом с тахтой в черном эмалированном горшке рос толстый, размером с баскетбольный мяч золотистый ферокактус. Вроблески рассеянно надавил указательным пальцем на одну из загнутых колючек, словно решил сдать кровь на анализ. – Знание – сила, верно? – спросил он. – На мой взгляд, сила бывает двух типов. Один тип – когда ты способен заставить других делать то, что нужно тебе. Так представляют себе силу большинство обывателей. Есть и другой тип – когда никто не может тебя заставить делать то, что ты не хочешь делать. По мне, такая сила лучше. Но в данный момент у меня нет никакой. Билли Мура признание застало врасплох. Выходит, Вроблески вовсе не сгусток бесконтрольных побуждений и агрессивных инстинктов, каким его представляют другие? То, что он способен выказывать некоторую слабину, в глазах Билли делало характер знаменитого киллера только крепче, хотя его личное мнение о Вроблески, понятное дело, не стоило и выеденного яйца. – У меня есть для тебя работа, Билли, – сказал хозяин дома. – Или для такого человека, как ты. – Что за работа? Описание рабочих обязанностей началось с глубокого вздоха. – Похоже, Лорел не единственная женщина, кому сделали подобную татуировку. Я, конечно, знаю, что нынче татуировки заказывает себе каждая шлюха, но не такие. Билли проглотил вопрос «а какие?». Он не разбирался в отличительных особенностях татуировок. Вместо этого он спросил: – И много таких женщин? – Ты задаешь меткие вопросы, Билли. Если бы я знал ответ… На данный момент работа эта не имеет конечного срока. Но если я поручу ее тебе, делать надо вот что. Тебе позвонит мой человек Аким, скажет, что есть татуированная женщина, которую надо привезти сюда. Объяснит, где она находится. Розыски – не твоя забота; Аким – мастер находить всякие вещи. Ты едешь за ней и везешь ее ко мне. Об остальном я позабочусь сам. – Что-то очень уж просто. – Так и есть. – А женщины захотят со мной ехать? – Необязательно. Видишь? Уже не так просто. Вроблески опять устремил взгляд за окно оранжереи, на нежное, широкое, гаснущее небо цвета индиго и город под ним, на частично снесенное офисное здание и незаметно растущий рядом, словно складываемый из кубиков конструктора, небоскреб. Билли посмотрел в том же направлении, удерживая себя от поспешных выводов. – С этими женщинами потом случится что-то нехорошее? – спросил он. – Что-то нехорошее с ними уже случилось. Билли терялся в догадках и в то же время понимал, что его хотят заинтриговать. – Видишь ли, – сказал Вроблески, – если только человек не конченый маньяк, убийство оставляет в душе осадок. Он говорил неуверенно, словно сам лишь недавно открыл для себя эту истину и не до конца в ней убедился. Вроблески вышел из оранжереи на террасу. Билли последовал его примеру. Ему не хотелось оставаться один на один с Лорел, кактусами и рельефной картой Иводзимы. – По моим сведениям, ты не законченный маньяк, Билли. Я тоже, что бы обо мне ни говорили. Поверь. Хотя можешь не верить. Разницы все равно никакой. Вроблески погрузился в молчание. – Что теперь? – Езжай домой, – ответил Вроблески. – Если я решу, что ты мне подходишь, тебе позвонят. Захочешь оставить работу за собой, скажешь: «Я готов поработать на мистера Вроблески». Если же решишь отказаться, то скажешь: «Благодарю, но я отклоняю предложение мистера Вроблески». Хотя полагаю, что ты мне не откажешь, Билли. Еще вопросы будут? – Деньги? – Деньги не проблема. – Почему я? – Может, прикид твой приглянулся, – небрежно бросил Вроблески. – А может, ты напоминаешь мне самого себя. Такую хрень обычно говорят на собеседованиях, не так ли? – Угу. На собеседовании что угодно можно услышать. Встреча выдохлась. Вроблески сказал все, что хотел, и отвел Билли Мура во двор, где стоял «Кадиллак» гостя. В отсутствие хозяина автомобилем, очевидно, занимались, он еще влажно блестел, а вокруг стояли лужи воды, и все-таки, когда Билли осмотрел машину, она не показалась ему чище, чем прежде. Грязь только размазали. Зачем? Нарочно, что ли? Зато стоящий рядом внедорожник сиял такой чистотой и чернотой, что, казалось, засасывал в себя свет. – Неплохая тачка, я знаю, – сказал Вроблески. – У меня много красивых вещей. Когда я обещал как-нибудь показать тебе свою коллекцию карт, я не кривил душой. – Хорошо, – ответил Билли, маскируя ответом полное отсутствие интереса. Карты? Кому до них какое дело? Он сел в машину, готовясь вернуться в привычный для него мир. Билли знал: Вроблески работу предложит, и он от нее не откажется, потому что нуждается в деньгах. Он также понимал, что, возможно, подписывается на гораздо большее. И что люди, обещавшие не нарываться на неприятности, не должны так себя вести. 5. Зак Уэбстер ставит себя на карту Часы показывали шесть тридцать длинного, неугомонного летнего вечера – в это время Зак Уэбстер обычно закрывал магазин. Скорее всего, сегодня больше никто не заглянет – посетителей бывало мало даже в лучшие времена. По сути, Зак мог открывать и закрывать магазин, как заблагорассудится. Никто не дышал ему в затылок. Его босс, Рэй Маккинли, владелец этого и многих других заведений, гордился стилем управления а-ля «спустя рукава» и доверял Заку. Точнее, был хорошо осведомлен о патологическом чувстве ответственности своего работника. Если табличка на дверях возвещала, что магазин открыт с десяти до семи, то Зак будет открывать и закрывать его как полагается. Магазин назывался «Утопиум», однако название это таило в себе неочевидный подтекст. Оно содержало окольный намек на цитату из Оскара Уайльда: «Если в мире отсутствует Утопия, на такую карту мира не стоит и смотреть, потому что не увидим той земли, куда все время стремится Человечество»3. Зак не уставал повторять всем, кто был готов слушать, что на самом деле карт Утопии существовало великое множество, начиная с версии 1516 года в книге Томаса Мора, а также более поздние гравюры, лубки, оттиски и тому подобное. Это и служило источником доходов «Утопиума» – магазин продавал картографический антиквариат: карты географические и навигационные, атласы, изредка реквизит картографов, складные циркули, старинный разметочный инструмент. Товар был рассчитан на особого покупателя – чересчур особого, как иногда думал Зак. Магазин занимал небольшое, темное, обшитое дубом помещение в две комнаты с подвалом-хранилищем в тихом захолустье, некогда районе красных фонарей, который миграция населения, строительная активность и ползучая джентрификация4 превратили в новую «зону искусств и ремесел». С магазином соседствовали галерея непризнанного искусства, лавка продавца валторн и салон уникальных свадебных платьев. Никто из соседей не процветал, что можно было сказать и об «Утопиуме». Хозяина такое состояние дел вполне устраивало. Он неоднократно объяснял Заку, что среди множества бизнес-проектов магазин причинял забот меньше всего. Увлекавшийся картами и антиквариатом Рэй Маккинли купил магазин довольно случайно, сжалившись над беспросветным положением прежнего владельца и соблазнившись невероятно низкой ценой. В сделку входили помещения, наличный товар и единственный плохо оплачиваемый работник – Зак, хотя последнего никто не предупредил, как долго его собирались держать. Пока что магазин работал, но Рэй Маккинли любил повторять, что главную ценность представляла не сама торговая точка, а земельный участок. Со временем джентрификация наберет силу, землю продадут, и хозяин срубит кучу денег. Что это означало для Зака, не обсуждалось – он вполне мог стать безработным. А заодно и бездомным. Зак жил в тесной квартирке над магазином, места в которой оставалось еще меньше из-за хранившегося в ней товара. Эти предметы не имели коллекционной ценности, по большей части их приобрели в нагрузку к действительно неординарным вещам. Квартиру загромождали коробки вышедших из употребления дорожных карт, целая охапка школьных атласов, несколько десятков дешевых, весело раскрашенных глобусов. Зак смирился с обитанием среди остатков непроданного товара. Поиски новой работы или нового жилья были ему не в новинку, но и не в радость; если разобраться, лучшей работы, чем в магазине карт, у него не случалось и, возможно, уже не случится. Разумеется, Зак не мечтал о такой жизни и карьере; с другой стороны, он никогда не отличался амбициями и не строил конкретных планов на будущее. Образование его состояло из ряда мало связанных между собой курсов – по антропологии, истории девятнадцатого века, авангардному кино, музейному делу, управлению архивами и, конечно, картографии различного вида – традиционной, критической, планетной и радикальной. Какую стезю подобный набор предметов мог ему уготовить, сказать было трудно. Несмотря на грамотность и эрудицию, Зак не годился в ученые – его интересы были слишком узки и экстравагантны: Леон Баттиста Альберти5, сборные карты восемнадцатого века, дебаты вокруг «неделимых элементов информации». Он не собирался получать докторскую степень, писать книги, тем более преподавать. И хотя подчас Зак воображал себя опекуном или хранителем какой-нибудь в высшей степени специализированной, возможно, тайной коллекции карт, он отдавал себе отчет, что просто-напросто фантазирует. Все остальное время он считал себя картоголиком. А где еще работать картоголику, как не в магазине карт? Такую работу можно считать везением. Пока же Зак сидел за стойкой и смотрел в окно на улицу скучающим – а каким еще в таких обстоятельствах? – взглядом. Поэтому, когда на тротуаре появилась движущаяся груда тряпья, он не сразу сообразил, кто или что перед ним. Ясное дело, тряпье не могло двигаться само по себе, кто-то внутри него перебирал ногами. В районе еще встречались последние оборванные бродяги, однако здесь явно другой случай. Во-первых, тряпки эти когда-то были ценной тканью, возможно накидкой или бархатной шторой. Теперь ткань испачкалась и свалялась, но все еще сохраняла остатки былой роскоши. Тюк остановился, на минуту замер и стал расти – человек внутри него решил подняться. Появилась голова – женская. Лицо скорее моложавое, чем молодое, осунувшееся. Длинные волосы цвета мокрой газеты – женщина некогда была красива. Ее глаза остановились на вывеске «Утопиума», в них зажглась надежда. Она запахнулась в тряпье и направилась к магазину. Первым побуждением Зака было преградить вход, не впускать бродяжку в магазин, потом он решил сперва чуть-чуть приоткрыть дверь и поговорить с ней, сказать – строго, если потребуется, – чтобы шла себе подобру-поздорову. Но когда он заглянул женщине в глаза, внутри зашевелилось слабое сочувствие. Женщина ответила опасливым, полным подозрения взглядом и произнесла хрипловатым голосом: – Вы мне не поможете? Зак подумал, что она имеет в виду деньги, пошарил по карманам и обнаружил лишь унизительно малое количество мелочи. – Что здесь? Не больница ли? – спросила женщина. – Нет. Магазин. Лицо женщины скривилось, словно она привыкла постоянно испытывать горькие разочарования. Кстати, неподалеку находился пункт неотложной помощи. Зак хотел было объяснить, как туда дойти, но не успел. Тряпки, оказалось, не падали только потому, что бродяжка прижимала их к телу руками. Услышав, что «Утопиум» не медицинское учреждение, женщина ослабила хватку, и ее «одежда» упала на мостовую. Откуда ни возьмись, на пороге перед Заком оказалась обнаженная женщина. Тело – худое, бледное, неопрятное, ребра торчат, кожа обвисла. Прежде чем Зак успел как следует его рассмотреть, незнакомка быстро повернулась к нему спиной.