— Мы должны были умереть, — пробормотал он, сунув палец в одно из отверстий. — Почему таких дырок нет в нашихтелах? — Твоя одежка, дружище, — произнес Хью и, подойдя к Еноху, вырвал изогнутый гвоздь из спины его покрытого грязью свитера. — И твоя, — отозвался Енох, вытаскивая зазубренный кусок металла из свитера на груди Хью. Мы все начали проверять свои свитера. В каждом застряли длинные осколки стекла и куски металла, которые должны были пронзить наши тела. Тем не менее этого не произошло. Наши кусачие вытянутые свитера не защищали от огня и не были водонепроницаемыми, как предполагала эму-раф. Они оказались пуленепробиваемыми.И они нас спасли. — Я никогда не думал, что буду обязан жизнью такому возмутительно безобразному предмету одежды, — изумлялся Гораций, ощупывая вязку свитера. — Может, мне удалось бы сшить из него пиджак? Тут появилась Мелина с голубем на плече. Рядом с ней шли слепые братья. При помощи своих способностей братья обнаружили низкую стену из укрепленного бетона. Она звучалаочень крепкой, и братья спрятали за нее Мелину за мгновение до взрыва мины. Таким образом, оставалось выяснить судьбу только двух нормальных девочек. Но когда осела пыль, которая скрывала из виду их дом, или то, что от него осталось, мне показалось, что надежды на их спасение нет. Верхний этаж обрушился, распластавшись по нижнему. Все, что осталось, это скелет из обгоревших балок и куча дымящегося мусора. Тем не менее Бронвин бросилась бежать к этим руинам, выкрикивая имена сестер. Я, онемев от ужаса, смотрел ей вслед. — Мы могли им помочь, но мы этого не сделали, — убитым голосом пробормотала Эмма. — Мы оставили их умирать. — Мы ничего не смогли бы изменить, — вмешался Миллард. — Их смерти записаны в истории. Даже если бы мы спасли их сегодня, завтра случилось бы что-то еще. Еще одна бомба. Крушение автобуса. Они принадлежали прошлому, а прошлое всегда остается прошлым, как бы мы в него ни вмешивались. — Именно поэтому невозможно вернуться и убить маленького Гитлера, чтобы предотвратить войну, — кивнул Енох. — История исцеляет себя сама. Не правда ли, интересно? — Нет, — огрызнулась Эмма. — И только бессердечный ублюдок может рассуждать об убийстве маленьких детей в такое время… В любое время. — Маленького Гитлера, — уточнил Енох. — И рассуждать о теории петель гораздо лучше, чем биться в бессмысленной истерике. Он смотрел на Бронвин, которая карабкалась на груду обломков, расшвыривая в разные стороны кирпичи и доски. Она обернулась и замахала нам руками. — Идите сюда! — кричала она. Енох изумленно покрутил головой. — Кто-нибудь, заберите ее оттуда. Нам надо искать имбрину. — Идите сюда! — снова закричала Бронвин, уже громче. — Я слышу одну из них! Эмма посмотрела на меня. — Погоди… Что она сказала? В следующую секунду мы все бежали к ней. * * * Мы нашли малышку под плитой обрушившегося потолка. Та упала на ванну, искорежив, но не раздавив крепкий металл. Внутри сидела съежившаяся Эсме — мокрая, грязная, перепуганная, но живая. Ванна защитила ее, как и обещала ей сестра. Бронвин приподняла плиту достаточно высоко, чтобы Эмма смогла вытащить девочку наружу. Та, дрожа, прижалась к Эмме. — Где моя сестра? Где Сэм? — бормотала она. — Тс-с, малышка, тс-с, — успокаивала Эмма, покачивая ее на руках. — Мы отнесем тебя в больницу. А потом туда придет Сэм. Разумеется, это была ложь, и я видел, как от необходимости обманывать Эсме сердце Эммы разрывается на части. То, что и нам, и малышке удалось выжить, означало два чуда за одну ночь. Мне казалось, что рассчитывать на третье не стоит. Но все же произошло и третье чудо или что-то очень близкое к нему. Ее сестра отозвалась. — Эсме, я здесь, — раздался откуда-то сверху ее голос. — Сэм! — закричала малышка, и мы все задрали головы. Сэм висела на одном из деревянных стропил. Балка сломалась и свисала под углом в сорок пять градусов. Сэм болталась на нижнем конце, но дотянуться до нее мы все равно не могли. — Отпускай руки! — крикнула Эмма. — Мы тебя поймаем! — Я не могу! Я присмотрелся повнимательнее. Когда я увидел, что мешает ей прыгнуть вниз, я едва не упал в обморок. Руки и ноги Сэм болтались совершенно свободно. Она ни за что ими не цеплялась. Она вообще не висела набалке. Толстое стропило пронзило ее туловище посередине. Тем не менее ее глаза были открыты, и она моргала, внимательно всматриваясь в нас. — Похоже, я застряла, — совершенно спокойно сообщила нам она. Я был уверен, что Сэм в любую секунду может умереть. Она была в шоке, и поэтому не чувствовала боли. Но когда адреналин, гуляющий по ее крови, рассосется, она сникнет и покинет нас. — Снимите же ее, кто-нибудь! — заплакала Эсме. Бронвин полезла наверх. По осыпающейся лестнице она поднялась к проваленному потолку и потянулась к балке. Она тянула и тянула, нагибая обломанное стропило, пока оно почти не коснулось засыпанного мусором пола. Это позволило Еноху и Хью схватить болтающиеся ноги Сэм и очень осторожно подтянуть ее к себе. С тихим шлепком она соскочила с балки и приземлилась на ноги. Сэм угрюмо разглядывала дыру у себя в груди. Она представляла собой идеальный круг около шести дюймов в диаметре, но почему-то не особенно ее беспокоила. Эсме вырвалась из рук Эммы и подбежала к сестре. — Сэм! — кричала она, обхватив раненую девочку за талию. — Слава Богу, ты в порядке! — Я не думаю, что она в порядке! — возразила Оливия. — Более того, я думаю совершенно иначе! Но Сэм беспокоилась только об Эсме, даже не думая о своем ранении. Едва не задушив ее в объятиях, Сэм опустилась на колени и отстранила девчушку на расстояние вытянутой руки, высматривая синяки и порезы. — Где у тебя болит? — наконец спросила она. — У меня звенят уши, я ободрала коленки, и мне в глаз попала какая-то грязь… Тут Эсме начала дрожать и плакать, ее настиг шок от всего, что здесь происходило. Сэм обнимала ее, приговаривая на ухо: — Ну, будет, моя хорошая, будет… Казалось непостижимым, что тело Сэм продолжает действовать в каком бы то ни было качестве. Более того, ее рана даже не кровоточила, и в ней не было видно обрывков плоти или внутренностей, чего я ожидал, насмотревшись фильмов ужасов. Честно говоря, больше всего Сэм напоминала бумажную куклу, подвергнувшуюся нападению гигантского дырокола. Хотя всем не терпелось услышать объяснение этому феномену, мы решили предоставить сестрам несколько минут уединения, в немом изумлении наблюдая за их встречей со стороны. Впрочем, Еноха весь этот этикет нисколько не интересовал. — Прошу прощения! — заявил он, вторгаясь в их личное пространство. — Ты не могла бы объяснить нам, как так получилось, что ты до сих пор жива? — Да ведь ничего серьезного не произошло, — успокоила его Сэм. — Хотя, возможно, мое платье этого не переживет. — Ничего серьезного?! — воскликнул Енох. — Да я в буквальном смысле вижу тебя насквозь! — Ну, разве что немного саднит, — призналась она. — Но буквально через пару дней все заполнится. Такие раны всегда затягиваются. Енох захохотал, как безумный. — Такие раны? — Во имя всего странного, — тихо произнес Миллард. — Вы ведь понимаете, что это означает, верно? — Она одна из нас, — кивнул я. * * * У нас были вопросы. Множество вопросов. Эсме уже не плакала навзрыд, и мы набрались смелости их задать. Осознавала ли Сэм то, что она странная? Она знала, что не такая, как все, но впервые услышала термин «странная». Жила ли она когда-нибудь в петле? Не жила («В чем?»), и это означало, что ей именно столько лет, на сколько она выглядит. («Двенадцать», — сообщила нам она). За ней никогда не приходили имбрины?