– На этом наш разговор закончен. – Озмиан встал и вернулся за свой стол. – Миз Альвес-Ветторетто, проводите, пожалуйста, мистера Гарримана до лифта. Два часа спустя Гарриман лежал на диване в своей гостиной. Он не вставал с дивана с того самого момента, когда, вернувшись из «ДиджиФлад», проверил через Интернет и убедился, что его счет действительно пуст. Его прекрасная карьера повисла на ниточке, пала жертвой чудовищного шантажа. А его прекрасная версия лежала в руинах. Из этих двух несчастий первое было худшим: какой бы нестерпимой ни была потеря главной истории в его карьере, но еще невыносимее было думать о том, что его ждет позор – бесчестье и дурная слава, когда все узнают, что он похитил деньги из мемориального фонда собственной покойной подруги. Унижение и скандал были едва ли не хуже, чем суровый судебный приговор, который казался ему неизбежным. Но какой у него выход? Как он собирается придать правдоподобие истории Грейс Озмиан, на которой настаивает ее отец и которая противоречит всему тому, что Гарриман писал прежде? Конечно, можно настрочить достаточно увлекательную статейку, расписать Грейс с положительной стороны и подать это как стремление восстановить справедливость после всего дурного, написанного прессой, а в конце вывести мораль: даже в самых последних подонках есть что-то хорошее. Но этого не пропустит редактор «Пост», газеты, которая так любит своих негодяев. Не стоит даже пытаться предлагать Петовски подобную статью. К тому же Гарриману становилось тошно при мысли о том, что он поддался шантажу; все его существо противилось тому, что он прогнулся перед самоуверенным сукиным сыном с миллиардами в кармане. Чем дольше он думал об этом, тем сильнее Брайс Гарриман, недавно отчеканенная знаменитость, любимчик печатных и радиоволновых СМИ, утверждался в своей правоте. «Оскорбительная ложь, – сказал Озмиан. – Уничтожение человека». Что ж, пусть эта парочка играет свою игру. Шантаж Озмиана, – наверное, это тоже может стать историей. Он, Гарриман, чувствовал за своей спиной всю мощь «Пост», начиная от Пола Петовски и заканчивая издателем Бивертоном. Более того, за его спиной стояли жители Нью-Йорка. Он не согласится на такую разводку. Пришло время снова начать копать – на сей раз под Антона Озмиана. И вскоре Гарриман проникся уверенностью в том, что нароет достаточно грязи в прошлом Озмиана, чтобы поменяться местами и нейтрализовать эту подставу. И кто знает? Эта история может отвлечь внимание от его проблем с покойной святой Объединенных Наций. Он вскочил с дивана и поспешил к своему ноутбуку, неожиданно обретя новую цель. 38 Войдя в Нигерийскую миссию ООН на Второй авеню, д’Агоста сразу же почувствовал тяжелую атмосферу, царившую в вестибюле. Это не имело никакого отношения ни к ограждениям снаружи, ни к присутствию значительных сил нью-йоркской полиции, дополненных нигерийской службой безопасности. Зато это имело прямое отношение к черной повязке на рукаве практически у каждого, кого видел д’Агоста. К людям с потерянными лицами и потупленными взглядами, мимо которых он шел. К маленьким группкам людей, разговаривавших друг с другом скорбными голосами. Здесь возникало ощущение, что ты находишься в здании, лишенном того, что давало ему жизнь прежде. Так оно и было на самом деле: Нигерия потеряла доктора Ванзи Адейеми, самого многообещающего государственного деятеля-женщину, недавнего лауреата Нобелевской премии, погибшего от рук Головореза. И все же д’Агоста знал, что доктор Адейеми не могла быть настолько святой, как о ней говорили. Святость просто не вязалась с той версией, в которую он верил и которая с большим энтузиазмом поддерживалась нью-йоркской полицией. Где-нибудь в биографии этой женщины он найдет ужасное и отвратительное пятно, о котором знал убийца. Сегодня днем он позвонил Пендергасту и предложил ему несколько различных способов обнаружить дымящийся ствол, наверняка спрятанный где-то в истории этой женщины. Пендергаст в конечном счете согласился, что неплохо бы побеседовать в Нигерийском представительстве с кем-нибудь, кто близко знал доктора Адейеми, и предложил организовать такую встречу. Д’Агоста и Пендергаст прошли через несколько линий охраны, много раз показывали свои жетоны и наконец оказались в кабинете нигерийского поверенного. Тот знал об их приходе, и, хотя вокруг толклись люди и на всем лежал тяжелый покров трагедии, он лично проводил их по коридору до ничем не примечательной двери с табличкой «ОБАДЖЕ Ф.». Он открыл дверь – за ней оказался небольшой аккуратный кабинет с безукоризненно чистым столом, за которым сидел не менее аккуратный, чем кабинет, человек невысокого роста, жилистый, с коротко стриженными седыми волосами. – Мистер Обадже, – произнес поверенный гробовым голосом, – это те люди, о которых я вам говорил. Специальный агент Пендергаст из ФБР и лейтенант д’Агоста из нью-йоркской полиции. Человек поднялся: – Да, конечно. – Спасибо, – сказал поверенный. Он по очереди кивнул Пендергасту и д’Агосте и вышел из кабинета с видом человека, который только что потерял члена семьи. Человек за столом посмотрел на своих гостей. – Меня зовут Фенуку Обадже, – представился он. – Я административный помощник при постоянной миссии ООН. – Огромное спасибо, что согласились уделить нам несколько минут в столь трагическое время, – сказал Пендергаст. Обадже кивнул: – Прошу вас, садитесь. Пендергаст сел, следом сел и д’Агоста. «Административный помощник?» Дело шло к тому, что им, видимо, придется снимать налет величия вместе с каким-то незначительным функционером. «Неужели Пендергаст не мог найти кого-нибудь получше?» Он решил воздержаться от суждений до тех пор, пока не переговорит с этим дипломатом. – Прежде всего, – сказал Пендергаст, – позвольте выразить вам наше самое искреннее сочувствие. Это ужасная утрата не только для Нигерии, но и для всего миролюбивого человечества. Обадже ответил благодарственным жестом. – Как я понимаю, вы хорошо знали доктора Адейеми, – продолжал Пендергаст. Обадже снова кивнул: – Мы практически вместе выросли. – Отлично. Мой коллега лейтенант д’Агоста хочет задать вам несколько вопросов. – Сказав это, Пендергаст выразительно посмотрел на д’Агосту. Тот мгновенно понял его. Он сгорал от нетерпения снять налет святости и накопать грязь на Адейеми, и Пендергаст любезно предоставлял ему такую возможность. Мяч был на его стороне. Д’Агоста пошевельнулся на стуле. – Мистер Обадже, – начал он, – вы только что сказали, что практически выросли вместе с доктором Адейеми. – Это фигура речи. Мы вместе учились в университете. Бенуэский государственный университет в Макурди – мы оба учились в первой выпускной группе в тысяча девятьсот девяносто шестом году. – Горделивая улыбка на миг осветила страдальческое выражение, практически высеченное на его лице. Д’Агоста достал свой блокнот и записал. – Простите, вы сказали, Бенуэский? – Бенуэ – один из новых штатов, создан в тысяча девятьсот семьдесят шестом году. Продовольственная корзина страны… – Понятно. – Д’Агоста продолжал писать. – И вы хорошо ее знали в университете? – Мы поддерживали хорошие отношения как во время учебы, так и некоторое время после. «Некоторое время после. Хорошо». – Мистер Обадже, я понимаю, как вам сейчас тяжело, но я должен попросить вас быть со мной максимально откровенным. Мы пытаемся раскрыть ряд убийств, совершенных здесь, – не только доктора Адейеми, но и нескольких других. Все, что я слышал о докторе Адейеми, – это в высшей степени хвалебные слова. Люди практически называют ее святой. – В Нигерии именно такой ее и считают. – А почему? Обадже раскинул руки, словно причины были слишком многочисленны, чтобы перечислять: – По совокупности фактов. Она стала самым молодым губернатором штата Бенуэ, где предприняла немало мер для уменьшения нищеты и улучшения образования, прежде чем переехала в Лагос. Она организовала по всей Западной Африке ряд клиник для лечения ВИЧ. Кроме того, она чуть ли не в одиночку учредила широкий диапазон образовательных программ. Несмотря на постоянные угрозы насилием и ничуть не заботясь о собственной безопасности, она отважно транслировала послание мира во все близлежащие страны. Все эти инициативы спасли тысячи жизней. – Звучит впечатляюще. – Д’Агоста продолжал записывать. – Но я часто отмечал, мистер Обадже, что, когда человек очень быстро взлетает наверх, он делает это, наступая на ноги другому. Я надеюсь, вы извините меня за вопрос, но не добилась ли доктор Адейеми успеха за счет других? Обадже нахмурился, словно не понял вопроса: – Простите? – Не шла ли она к личному успеху по головам других? Обадже энергично затряс головой: – Нет. Конечно нет. У нее были другие принципы. – А ее прошлое? Ее семья? Вы что-нибудь знаете о них? Ну, вы понимаете, какие-нибудь некрасивые поступки того или иного рода. Типа того, что ее отец сколотил состояние, ведя недобросовестный бизнес. – Ее отец умер, когда ей исполнилось двенадцать. Вскоре после этого ее мать ушла в монастырь, а брат поступил в семинарию и в конечном счете стал священником. Ванзи сама выбирала свою судьбу и честно шла выбранным путем. – Остаться одной в таком юном возрасте – тяжелый удар, где бы ты ни жил. Может быть, она срезала углы, добиваясь своих целей, или – у вас богатый жизненный опыт, мистер Обадже, – обнаруживала, что ей нужно увеличить свои доходы путем известных… мм… издревле способов? Печальное выражение на лице Обадже сменилось удивленно-обиженным. – Нет, конечно, лейтенант. Откровенно говоря, ваши вопросы меня тревожат и обескураживают. – Мои извинения. – «Лучше сдать немного назад». – Я просто пытаюсь определить, не было ли у нее врагов, которые желали ей зла. – У нее, конечно, были враги. Группы джихадистов яростно противились учреждению ВИЧ-клиник и ее усилиям, направленным на то, чтобы дать образование женщинам. – Доктор Адейеми была замужем? – Нет. – А были мужчины – или, может быть, женщины, – с которыми она состояла в каких-либо отношениях? Я имею в виду особенно близкие отношения. Обадже ответил категорическим «нет». Чтобы записать этот ответ, д’Агосте не потребовалось много времени, но он демонстративно сделал какие-то дополнительные заметки. Наконец он снова поднял глаза на собеседника: – Вы говорите, что поддерживали с ней отношения как в университете, так и впоследствии. – Да, некоторое время, – дал короткий ответ Обадже. – Тогда… еще раз простите меня за прямоту, но мой долг задавать трудные вопросы… в это время до вас доходили какие-нибудь слухи про нее, что-нибудь такое, что могло бы выглядеть нехорошо? После этого Обадже встал: – Нет, и, откровенно говоря, я снова возмущен смыслом ваших вопросов. Вы пришли в мой кабинет с явным намерением запятнать ее репутацию. Позвольте сказать вам, лейтенант, что ее репутация безукоризненна и вы нигде не найдете ничего такого, что привело бы вас к иному выводу. Не знаю, что стоит за вашим крестовым походом, но я больше не собираюсь сносить ни ваш поход, ни вас. Наш разговор закончен. Убедительно прошу вас, сэр, покинуть мой кабинет и это здание. На улице д’Агоста злобно засунул блокнот в карман пальто.