Среди них – Глеб и Юрий Брыковы. Будто бомба лопнула внутри. Будто не выдержала крепь в шахте, и многотонная груда руды рухнула на голову. Мать плавно опускается на койку. Мы долго сидим, прижавшись друг другу. Мать плачет, а у меня слезы застряли в горле. В ушах стоит звенящий гул. * * * Два дня до похорон. Я прижимаюсь лбом к оконному стеклу. Смотрю на колесо подъемника вдалеке – на других шахтах. Тех, с которых люди после смены в тот день вернулись здоровыми. «Слава шахтерскому труду!» – чернеют на одном из старых зданий шахты объемные буквы. Надпись, оставшаяся еще со времен Советского Союза. Мне плевать на все, что происходит снаружи, – сколько народу вытащили, сколько еще погибло людей, почему взорвалась шахта. Мне плевать. – Ты как, мам? – Я протягиваю маме чашку горячего чая. – Все хорошо, Глебушка, – отвечает она, сидя все в той же позе на койке и принимая чашку дрожащими руками. А у меня от ее слов в голове будто раздаются удары похоронного колокола. * * * Церемония прощания. Панихида по погибшим – всего погибло двенадцать человек. Прощаться с погибшими пришли многие – их колонна растянулась на большое расстояние. Пришли даже жители «Голубых Холмов». И Ханна. Я вижу Архипа – на несколько секунд наши взгляды встречаются. Понимание – вот что каждый из нас может прочитать в глазах другого. Мы не подходим друг к другу – незачем. Ведь если подойдем, придется что-то говорить. А никто из нас сейчас не может разговаривать. Слезы. Гвоздики. Телевидение. Смерть. Холодный моросящий дождь. Сладковатый запах паленого дерева. Вереница гробов. Люди, одетые в темное. Я не обращаю внимания на все это. Будто не вижу. Смотрю только вверх, на хмурые облака… И вижу два маленьких прямоугольника чистого голубого неба – там должны были плыть киты отца и Глеба. Киты, которые уже никогда не поднимутся со дна и не воспарят в воздух. Глава 2. Брык-старший Он мечтал быть пилотом. Когда был маленьким, чуть слышал за окном гул – сразу выбегал на улицу, смотрел, как в небе, разрезая облака, летит самолет. В сарае сделал что-то вроде кабины пилота: впереди – плакат с облаками, перед ним – старое кресло. Из неработающего лампового радиоприемника соорудил пульт управления и турбины для самолета. – Вас приветствует командир самолета «Альбатрос!» – говорил он невидимым пассажирам и просил пристегнуть ремни. А потом щелкал переключатели – и самолет взмывал в воздух. К облакам… Он любил небо, любил солнце. Любил воздух. И высоту… Как же он любил высоту. Он облазил все деревья и вышки в округе, всегда был самым смелым и бесстрашным. Мечта стать пилотом не отступала, а, наоборот, со временем только крепла. В школьные годы он твердо решил, что покинет отчий дом и уедет в летное училище. Но судьба сыграла с ним злую шутку и вывернула мечту наизнанку. Перевернула все с ног на голову, и вместо десяти тысяч метров над землей он ушел на семьсот метров под нее, в сырую и мрачную бездну, на долгие-долгие годы. Здесь не слышен гул самолетов – лишь грохот отбойных молотков. Здесь нет неба… Здесь ты даже не сможешь встать в полный рост, не зацепив уродливые конструкции, крепящиеся к потолку. Нет солнца – лишь тусклый свет налобных фонариков. Затхлый воздух из вентиляционных труб вместо свежего ветерка. Здесь всегда болит спина, потому что ее невозможно выпрямить. Невозможно расслабить тело, встать или сесть в любимую удобную позу. Здесь очень сыро, можно с легкостью заработать артроз суставов и воспаление легких. Буро-зеленые комбинезоны, покрытые пылью, оранжевые каски, перепачканные лица. До болезни он был проходчиком. Прорывал новые ходы под землей. Носил в одиночку тяжеленные ножки и стойки крепи. Про проходчиков есть хорошая шутка: для чего проходчику голова? Чтобы стойка с плеча не падала. После выздоровления в проходчики его не взяли – на эту должность быстро отобрали кого-то другого. Стал забойщиком. Теперь занимается непосредственно добычей руды. Может работать на карачках, полулежа, по пояс в воде. И везде и всегда с ним его лучший друг – отбойный молоток. Он даже имя дал молотку – назвал его Жозе, в честь персонажа аббата Фариа из произведения «Граф Монте-Кристо» – того самого аббата-заключенного, к которому Дантес ошибочно прорыл подкоп, находясь в заточении. Он теперь редко вспоминает свою мечту – работа отбойным молотком отбивает всякое желание вспоминать о чем-либо и вообще думать. Но думает он часто – о своей семье. До болезни думал о том, что не хочет сыновьям такой же участи, поэтому будет работать как вол – поставил себе цель выполнять в день четырнадцать норм. Он хотел, чтобы хотя бы старший выбрался из этого болота. Уехал куда-нибудь учиться. Чтобы получил хорошую работу… Со вторым много проблем – со здоровьем и психикой, поэтому младший лучше пускай при родителях сидит, целее будет. Отец выбьет ему какое-нибудь местечко на шахте – пускай денег приносить будет мало, зато чтобы усилий особых не требовало – работа больше для того, чтобы без дела не сидел да в неприятности не влезал. Никитку они как-нибудь да прокормят. А вот у Глеба много амбиций… Именно в старшем сыне он видел себя – молодого, горячего, с блеском в глазах, когда еще думал, что перед ним откроются все двери… Но, увы, открылась только одна – та, над которой темнеет советская пятиконечная звезда. Дверь, ведущая в бездну. Не хотел он сыну той же участи, поэтому работал за четверых – копил деньги на будущее старшего. Итог – паралич, пневмония и гора кредитов. Судьба снова издевается над ним – после того, как он сильно выбился вперед, она откатила его назад – еще дальше, чем он стоял. Но он не впал в уныние, после выздоровления вернулся на шахту. Сначала его устроили стволовым – работа, которая не требует особых физических затрат. Стволовой отвечает за клеть, регулирует ее движение. Отвечает за погрузку и разгрузку людей и материалов в клети. Работа тяжелая больше морально, чем физически. Чуть окреп – взяли забойщиком. Сначала не мог выполнять одну норму, теперь вот чуть восстановился и стал выполнять полторы. Он не опускает руки – уперто следует своему плану. Расплатится с кредитами – и снова можно будет копить. Одна норма, две, три… Работать больше, усерднее и зарабатывать больше. Вот только Глеба жалко – утащил его отец на шахту из-за своей болезни… Ну, ничего. Пройдет год, они выплатят долги – и Глеб сможет бросить рудники и поступить куда-нибудь. Он умный, обязательно поступит. Вот такие мысли проносятся в голове Брыкова-старшего за его обычной работой – бурением породы. Где-то недалеко находится Глеб. Парень сильный, выносливый, быстро пробился из разнорабочих в забойщики. Отец гордится сыном. Но часто, встречаясь с ним глазами под землей, первым отводит взгляд. Не может видеть его черное от пыли лицо и усталые глаза. Ему стыдно за то, что не смог дать сыну лучшего будущего. Но не все потеряно – надо работать еще больше… Четыре, пять, шесть норм. * * * Чертожские рудники с геологической точки зрения осложнены тем, что содержат в себе нефте- и газовые проявления. При добыче выделяется взрывоопасный газ метан – превышение нормы этого газа в шахте может иметь ужасные последствия. Каждый день с приборами и датчиками шахту должен обходить оператор газоконтроля. Но вчера он отмечал день рождения – и сегодня жутко болит голова, лишние телодвижения вызывают боль и тошноту. Обходить всю шахту он не стал. Внезапный выброс метана в выработке, случайная искра от отбойного молотка – и произошло воспламенение газо-воздушной смеси. Взрыв… Сначала – треск где-то в стенах. Вдалеке слышатся раскаты грома, что-то трещит и катится по коридорам – это воспламенившийся газ стремительной силой разворачивает рельсы и скручивает их в кольца, разбрасывает все на своем пути. Дыхание взрыва все ближе – пламенные тучи из горящих обломков и пыли. Шахтеры падают на землю, закрываются, чем могут. Доля секунды… Ты ничего не понимаешь – просто кувыркаешься и летишь. Материалы, бочки, камни – все летит, как пули. Никто не может определить, сколько проходит времени – секунды или часы, прежде чем все заканчивается. Мысли и чувства притупляются, пострадавшие теряют способность рассуждать о чем-то. Ему повезло – он был закрыт каменной нишей, как щитом. Рваная рана в бедре приносит боль, но острое желание помочь другим притупляет ее. Хромая, он выбирается из своего укрытия. В голове только одно имя. Глеб. Он пробирается через поваленную крепь, обломки породы и находит сына, застрявшего в развороченных рельсах. Мертвого, с торчащей в боку выбитой из колеи рельсиной. По щекам отца не скатывается ни одна слеза. Лицо сурово и сосредоточенно, губы сжаты в тонкую нитку. Он достает сына из смертельных силков, относит в сторону, осторожно кладет на землю, накрывает рукой лоб. Вздыхает – и отходит в сторону. Сейчас надо думать о живых… Вместе с другими шахтерами он достает людей из-под завала, оказывает раненым первую помощь. Но тут – сухой треск – крепь не выдерживает напора потревоженной взрывом породы, – и обваливается несколько каменных глыб. Крик шахтеров – его вытаскивают из-под обломков. Беглого взгляда достаточно, чтобы понять, что дело плохо – острые камни пробили грудину и легкие. Его переносят в безопасное место. – Держись, Юрка! Мы тебя вытащим! Потерпи немного! Вместо дыхания – свисты и хрипы. Он не сдается.