— Какой красавчик, а? Я решила, что Эдна обидится, но та лишь рассмеялась. — Он и правда, как ты выразилась, красавчик. Если откровенно, никогда раньше таких встречала. Мы женаты почти десять лет, а я не устаю им любоваться. — Но он же совсем молодой. Я чуть не пнула Селию за бестактность, но Эдна, опять-таки, не обиделась. — Да, дорогая Селия, молодой. Намного моложе меня, прямо скажем. Я бы сказала, одно из моих величайших достижений. — А вы не боитесь? — не унималась Селия. — Сколько хорошеньких бабочек вокруг порхает. — Бабочки меня не волнуют, милая. Бабочки живут один день. — Ого, — опешила Селия и восхищенно уставилась на Эдну. — Успешная женщина, — пояснила та, — может позволить себе такую прихоть — выйти за мужчину намного моложе. Считай это наградой за тяжкий труд. Когда мы с Артуром познакомились, он был мальчишкой, монтировал декорации к ибсеновской пьесе, в которой я тогда участвовала. «Враг народа». Я играла фру Стокманн — боже, до чего же нудная роль! Но встреча с Артуром развеяла мою скуку, и с тех пор он по-прежнему не дает мне скучать. Я обожаю его, девочки. Впрочем, он мой третий муж. Первые мужья такими не бывают. Мой первый муж служил чиновником и сексом занимался по-чиновничьи. Второй раз я вышла за театрального режиссера. Ошибка, о которой жалеет каждая актриса. А теперь со мной Артур, такой красивый, но такой уютный. Подарок судьбы до скончания дней. Я так его полюбила, что даже взяла его фамилию, хотя друзья меня отговаривали, ведь я прославилась под своим именем. Знаете, прежде я никогда не брала фамилию мужей. Но согласитесь, «Эдна Паркер Уотсон» звучит чудесно. А ты, Селия? У тебя были мужья? У нее было много мужей, Эдна, хотелось ответить мне. Но только один — ее собственный. — Да, — ответила Селия, — я однажды выскочила замуж. За саксофониста. — О боже. Видимо, брак долго не протянул? — Ага, угадали, мэм. — Селия чиркнула пальцем по горлу, видимо обозначая конец любви. — А ты, Вивиан? Замужем? Обручена? — Нет, — ответила я. — Есть кто-нибудь на примете? — Никого конкретного нет. — Я подчеркнула слово «конкретный», и Эдна расхохоталась. — Но кто-то у тебя все же есть, да? — У нее их целая толпа, — пояснила Селия, и я невольно улыбнулась. — Молодец, Вивиан! — Эдна окинула меня одобрительным взглядом. — Ты с каждой минутой все больше мне нравишься. Позднее тем вечером — должно быть, уже перевалило за полночь — Пег зашла проверить, как у нас дела. Она уселась в глубокое кресло с бокалом в руке, с удовольствием наблюдая, как мы с Селией заканчиваем разбирать чемоданы Эдны. — Черт подери, Эдна, — заметила моя тетя, — сколько же у тебя вещей. — Это только десятая часть коллекции, Пег. Видела бы ты мою гардеробную в Лондоне! — Она осеклась. — О боже. Только что вспомнила, что лондонской гардеробной больше нет. Что ж, на войне не без потерь. Очевидно, уничтожение коллекции костюмов, которую я собирала тридцать лет, входило в план мистера Геринга. Уж не знаю, как это послужит мировому господству арийской расы, но черное дело сделано. Я поразилась, как легко она воспринимает потерю дома. Пег, видимо, тоже удивилась. — Должна признать, Эдна, я опасалась, что случившееся потрясет тебя гораздо сильнее. — Ох, Пег, ты же меня знаешь. Или забыла, как я легко приспосабливаюсь к обстоятельствам? При такой пестрой жизни, как у меня, к вещам не привязываешься. Пег ухмыльнулась. — Богема, что с них взять, — сказала она мне, понимающе покачав головой. Селия достала элегантное черное креповое платье в пол, закрытое, с длинными рукавами и маленькой жемчужной брошью, нарочно приколотой не точно по центру. — Вот это да, — выдохнула она. — Тебе правда нравится? — Эдна приложила платье к себе. — У меня с ним сложные отношения. Черный цвет может быть как лучшим, так и худшим решением, все зависит от фасона. Этот наряд я надевала всего раз. Чувствую себя в нем греческой вдовой. Но я оставила его из-за броши. Я почтительно потянулась к платью: — Позвольте? Эдна отдала мне «вдовий наряд». Я разложила его на диване, защипывая тот тут, то там, оценивая впечатление. — Проблема не в цвете, — наконец объявила я, — а в рукавах. Ткань здесь тяжелее, чем на лифе, видите? Этому платью нужны шифоновые рукава. Или можно просто их отрезать — так будет даже лучше при вашем небольшом росте. Эдна внимательно изучила платье, подняла голову и удивленно взглянула на меня: — Пожалуй, в этом что-то есть, Вивиан. — Я могу переделать его для вас, если доверите мне такую работу. — Наша Вивви божественно шьет! — гордо подтвердила Селия. — Это правда, — кивнула Пег. — Вивиан — местный мастер-модельер. — Она шьет все костюмы для спектаклей, — добавила Селия. — Балетные пачки, в которых мы сегодня выступали, — тоже ее работа. — Неужели? — еще больше восхитилась Эдна, пусть и незаслуженно. Даже дрессированную кошку можно научить шить балетные пачки. — Значит, ты у нас не только хороша собой, но и талантлива? Ну и ну. А еще говорят, будто Бог дважды не одаривает! Я пожала плечами: — Я просто говорю, что это платье можно исправить. И еще немного укоротить. Вам больше пойдет длина до середины икры. — Да ты разбираешься в одежде гораздо лучше моего, — заметила Эдна. — Я-то уже намеревалась отправить это старое глупое платье на свалку. Подумать только, я целый вечер несла всякую чепуху насчет моды и стиля, а надо было послушать тебя. Рассказывай, дорогая моя, где ты научилась так замечательно чувствовать пропорции? Вряд ли женщине уровня Эдны Паркер Уотсон было интересно несколько часов кряду слушать трескотню девятнадцатилетней девчонки о ее бабушке, но именно это произошло в тот вечер, и Эдна с достоинством выдержала испытание. Более того, она ловила каждое мое слово. Посреди моего монолога Селия потихоньку ускользнула. Я увидела ее лишь на рассвете, когда она в обычный час завалилась в кровать, пьяная и растрепанная. Пег в конце концов тоже нас покинула: Оливия постучала в дверь и строго напомнила тете, что ей давно пора спать. И мы с Эдной остались вдвоем. Забравшись с ногами на диван в ее новой квартире, мы проговорили до глубокой ночи. Остатки воспитания призывали меня не отнимать время у гостьи, но сопротивляться ее обаянию было невозможно. Эдне хотелось знать все о моей бабушке, а рассказы о бабулиных фривольных и эксцентричных выходках привели ее в полный восторг. («Ну что за персонаж! Хоть кино снимай!») Каждый раз, когда я пыталась сменить тему беседы, Эдна снова переводила разговор на меня. Моя любовь к шитью вызывала у нее искреннее любопытство, а когда я призналась, что при необходимости могу сделать корсет на китовом усе, она была поражена. — Ты прирожденный художник по костюмам! — заявила она. — Знаешь, в чем разница между платьем и костюмом? Платья шьют, а костюмы конструируют. Шить сейчас умеют многие, но конструирование — редкий дар. Театральный костюм — та же декорация, он должен быть прочным, как мебель. На сцене всякое случается. Костюм должен выдержать любые испытания. Я рассказала Эдне, как бабушка выискивала в моих платьях малейшие изъяны и требовала, чтобы я немедленно все исправила. «Никто не заметит!» — уверяла я, но бабушка Моррис отвечала: «Неправда, Вивиан. Все заметят, только не поймут, в чем проблема. Но они заметят несовершенство. Не давай им такой возможности». — Как она права! — воскликнула Эдна. — Вот почему я так тщательно продумываю костюмы. Терпеть не могу, когда меня торопят и говорят: «Никто не заметит!» Знала бы ты, сколько раз я спорила с режиссерами по этому поводу! Я всегда им говорю: если я два часа торчу под прожекторами перед тремя сотнями человек, изъян обязательно заметят! Изъян в прическе, в гриме, в голосе — и уж точно заметят изъян в костюме. И не потому, что зрители — эксперты по стилю, Вивиан: все то время, пока они сидят на своих местах, как приклеенные, им нечем больше заняться, кроме выискивания недочетов. Все лето мне казалось, что я веду взрослые разговоры, ведь я общалась с искушенными артистками бурлеска, — но только сейчас я поняла, что такое настоящий взрослый разговор. О мастерстве, о профессиональном опыте, об эстетике. Ни один из моих знакомых (кроме бабушки Моррис, разумеется) не разбирался лучше меня в создании костюмов. Никого это даже толком не интересовало. Никто не понимал и не ценил модельное искусство. Я могла бы сто лет сидеть у Эдны в гостиной и обсуждать тонкости стиля, но тут ввалился Артур Уотсон и заявил, что желает поскорее «лечь в чертову постель со своей чертовой женой», чем положил конец нашей беседе. На следующий день я впервые за два месяца проснулась без похмелья. Глава десятая Уже на следующей неделе тетя Пег стала готовить постановку, в которой Эдна могла бы сыграть главную роль. Она твердо решила дать подруге работу, но в настоящий момент театр «Лили» не мог предложить ничего достойного — нельзя же приглашать величайшую драматическую актрису современности в мюзикл «Пляши, Джеки!». Что до Оливии, той вообще не нравилась тетина идея. При всей их обоюдной любви к Эдне, с деловой точки зрения не было никакого резона превращать «Лили» в «высокий театр» и ставить здесь приличные — или хотя бы полуприличные — спектакли: это нарушило бы привычную формулу. — Аудитория у нас и так маленькая, — пыталась вразумить тетю Оливия. — И состоит из простых людей. Других зрителей у нас нет и не будет, но эти зрители нам верны. И мы обязаны ответить тем же. Нельзя изменять им ради одной пьесы — а тем более ради одной актрисы, — иначе мы их потеряем. Мы играем для своих, для тех, кто живет по соседству. А им не нужен Ибсен. — Мне тоже не нужен Ибсен, — возразила Пег. — Но ведь больно смотреть, как Эдна томится без дела. А заставлять ее играть в нашей дешевой тягомотине еще больнее. — Тягомотина или нет, Пег, но благодаря ей нам хватает на электричество. Мы и так еле сводим концы с концами. Хоть что-то изменишь — и всё посыплется. — Можно поставить комедию, — упорствовала Пег. — Пьесу, которая понравится всем. Но достаточно толковую, чтобы Эдне было не стыдно в ней сыграть.