— Послушайте, — сказала Пег, — это не навсегда. Если Вивиан опять соскучится по дому, она всегда может уехать обратно в Клинтон. Но мне действительно очень нужна ее помощь. Найти работников сейчас не так-то просто. Мужчины ушли на войну. Даже мои артистки работают на заводах. Везде платят лучше, чем в театре. Мне нужны надежные руки. Которым можно доверять. Она так и сказала. Сказала «можно доверять». — Мне тоже непросто найти сотрудников, — заметил отец. — Вивиан работает на тебя? — удивилась Пег. — Нет, но работала некоторое время — и может снова понадобиться. В конторе она могла бы многому научиться. — У Вивиан обнаружился интерес к горнодобывающей промышленности? — Просто, на мой взгляд, ты проделала слишком долгий путь ради простой работницы. По-моему, проще найти нужного человека в Нью-Йорке. Впрочем, ты никогда не искала легких путей. А я никогда не понимал твоего стремления усложнить себе жизнь. — Вивиан — не простая работница, а чрезвычайно талантливый костюмер. — Неужели? — Я много лет проработала в театральной сфере, Дуглас. Поверь, я знаю. — Ха. В театральной сфере! — Я поеду с тетей. — Ко мне наконец вернулся дар речи. — Но зачем? — спросил папа. — Зачем тебе возвращаться в этот город, где все ютятся друг у друга на головах и даже дневного света не видно? — Сказал человек, проведший большую часть жизни в шахте, — хмыкнула Пег. Они пререкались, как дети. Я бы не удивилась, начни они пинаться под столом. Все глядели на меня и ждали моего ответа. Почему же я хотела вернуться в Нью-Йорк? Как им объяснить? Как описать чувства, вызванные предложением Пег, по сравнению с недавним предложением руки и сердца от Джима Ларсена? Все равно что обсуждать разницу между сиропом от кашля и шампанским. — Я бы хотела вернуться в Нью-Йорк, чтобы расширить свои жизненные перспективы, — наконец изрекла я. Я говорила таким уверенным тоном, что привлекла всеобщее внимание. (Должна признаться, что выражение «расширить свои жизненные перспективы» я недавно услышала в радиопостановке и запомнила. Впрочем, источник не имеет значения, ведь фраза сработала. И к тому же была чистой правдой.) — Если ты уедешь, — предупредила мать, — мы не станем тебя поддерживать. Нельзя же и дальше посылать тебе карманные деньги. В твоем-то возрасте. — Мне не нужны карманные деньги. Я сама себя обеспечу. Меня унижал сам термин «карманные деньги». Я слышать его не хотела. — Но тебе придется найти работу, — сказал отец. Пег в изумлении уставилась на брата: — Дуглас, ты вообще меня не слушаешь? Всего минуту назад за этим самым столом я предложила Вивиан работу. — Я имею в виду нормальную работу, — парировал отец. — У нее будет нормальная работа. Формально ее нанимателем будут Военно-морские силы США. Она станет военнослужащей, как и ее брат. ВМС выделили мне бюджет, чтобы я наняла еще одного сотрудника. Вивиан будет работать на правительство. Теперь уже мне захотелось пнуть Пег под столом, ведь папу, само собой, не обрадовала перспектива, что дочь будет работать на правительство. С таким же успехом Пег могла бы сказать, что я буду грабить банки. — Нельзя вечно метаться между Нью-Йорком и Клинтоном, — заметила мама. — Не буду, — пообещала я. Видит бог, я не лгала. — Я не хочу, чтобы моя дочь связала свою жизнь с театром, — заявил отец. Пег закатила глаза: — О да, худшей доли и не придумаешь. — Мне не нравится Нью-Йорк, — продолжал папа. — Город неудачников. — Вот именно, — мигом откликнулась Пег. — На Манхэттене днем с огнем не найдешь ни одного успешного человека. Папа решил дальше не спорить: не так уж его интересовала эта тема. Если уж совсем начистоту, по-моему, родители не особенно сопротивлялись моему отъезду, потому что устали от меня. Они считали, что в двадцать один год мне уже не следует жить в их доме — а это действительно был их дом, не мой. Вообще-то, я должна была выпорхнуть из гнезда уже давно, в идеале — сначала в колледж, затем в дом к мужу. В нашей среде не приветствовалось проживание в отчем доме взрослых детей. Если задуматься, мои родители даже в детстве не хотели иметь со мной ничего общего, учитывая, сколько времени я провела в интернатах и летних лагерях. Папе просто хотелось немного помучить Пег, прежде чем дать согласие. — Не уверен, что Нью-Йорк — подходящее место для Вивиан, — заявил он. — Я себе не прощу, если моя дочь станет демократом. — На этот счет не волнуйся, — с довольной улыбкой отвечала Пег. — Я изучила вопрос. Дело в том, что членов демократической партии не принимают в анархисты. Тут мама расхохоталась, чем несказанно меня обрадовала. — Я еду с вами, Пег, — уверенно произнесла я. — Мне почти двадцать два. В Клинтоне меня ничто не держит. Отныне я сама решаю, где мне жить. — Не горячись, Вивиан, — заметила мама. — Двадцать два тебе исполнится лишь в октябре, и ты никогда себя сама не содержала. Ты понятия не имеешь, как устроен мир. Но все же я видела, что маме нравится мой уверенный тон. Как-никак она полжизни провела на лошади, перепрыгивая через барьеры и рвы. Возможно, ей тоже казалось, что женщина, столкнувшись с вызовами и препятствиями, обязана прыгнуть. — Раз уж ты готова взять на себя такую ответственность, — сказал отец, — мы надеемся, что ты не передумаешь. В жизни каждого наступает момент, когда нужно дать себе слово и держать его. Сердце у меня забилось чаще. Вялость последней папиной нотации означала «да». На следующее утро мы с Пег уехали в Нью-Йорк. Путь затянулся, а все из-за патриотизма Пег: она экономила бензин и тащилась со скоростью тридцать пять миль в час. Но я бы не роптала, даже если дорога заняла бы весь день. Меня переполняла радость от возвращения в любимый город — город, с которым в душе распрощалась навсегда, — и это чудесное чувство я была не прочь растянуть на подольше. Мы еле тащились по шоссе, а восторгу было, как от катания на американских горках на Кони-Айленде. Я была возбуждена, как ни разу за весь прошедший год. Возбуждена, но и встревожена. Что меня ждет в Нью-Йорке? Кто меня ждет? — Ты приняла серьезное решение, малышка, — сказала Пег, стоило нам выехать на дорогу. — Я тобой горжусь. — А вам правда нужна моя помощь, Пег? — В присутствии родителей я не осмелилась задать этот вопрос. Пег пожала плечами: — Я найду чем тебя занять. — Но тут же улыбнулась: — Да ладно, Вивиан, ты действительно мне нужна. Слишком много я на себя взвалила с этой Бруклинской верфью. Я бы и раньше за тобой приехала, но хотела дать тебе время оправиться. После катастрофы лучше выждать, знаешь ли. В том году тебе здорово досталось. Я решила, что тебе нужно время на восстановление душевных сил. Когда она упомянула о прошлогодней катастрофе, мне стало худо. — Насчет прошлого года, Пег… — заговорила я. — Кто прошлое помянет, тому глаз вон. — Знали бы вы, как я сожалею о том, что сделала. — Еще бы. Я тоже о многом сожалею. Все сожалеют, детка. И это правильно, но не стоит зацикливаться на чувстве вины. Мы же протестанты, забыла? Преимущество нашей религии в том, что грехи отпускаются. Нам нет нужды вечно корчиться в муках раскаяния. Есть грехи простительные, а есть смертные. Твой — простителен. — Я не знаю, что это значит. — Я тоже. Просто прочитала однажды где-то и запомнила. В одном я уверена: за плотские грехи после смерти не наказывают. Наказание за них мы несем еще в этой жизни. Впрочем, ты уже в курсе. — Мне просто жаль, что я причинила всем столько проблем. — Раньше надо было думать. Впрочем, на то и юность, чтобы ошибаться. — А вы ошибались в юности? — Еще как. Не так ужасно, как ты, но и мне есть что вспомнить. Она улыбнулась, показывая, что шутит. А может, она и не шутила. Это было уже не важно. Главное, что она разрешила мне вернуться. — Спасибо, что приехали за мной, Пег. — Я скучала. Ты нравишься мне, малышка, а если мне кто понравился — это на всю жизнь. Такое у меня правило.