Глэдис и Селия сидели рядом на куче грязного белья, и Глэдис поинтересовалась, есть ли у меня парень. Точнее, спросила: — А ты с кем-нибудь встречаешься? Стоит отметить, что это был первый вопрос по существу, который мне задали в театре насчет моей жизни. (Я восторгалась девушками, но интерес не всегда бывает взаимным.) Увы, никаких интересных подробностей у меня не нашлось. — Нет, у меня никого нет, — ответила я. Глэдис забеспокоилась. — Но ты же хорошенькая, — сказала она. — Дома-то у тебя наверняка был ухажер. Парни небось проходу не давали! Я объяснила, что всю жизнь торчала в школе для девочек, где не так уж много шансов познакомиться с мальчиками. — Но ты же занималась этим, да? — Дженни не стала ходить вокруг да около. — Хоть разочек дошла до самого конца? — Никогда, — призналась я. — У тебя ни разу не было секса? — Глэдис таращилась на меня, не веря своим ушам. — Даже случайно? — Даже случайно, — подтвердила я, гадая про себя, каким это образом можно заняться сексом случайно. (Не волнуйся, Анджела, теперь я в курсе. Случайный секс — дело привычки, стоит только попробовать. Впоследствии у меня было огромное количество случайных связей, уж поверь, но в тот момент я еще не умела мыслить настолько широко.) — Ты что, истинная христианка? — уточнила Дженни, видимо не находя другого разумного объяснения для сохранения девственности в девятнадцать. — Бережешь себя? — Да нет же! Ничего я не берегу. Просто не было возможности. Вот теперь девчонки, кажется, встревожились не на шутку. И все смотрели на меня так, будто я только что призналась в неумении самостоятельно перейти улицу. — Но шашни ты наверняка водила, — полуутвердительно произнесла Селия. — Ты ведь обжималась с парнями, да? — спросила Дженни. — Конечно, обжималась! — Совсем чуть-чуть, — сказала я. Ответ честный: мне нечем было похвастаться по части сексуального опыта. В школе Эммы Уиллард устраивали танцы и привозили к нам мальчиков из интерната Хотчкисса — расчет был такой, что когда-нибудь мы выйдем за них замуж. Во время танца я разрешила одному из них пощупать мою грудь. (Правда, только когда моему партнеру удалось ее найти, что потребовало от него немалых усилий.) Пожалуй, «разрешила» — это слишком громко сказано. Если точнее, он с места в карьер начал тискать мне грудь, а я его не остановила. Во-первых, не хотелось показаться невежливой. Во-вторых, у меня возникли любопытные ощущения. Я даже была не прочь продолжить, но танцы кончились, и мальчиков из Хотчкисса загнали в автобус, прервав наши эксперименты на самом интересном месте. А в одну из моих ночных велосипедных вылазок из Вассара в бар Покипси меня поцеловал мужчина. Мы обсуждали джаз (точнее, он говорил о джазе, а я слушала, как он говорит о джазе, потому что именно так и беседуют с мужчинами о джазе), и вдруг — бац! Он прижал меня к стенке и ткнулся пенисом мне в бедра, а потом принялся меня целовать, пока я не задрожала от желания. Но когда он сунул мне руку между ног, я струсила и вырвалась из его объятий. По пути в общежитие я крутила педали в страхе и смятении, раздираемая противоречивыми чувствами, одновременно и страшась, и надеясь, что мужчина последует за мной. Я и хотела большего, и не хотела. Старая песня, знакомая любой девушке. Какими еще сексуальными достижениями я могла похвалиться? С Бетти, лучшей подругой детства, мы неуклюже практиковались друг на друге в так называемых «романтических поцелуях». Впрочем, мы также практиковались в «материнстве», напихав подушек под блузку, чтобы изобразить беременность, и с точки зрения биологии последний эксперимент был настолько же далек от жизни, как и первый. Однажды меня осматривал гинеколог моей мамы, когда она забеспокоилось, что в четырнадцать лет у меня еще не начались месячные. Он ощупал мне вагину — мама стояла рядом, — а потом велел есть побольше печенки. Думаю, ни один из участников не счел бы тот визит эротическим опытом. В промежутке между десятью и восемнадцатью годами я раз сто влюблялась в приятелей своего брата Уолтера. Когда у тебя красивый и популярный брат, вокруг него все время крутятся такие же красивые и популярные друзья. Но они обращали внимание только на Уолтера — своего предводителя, капитана каждой команды, всеобщего любимца. Их ни капли не интересовало его окружение, включая меня. Не то чтобы я совсем ничего не соображала в сексе. Иногда я ласкала себя, испытывая одновременно возбуждение и стыд, но я понимала, что секс — это совсем другое. (Скажем прямо: мои попытки мастурбации напоминали обучение плаванию на суше.) Технически я знала, как осуществляется половой акт: студентки Вассара посещали обязательный семинар «Гигиена», где нас умудрились научить всему, ни разу не назвав вещи своими именами. (Нам показывали схему яичников и яичек в разрезе и строго предупреждали, что спринцевание лизолом не относится к современным и безопасным методам контрацепции, — картинка настолько прочно засела в голове, что и по сей день не дает мне покоя.) — И когда же ты собираешься с этим покончить? — Дженни прервала мои воспоминания. — Часики-то тикают, и моложе ты не становишься! — Самое ужасное, — заметила Глэдис, — если ты встретишь парня, который тебе действительно понравится, а потом придется его огорошить, что ты еще девственница. — Ага, большинству парней это даром не нужно, — поддакнула Селия. — Точно, кому охота брать на себя ответственность, — кивнула Глэдис. — И нельзя же в самый первый раз ложиться с парнем, который тебе нравится. — Вот именно: вдруг ничего не получится? — добавила Дженни. — Что может не получиться? — удивилась я. — Всё! — воскликнула Глэдис. — Ты же ни сном ни духом в таких делах и будешь выглядеть полной дурой! А если станет больно — неужели ты хочешь разреветься в объятиях человека, который тебе нравится? Надо сказать, всю жизнь мне внушали совершенно противоположные взгляды. Моим школьным подругам, как и мне, четко давали понять, что мужчины предпочитают девственниц. Нас учили беречь цветок невинности для юноши, который нам не просто понравится, а которого мы полюбим всей душой. В идеале — к нему следовало неуклонно стремиться — за всю жизнь девушка вступает в половые отношения всего с одним человеком: собственным мужем, с которым познакомилась на танцах в школе Эммы Уиллард. Оказывается, меня обманывали! У Глэдис, Дженни и Селии подход был совсем другой, а уж им-то можно доверять. Они знают, о чем толкуют. Меня вдруг страшно обеспокоил собственный возраст. Господи, мне ведь уже девятнадцать, куда дальше тянуть-то? Я в Нью-Йорке целых две недели и до сих пор не попрощалась с девственностью! Чего я тяну? — А это сложно? — спросила я. — В смысле в первый раз? — Боже мой, Вивви, да не тупи ты, — засмеялась Глэдис. — Проще пареной репы. Строго говоря, от тебя вообще ничего не требуется. Все сделает мужчина. Но тебе пора действовать. — Да уж, давно пора, — решительно отрезала Дженни. А вот Селия смотрела на меня с явным беспокойством. — Может, ты хочешь остаться девственницей, Вивви? — спросила она, пригвоздив меня к месту взглядом своих невыносимо прекрасных глаз. С тем же успехом она могла спросить: «Ты хочешь остаться глупым ребенком, вызывающим жалость у зрелых и опытных женщин?» — но меня тронула ее забота. Я видела, что она пытается убедить меня принять решение самостоятельно, невзирая на давление. Но на самом деле я резко расхотела оставаться девственницей. И не собиралась медлить ни дня. — Нет, — сказала я, — я готова действовать. — Мы с радостью поможем, милая, — обрадовалась Дженни. — У тебя сейчас месячные? — тут же спросила Глэдис. — Нет, — ответила я. — Тогда нет смысла ждать. Кто из наших знакомых… — Глэдис погрузилась в раздумья. — Только чтобы непременно милый, — подсказала ей Дженни. — Деликатный. — Настоящий джентльмен, — кивнула Глэдис. — Не какой-нибудь там тупица, — добавила Дженни. — И чтобы принял меры предосторожности. — Снова Глэдис. — И чтобы обращался с ней нежно. — Дженни. И тут Селия сказала: — Я знаю, кто нам нужен. Так у них возник план. Доктор Гарольд Келлогг жил в прелестном таунхаусе близ Грамерси-парка. Его жена отсутствовала, потому что была суббота, а каждую субботу миссис Келлогг садилась на поезд и отправлялась в Дэнбери навестить мать, которая жила за городом. Поэтому мою дефлорацию назначили на совершенно не романтичный час: десять утра в субботу. Доктор Келлогг и его супруга считались почтенными членами общества. В таких кругах вращались и мои родители. Отчасти именно поэтому Селия решила, что доктор мне подойдет, — мы с ним принадлежали к одному социальному классу. Двое сыновей Келлоггов учились на медиков в Колумбийском университете. Сам доктор состоял в клубе «Метрополитен». В свободное время он наблюдал за птицами, собирал марки и занимался сексом с артистками бурлеска. Само собой, свои связи доктор не афишировал. Человек с такой репутацией не мог появиться в городе с молодой женщиной, телосложением напоминающей резную фигуру на носу корабля, — это неизбежно привлекло бы внимание. Поэтому артистки приходили к доктору домой — причем обычно субботним утром, когда его жена была в отъезде. Он впускал их через черный ход, угощал шампанским и развлекал в комнате для гостей. Потом давал им денег за потраченное время и приложенные усилия, после чего отправлял восвояси через тот же черный ход. К полудню веселье заканчивалось, потому что во второй половине дня доктор принимал пациентов. Все девушки в «Лили» знали Келлогга. Они наведывались к нему по очереди в зависимости от того, кто поутру в субботу меньше страдал от похмелья и больше нуждался в карманных деньгах. Узнав о финансовом аспекте соглашения, я в ужасе переспросила: — То есть доктор Келлогг платит вам за секс? Глэдис недоверчиво уставилась на меня: — А ты что думала, Вивиан? Что это мы ему платим? Так вот, Анджела: я в курсе, что существует особый термин для женщин, оказывающих джентльменам сексуальные услуги в обмен на деньги. Вообще-то, даже не один, а много всяких терминов. Но девушки, с которыми я общалась в Нью-Йорке в 1940-м, не принимали на свой счет ни один из этих терминов, хотя постоянно брали у джентльменов деньги в обмен на сексуальные услуги: они никакие не проститутки, нет; они артистки бурлеска. Это звание они носили с гордостью, поскольку добились его упорным трудом, и соглашались только на такое определение. Но реальность была такова: артистки бурлеска не слишком много зарабатывали, а всем нужно как-то вертеться (хорошие туфли даже тогда стоили недешево). Вот девушки и разработали систему «взаимовыгодных договоренностей», обеспечивающую им небольшой дополнительный доход. Доктор Келлогг и ему подобные были частью этой системы. Как мне теперь представляется, даже доктор Келлогг не считал этих юных леди проститутками. Ему нравилось называть их подружками, выдавая желаемое за действительное: да, он себе льстил, но так ему было проще. Другими словами, несмотря на непреложный факт обмена секса на деньги (а сексом там занимались только за деньги, уж поверь), ни о какой проституции и речь не шла. Всего лишь «взаимовыгодная договоренность», и она устраивала обе стороны. Ты ведь знаешь лозунг: от каждого по способностям, каждому по потребностям. Меня несказанно радует, что мы прояснили этот вопрос, Анджела.