Столь важная тема не терпит недомолвок. — Только учти, Вивви, он зануда, — предупредила Дженни. — Если вдруг заскучаешь, ни в коем случае не подумай, что секс всегда такой унылый. — Зато он доктор, — возразила Селия. — Самое то для нашей Вивви. Сейчас ей важнее всего бережное обращение. («Нашей Вивви»! Разве придумаешь лучшее напутствие? Меня считают «своей Вивви»!) Субботним утром мы сидели под сенью вяза в дешевой закусочной на пересечении Третьей авеню и Восемнадцатой улицы, дожидаясь, когда пробьет десять. Девочки успели показать мне дом доктора Келлогга — совсем рядом, за углом, — и черный ход, которым мне надлежало воспользоваться. А пока мы заправлялись кофе и блинчиками и подруги взволнованно давали мне последние указания. Вообще-то, артистки крайне редко вставали в такую рань, тем более по субботам, но ни одна не пожелала пропустить столь важное событие. — Он наденет резинку, Вивви, — предупредила Глэдис. — Он всегда ею пользуется, так что не о чем переживать. — С резинкой ощущения похуже, — добавила Дженни, — но без нее нельзя. Термин «резинка» мне не доводилось слышать, но я догадалась, что речь о презервативе — приспособлении, о котором нам рассказывали на том самом семинаре «Гигиена» в Вассаре. Я даже держала одну такую штуковину в руках — мы с девчонками брезгливо передавали ее по рядам, будто дохлую препарированную лягушку. Если Глэдис и Дженни имели в виду другую резинку, решила я, скоро сама все узнаю, так что нет смысла спрашивать. — А потом раздобудем тебе пессарий, — добавила Глэдис. — У нас у всех стоит пессарий. Что такое пессарий, я тоже не знала, но потом сообразила, что это диафрагма. О ней нам тоже рассказывали на уроках гигиены. — А у меня больше нет пессария! — пожаловалась Дженни. — Его бабушка нашла и спросила, для чего он, и я соврала, что этой штукой чистят серебро. И она забрала его себе. — Чистят серебро?! — взвизгнула Глэдис. — Надо ведь было что-то сказать, — пожала плечами Дженни. — Одного не пойму: как приспособить пессарий для чистки серебра? — не сдавалась Глэдис. — А мне-то откуда знать! Спроси бабулю, она как-то умудряется. — Как же ты сейчас предохраняешься? — спросила Глэдис. — Никак… ведь мой пессарий лежит у бабули в шкатулке с драгоценностями. — Дженни! — хором воскликнули Селия и Глэдис. — Да знаю я, знаю. Но я осторожна. — Вот уж дудки! — отрезала Глэдис. — Ты постоянно забываешь об осторожности! Вивиан, не будь такой глупой дурочкой, как Дженни. Предохраняться надо всегда! Селия порылась в сумочке и протянула мне сверток в коричневой бумаге. Внутри оказалось маленькое, аккуратно сложенное белое махровое полотенце, все еще с ценником. — Это тебе, — объяснила Селия. — Если кровотечение начнется. — Спасибо, Селия. Она пожала плечами, отвернулась и, к моему изумлению, покраснела. — Иногда в первый раз идет кровь. Хоть будет чем вытереться. — Только не вздумай пачкать полотенца миссис Келлогг, — добавила Глэдис. — Да уж, вещички миссис Келлогг лучше не трогать, — сказала Дженни. — Кроме ее мужа! Его можно трогать, — прыснула Глэдис, и девушки расхохотались. — Ого! Уже одиннадцатый час, Вивви, — сказала Селия. — Тебе пора. Я попыталась встать, но в глазах вдруг потемнело. Я тяжело плюхнулась обратно на скамейку. Ноги не слушались. Умом я совершенно не волновалась, но тело было другого мнения. — Все в порядке, Вивви? — спросила Селия. — Ты точно хочешь? — Хочу, — подтвердила я. — Совершенно точно. — Ты, главное, не накручивай себя, — посоветовала Глэдис. — Я вот никогда не накручиваю. Здравый совет, решила я. Вспомнила, как мать учила меня несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, прежде чем брать барьер верхом на лошади, — а потом встала и направилась к выходу. — До скорого, девочки! — попрощалась я весело, хотя происходящее казалось мне немного нереальным. — Будем ждать тебя ровно на этом месте, — пообещала Глэдис. — Оглянуться не успеешь, как все кончится! — успокоила меня Дженни. Глава шестая Доктор Келлогг ждал меня прямо у черного хода. Я едва успела постучать, как дверь распахнулась, и меня пригласили в дом. — Здравствуй, здравствуй. — Доктор высунулся наружу и огляделся по сторонам, проверяя, не шпионят ли за нами соседи. — Давай-ка закроем за тобой дверь, милочка. Он был среднего роста, с самым обычным лицом и цветом волос, в самом обычном костюме, какие носят все респектабельные мужчины средних лет. (Если сейчас у тебя появилось подозрение, что я не в состоянии вспомнить его внешность, ты не ошиблась: я и правда совершенно его забыла. Попадаются такие люди, чьи черты невозможно запомнить, даже когда стоишь нос к носу и смотришь им прямо в лицо.) — Вивиан, — он протянул мне руку для рукопожатия, — благодарю за визит. Пойдем наверх и расположимся там. Он говорил со мной, как доктор с пациенткой. Точь-в-точь мой педиатр в Клинтоне. Будто я пришла с жалобой на ушную инфекцию. Меня это, с одной стороны, успокоило, с другой — развеселило. Я чуть не захихикала, но сдержалась. Мы прошлись по его дому, элегантному и респектабельному, но, как и сам доктор, совершенно безликому. В округе наверняка нашлась бы сотня домов с точно такой же обстановкой. Помню лишь шелковые диваны с дурацкими кружевными салфеточками на спинках. Терпеть не могу кружевные салфеточки. Доктор провел меня в комнату для гостей, где на кофейном столике нас ждали два бокала с шампанским. Шторы были задернуты — видимо, чтобы не напоминать о безбожно раннем часе. Келлогг закрыл за собой дверь. — Располагайся на кровати, Вивиан. — Он протянул мне бокал с шампанским. Я чопорно присела на самый краешек, почти ожидая, что доктор сейчас вымоет руки и достанет стетоскоп, но он придвинул деревянный стул и устроился прямо напротив меня. Подавшись вперед, Келлогг опустил локти на колени и уставился на меня, будто собирался поставить диагноз. — Итак, Вивиан. Наша общая подруга Глэдис упомянула, что ты девственница. — Верно, доктор, — ответила я. — Не нужно называть меня «доктор». Мы ведь друзья. Зови меня Гарольдом. — Очень приятно, Гарольд, — сказала я. С этого момента, Анджела, происходящее превратилось для меня в сплошную комедию. Если раньше я волновалась, то теперь нервозность как рукой сняло. Это ведь чистый абсурд: моя реплика «очень приятно, Гарольд», маленькая гостевая комната с нелепым мятно-зеленым синтетическим покрывалом на кровати (я не помню лица доктора Келлогга, но то жуткое покрывало мне никогда не забыть), доктор в своем официальном костюме и я в лютиково-желтом вискозном платьице, — даже если поначалу Келлогг не верил, что я девственница, само это платьице развеяло бы всякие сомнения. Полный идиотизм. Доктор привык к артисткам бурлеска, а ему подсунули меня! — Глэдис сообщила, что ты желаешь… — он подыскивал нужное слово, — избавиться от девственности? — Так точно, Гарольд, — отвечала я, — желаю удалить ее без наркоза. До сих пор уверена: тогда я впервые в жизни удачно пошутила, причем с совершенно невозмутимым лицом, что доставило мне невероятное удовольствие. «Удалить без наркоза»! Блеск. Он серьезно кивнул; хороший врач с плохим чувством юмора. — Тогда будь любезна снять одежду, — предложил он. — Я тоже разоблачусь, и начнем. Тут я засомневалась, нужно ли раздеваться догола. Обычно в кабинете врача я оставалась в нижнем белье — так учила меня мама. (Господи, ну почему я в такой момент вспомнила о матери?) С другой стороны, обычно в кабинете врача я не собиралась заниматься сексом с доктором. И я приняла опрометчивое решение снять все. Еще не хватало, чтобы Гарольд счел меня застенчивой дурочкой. Абсолютно голая, я улеглась на спину поверх кошмарного синтетического покрывала: руки по швам, ноги пряменько. Только представь: ни дать ни взять коварная искусительница. Доктор Келлогг остался в трусах и нижней сорочке. Я решила, что так нечестно. Почему ему можно раздеваться не до конца, а мне нельзя? — Будь добра, подвинься чуть в сторону, чтобы мне тоже хватило места… — попросил он. — Вот так. Отлично… Давай-ка на тебя посмотрим. Он лег рядом, подпер голову рукой и стал меня разглядывать. Только не подумай, что мне было противно. Будучи тщеславной юной особой, в глубине души я считала совершенно нормальным, что людям нравится на меня смотреть. В собственной внешности меня больше всего тревожила грудь, точнее, ее отсутствие. Но доктора Келлогга это, похоже, не беспокоило, хотя он привык к совсем другим формам. На самом деле открывшийся его глазам вид явно доставлял ему удовольствие. — Грудь девственницы! — восхитился он. — Которой не касался ни один мужчина! («Ну, я бы так не сказала», — подумалось мне. Разве что не касался взрослый мужчина.) — Заранее прошу прощения за холодные руки, Вивиан, — сказал доктор. — Сейчас я начну тебя трогать.