И он действительно начал меня трогать. Сначала потискал левую грудь, затем правую, потом снова левую и еще раз правую. Как он и предупредил, руки у него были ледяные, но вскоре согрелись. Сначала я запаниковала и даже зажмурилась, но через некоторое время происходящее увлекло меня, и я подумала: ого, а это интересно! Давайте еще! В какой-то момент мне стало по-настоящему приятно. Тогда-то я и решилась открыть глаза, чтобы ничего не пропустить. Полагаю, мне хотелось увидеть, как мужчина страстно набрасывается на мое тело. (Ох уж этот нарциссизм юности!) Я посмотрела вниз, залюбовавшись своей тонкой талией и изгибом бедра. Я загодя побрила ноги позаимствованной у Селии бритвой, и в приглушенном свете они выглядели чудесно гладкими. Грудь под ладонями доктора Келлогга тоже была хороша. Ладони мужчины! На моей обнаженной груди! Вот это да! Я украдкой взглянула на лицо Гарольда и порадовалась тому, что увидела: алеющие щеки, сосредоточенно нахмуренные брови. Он тяжело дышал через нос, и я решила, что это хороший знак, — значит, я его возбудила. И мне нравились его ласки и тот эффект, который они производили на кожу, — грудь порозовела, разрумянилась. — А сейчас я возьму твой сосок в рот, — предупредил Гарольд. — Это стандартная процедура. Лучше бы он ничего не говорил. А то мы как на медосмотре. В предыдущие годы я много думала о сексе, но ни в одной из фантазий любовник не вел себя как врач, посещающий пациентку на дому. Гарольд наклонился и взял мой сосок в рот, как и обещал, чему я несказанно порадовалась, поскольку доктор наконец замолчал. Но вообще-то, таких приятных ощущений я в жизни не испытывала. Снова закрыв глаза, я решила лежать неподвижно и тихо, рассчитывая, что доктор продолжит делать мне приятное. Но он внезапно прервался и снова заговорил: — Мы будем продвигаться осторожно и поэтапно, Вивиан. Господи боже, можно подумать, он собирается ввести мне ректальный термометр! В детстве у меня однажды был такой опыт, но сейчас мне меньше всего хотелось о нем вспоминать. — Или ты хочешь побыстрее покончить с этим, Вивиан? — спросил доктор Келлогг. — Что? — сказала я. — Я полагаю, ты нервничаешь, впервые оказавшись в постели с мужчиной. И возможно, лучше сделать дело побыстрее, чтобы не растягивать неловкость. Или же ты хочешь, чтобы мы не спешили и я кое-чему тебя научил? Тому, что нравится миссис Келлогг, к примеру? О нет! Меньше всего мне хотелось учиться тому, что нравится миссис Келлогг! Но я действительно не знала, что ответить. Поэтому просто глупо таращилась на него. — В двенадцать у меня начинается прием, — весьма неромантично напомнил доктор. Кажется, мое молчание его раздражало. — Но пока у нас еще достаточно времени на изобретательные забавы, если они тебя привлекают. Только решай поскорее. Да как тут решишь? Откуда мне знать, что меня привлекает? «Изобретательные забавы» — что это вообще такое? Я лишь растерянно моргала в ответ. — Нашему маленькому утенку страшно, — ласково проговорил он. Мне захотелось прибить его за этот сюсюкающий тон. — Вовсе мне не страшно, — ответила я и не соврала. Я не боялась — просто не знала, что делать. Я-то думала, он накинется на меня и растерзает, а тут такая тягомотина. Неужели обязательно обсуждать каждый пункт? — Все в порядке, утеночек, — заверил он. — Мне не впервой. Совсем засмущалась, да? Позволь я возьму инициативу на себя. И он опустился ниже и коснулся моего лобка. Потом накрыл рукой вульву. Ладонь он держал раскрытой — так угощают рафинадом лошадь, опасаясь, что она может укусить. Потом он стал тереть мой маленький холмик. Это было не так уж плохо. Вообще-то, очень даже неплохо. Я снова закрыла глаза и закачалась на волшебных волнах чудесных ощущений. — Миссис Келлогг любит, когда я так делаю. — У меня перед глазами возникла миссис Келлогг с ее кружевными салфеточками, и возбуждение как рукой сняло. — Она любит, когда я делаю круговые движения сначала по часовой стрелке… а потом против часовой стрелки… Теперь мне стало ясно, что главная беда заключается в разговорах. Я стала думать, как заставить доктора Келлогга замолчать. Нельзя же просто попросить его не болтать, ведь он у себя дома и к тому же оказывает мне одолжение, согласившись лишить меня девственности. Я была воспитанной девушкой и привыкла с известным почтением относиться ко взрослым; у меня просто язык не повернулся бы сказать: «Не соблаговолите ли вы заткнуться, доктор?» Тут я сообразила: если я попрошу его поцеловать меня, говорить он больше не сможет. Возможно, план сработает. Ведь рот-то у него будет занят. Но тогда мне тоже придется его целовать, а я сомневалась, хочу ли этого. Что хуже — целоваться с доктором и наслаждаться молчанием или не целоваться и слушать его надоедливую болтовню? — Твоей киске нравится, когда ее гладят? — спросил он, продолжая тереть мне между ног. — Твоя киска мурлычет? — Гарольд, — сказала я, — не могли бы вы поцеловать меня? Наверное, я несправедлива к доктору Келлоггу. Ведь он был добрым человеком и просто пытался помочь, не слишком испугав меня. Уверена, меньше всего на свете ему хотелось меня обидеть. Думаю, он рассматривал эту ситуацию с точки зрения клятвы Гиппократа: «не навреди» и все такое прочее. А может, он вовсе и не был добрым. Теперь уже не узнать, ведь больше я его не видела. Так что давай не будем изображать его героем. Может, он совершенно не пытался мне помочь, а просто наслаждался дефлорацией смущенной нимфетки в своей гостевой комнате, пока женушка навещает его мамашу. Во всяком случае, проблем с эрекцией у него не возникло, и вскоре он отвернулся, чтобы надеть «резинку». Раньше я никогда не видела эрегированный пенис (знаменательный момент!), хотя и сейчас толком его не разглядела. Отчасти потому, что на нем был презерватив, и к тому же доктор Келлогг заслонял его рукой. А еще потому, что уже через секунду Гарольд оказался на мне. — Вивиан, — сказал он, — думаю, чем быстрее я совершу проникновение, тем лучше для тебя. В этом случае, пожалуй, действовать поэтапно не стоит. Приготовься. Я вхожу. Сказано — сделано. Вот так все и случилось. Боль оказалась не такой сильной, как я опасалась. Это хорошая новость. Плохая новость, что мне было далеко не так приятно, как я рассчитывала. Я-то надеялась, что секс с проникновением многократно усилит чувства, которые я испытывала, когда Гарольд целовал мне соски и гладил между ног, но нет. На самом деле прежнее удовольствие вмиг испарилось, сменившись очень резким и грубым ощущением, которое немножко напоминало боль при месячных. Я безошибочно чувствовала присутствие чужеродного предмета внутри меня, и это было не хорошо и не плохо — только жутко странно. Доктор стонал и совершал резкие толчки, бормоча сквозь стиснутые зубы: — Миссис Келлогг предпочитает, чтобы… Но я так и не узнала предпочтений миссис Келлогг, потому что снова начала целовать Гарольда. Только так удавалось заставить его замолчать, как я успела убедиться. К тому же мне хоть было чем заняться, пока он делает свое дело. Я уже говорила тебе, Анджела, что не блистала опытом по части поцелуев, но в целом догадывалась, как это делается. В таких вещах мастерство приходит только с опытом, но я очень старалась. Было не так-то просто зажимать ему рот своим, в то время как доктор по мне елозил, однако дело того стоило: мне жутко не хотелось, чтобы он снова заговорил. Но в последний момент он все же произнес одно слово. Оторвавшись от моих губ, он воскликнул: — Изумительно! — после чего выгнулся назад, еще раз сильно дернулся, и на том дело кончилось. После доктор Келлогг встал и пошел в другую комнату, наверное, чтобы помыться. Вернувшись, он немного полежал рядом, крепко обняв меня и приговаривая: — Утенок, утенок, мой славный маленький утенок! Не плачь, утеночек. Я не плакала — даже не думала плакать, — но он даже не заметил. Вскоре доктор снова встал и попросил разрешения проверить, не запачкала ли я кровью покрывало, ведь он забыл постелить простыню. — Еще не хватало, чтобы миссис Келлогг заметила пятно, — беспокоился он. — Я совсем потерял голову. Обычно я куда более аккуратен. Видимо, не хватило осмотрительности, что, вообще говоря, мне несвойственно. — Ой, — вспомнила я и схватила сумочку, радуясь, что могу поспособствовать, — у меня ведь есть полотенце! Но крови не было. Ни капельки. Видимо, уроки верховой езды в детстве сделали свое дело, избавив меня от девственной плевы. Спасибо маме! К своему облегчению, сильной боли я тоже не почувствовала. — А теперь, Вивиан, — инструктировал доктор, — я попрошу тебя в ближайшие два дня не принимать ванну, так как можно занести инфекцию. Душ вполне допустим, но не погружайся в воду. Если возникнут выделения или неприятные ощущения, Глэдис и Селия покажут, как спринцеваться уксусом. Но ты крепкая здоровая девушка, так что осложнений не предвидится. Сегодня ты держалась молодцом. Я тобой горжусь. Я почти ждала, что сейчас он вручит мне леденец на палочке. Пока мы одевались, доктор Келлогг болтал о том, какая сегодня хорошая погода. Застала ли я цветение пионов в Грамерси-парке в прошлом месяце? Нет, ответила я, в прошлом месяце я даже не жила в Нью-Йорке. Что ж, заметил он, я непременно должна полюбоваться пионами в следующем году: срок их цветения совсем короток, но зрелище незабываемое. (Только не подумай, что доктор Келлогг пытался провести параллель между пионами и кратким сроком моего «цветения», — не будем приписывать ему несуществующую склонность к романтике и патетике. Похоже, он просто любил пионы.) — Позволь проводить тебя к выходу, утенок. Мы спустились по лестнице, прошли через гостиную с салфеточками и оказались у двери черного хода. На кухне доктор прихватил со стола заготовленный конверт и вручил мне, пояснив: — В знак моей признательности. Я знала, что там деньги, но сочла, что не заслуживаю их. — О нет, Гарольд, я не могу, — сказала я. — Нет-нет, непременно возьми. — Нет-нет, не могу. Никак не могу, нет. — Но я настаиваю. — Но я не могу… Вынуждена признаться, я упиралась вовсе не потому, что не хотела сойти за проститутку. (Мои моральные качества не настолько высоки.) Скорее, дело в привитых с детства социальных условностях. Видишь ли, родители раз в неделю посылали некоторую сумму на мое содержание, которую тетя Пег выдавала мне по средам, и деньги доктора Келлогга были мне попросту не нужны. Кроме того, совесть подсказывала, что я их не особенно и заработала. Я плохо разбиралась в сексе, но сильно сомневалась, что доктору Келлоггу было со мной весело. Когда девушка лежит на спине, вытянув руки по швам, и почти не шевелится, разве что лезет с поцелуями при каждой попытке завести разговор, — радости от нее в постели немного, согласись. Если мне будут платить за секс, пусть уж платят за дело. — Вивиан, я требую, чтобы ты взяла конверт, — заявил он. — Гарольд, я отказываюсь. — Вивиан, прошу, не устраивай сцену. — Доктор нахмурился и насильно всучил мне конверт. (В тот момент я была ближе всего к испугу и волнению за все время нашего короткого знакомства с доктором Келлоггом.) — Ладно, — уступила я и взяла деньги. (Полюбуйтесь-ка на меня, мои достопочтенные предки! Вознаграждение за секс, причем с первой же попытки, вот так-то!) — Ты прелестная девушка, — сказал мне доктор на прощанье. — И не беспокойся: грудь у тебя еще вырастет. — Спасибо, Гарольд, — ответила я. — Очень помогает стакан простокваши ежедневно. — Благодарю, обязательно попробую, — соврала я, вовсе не собираясь ежедневно выпивать стакан простокваши.