— Мать Сумерек не несет хаос, а обуздывает его, — спокойно протестовала жрица. — На востоке есть Агравейн. Никто из последователей старой веры не сомневается в силе его меча и твердости руки. Он поцелован Илланой, и будет защищать ее детей, сколько потребуется. — Но? — Но его страну осаждают племена из Ургатских степей, — ответил Гленн, — и он не всегда сможет возносить меч, чтобы защитить тех, кого будут рубить и жечь с именем Бога на устах. — И за этим вам нужна Бану? — Гор поочередно посмотрел на жрецов. — Но ведь на тебя Праматерь больше не может полагаться, — усмехнулась Шиада, уставившись в раскинутую даль равнин под утесом. — Ты служишь человеку, который поддерживает христианскую религию из политических соображений. Но его детям вера не дает пасть духом, и они всерьез хотят изменить мир. — А ты хочешь им помешать? — Я делаю то, что от меня ждет Праматерь, — Шиада устала от бессмысленного спора. — Богам нужны люди, чтобы в них верить. И нам тоже, если мы хотим сохранить древнее знание и силу, нужен человек. Гор продолжал разглядывать жрицу с интересом, и Шиада вынуждена была продолжать, чтобы он понял, наконец. — Христиане боятся чародейства, с которым не могут справится, и знаний, которые не хотят обрести, ибо те противоречат их учению о мученике. Веру Праматери они называют кощунством и ересью, в первую очередь потому, что Всеединая четырехлика, тогда как их истинный Бог един. Правда, он отчего-то тоже существует в трех лицах, но христиане не хотят этого замечать. Слепец не говорит, что видел мир лучше, чем кто бы то ни было, а человек, лишенный слуха, не хвастает, какие красивые слышал сказания. Но люди, лишенные знания, не желающие и даже не способные им овладеть, больше всех верят, что знают, как правильнее всего прожить жизнь. Вот только когда ты ведешь человека во тьму, настойчиво повторяя, будто ведешь к свету, мрак не развеется сам по себе. Божественный свет истины, о котором столько твердят христиане, существует. Но он не валится с небес без причины — к нему идут, и дороги порой извилисты. Тут расхохотался Гленн. — Воистину, они говорят, мы заносчивы, потому что в чародействе пытаемся состязаться с Богом. Но, по-моему, эта их убежденность куда заносчивее. Боги проявляют волю в знаках и протягивают руку, помогая человеку в пути, но, когда люди ждут, что свет истины, который есть всякий Бог, свалится на них просто так, они смешны. Резкий порыв ветра заставил Гленна замолчать. А Шиада, не сводившая глаз с Гора, померкла: — Он не знает, где она. Он любит ее, но никогда не видел места, в котором она живет. — Не смей лезть ко мне в голову. — С Таланаром ты был почтите… Шиада осеклась, схватившись за грудь. — Эй. Что с тобой? Шиада ловила губами воздух, вытаращив глаза, пораженная происходящим до глубины сердца, которое, казалось, вот-вот остановится. — Шиада, — бросил Гленн. — Шиада, что сл… Жрец поймал женщину за предплечье и приобнял другой рукой, чтобы помочь удержаться на ногах, и содрогнулся сам: — Аххгрр, — прорычал он как от острой боли во всем теле. Гор подскочил и отступил на шаг, наблюдая. Что, Всемилостивая, тут происходит? Гленн смотрел в небо, высоко задрав голову и широко раскрыв глаза, но видел совсем не туманную горную синь. Чудовищный порыв ветра ободрал щеки, приводя друида и жрицу в чувство, обрывая видение, открывшееся Шиаде и переданное в одно касание Гленну. — Мне так жаль, — надрывно сообщила жрица и, вцепившись в одежду друида, уткнулась в его грудь поникшей головой. Все мгновенно стало ясно и понятно: почему он говорил так с ней в последний раз. Почему отдал браслет. Почему был так рад встрече… Гленн зарычал еще более утробно и неразборчиво. — Какая тварь посмела? — заорал он и, до хруста сжав предплечья Шиады, медленно сполз перед ней на колени, уткнулся в живот и зарыдал. Гор оглянулся вокруг себя испуганно: "Кто здесь?". Какие-то голоса, шепчущие неразборчиво, окружили, кажется весь холм. И едва Гор начал разбирать слова, Шиада сдавленно подхватила древнейшую песнь плача, которая в этот миг пронзила пространство Этана — повсюду, где жрецы Ангората оплакивали Вестника Богов. О, Праматерь людей и Богов, — завела жрица архаичный напев. Вездесущая владычица черных снов, Из которых нет дороги иной, чем младенчество Через пламя, и прах, и развенчанность. Гленн немного отстранился от ног жрицы и окончательно уселся на землю, согнув под собой колени. Со сбившимся дыханием друид, немного запинаясь меж слов, подхватил песнь и повел с самого начала, вторя Шиаде с отставанием, чтобы, как ворсинка цепляется к ворсинке в прядении, сплелась погребальная нить по Верховному жрецу, опоясывающая весь мир. О, Нандана. Древнейшее имя Ночи, — Шиада судорожно вздохнула, но продолжила. Обойми Богов покрывалом своим всепрочным. Ибо нет у Ночей ни пороков, ни добродетелей, Ибо нет у спящего Сном — свидетелей. Гор попытался шагнуть к жрецам, хотя, спроси его кто, затруднился бы ответить зачем. И вдруг осознал, что не в силах пошевелить даже пальцем. О, Всеведующая Мать мудрости, Смерть и Верность. Обойми покрывалом из вод уповающего на бренность. Пусть из моря вернется всепамятный, мал с лица, Уходящий средь красно-огненного кольца. Они пели схожие мелодии. Начало причета в обоих устах звучало одинаково, но продолжение оказалось разным, и голоса жрецов переплетались столь причудливо, что, хотя это был плач, Гор понял, что едва ли слышал что-то прекраснее. Жрецы Храма Даг, провожавшие Клинков Матери Сумерек в путь крови и огня, не могли сплести и вполовину так же изысканно и так же по-древнему просто. О, Единая, служителю веры пой Свой причет. Молодая Иллана родит, а Шиада взыщет. Таланар из седого рода заклятой стали, Не однажды восставший средь ветви священной Тайи, И отец, и сын, наставник, судья, палач, Принимай, возносясь, твоих отпрысков скорбный плач. Жрецы одновременно перевели дух и дальше запели вместе, голос в голос — тихо, бессильно. Разгорайся лучиной из уст в уста, из лица — в лице, Как горел твой всевидящий глаз в огненном кольце. Как вкушали еду Познанья с твоих осветленных рук. О, Праматерь людей и Богов, замыкай свой священный Круг. Они допели совсем тихонечко, так что Гор едва смог разобрать слова последней строчки. Хотя — обнаружил с удивлением — ветер стих и выглянуло солнце, сияющее и слепящее, как чистота уходящей души. Гленн все еще вздрагивал, сидя у ног Шиады. Женщина провела ладонью по лицу, стирая влажную каплю. А Гор, зачарованный, понимал, что затихло только здесь, совсем рядом, и неведомая песнь, окружавшая его сотканными вдалеке причетами жрецов со всего Этана, простирается дальше. — Я… — подал голос жрец, — мне надо пройтись. Он поднялся. Шиада кивнула: — Не уходи, не простившись. Гленн дрогнул и пошел вперед. Шиада глядела ему вслед, не торопясь разрушать тишину утеса.