Джайя закусила губу, вздрогнув от его окрика, но голову подняла. Кхассав замер с открытым ртом. Красивая. Красивая как божество. — Пойдем, — тут же протянул руку и, не дожидаясь реакции невесты, сам поймал женскую ладонь. — Пойдем, — сказал настойчивее и потащил Джайю к дивану в гостиной, где Тахивран предложила им встретиться. — Как думаешь, — шутливо осведомился ахрамад, едва они сели, — на этом диване хватит места для нас двоих? Джайя сжалась и с ужасом уставилась на жениха. Всеблагой Боже, он же не всерьез сейчас? Неужели он прямо тут удумал… и вот так сразу? Наблюдая за краснеющим и возмущенным лицом, ахрамад расхохотался в голос. — Так долго думаешь над ответом из пары букв? Джайя смогла только выдохнуть. Резко вскочила, выдернув руку из мужской ладони. — Можете сколько угодно игнорировать обычаи моей родины, находя их нелепыми, хотя по мне они просто вежливые, но не смейте топтать честь моей семьи, предлагая… Кхассав быстро перестал скалиться и твердо пресек. — Сядь, раманин. Завтра нас поженят, и другого случая познакомиться нам не дадут. Раманин очевидно колебалась, разгневанная и смущенная одновременно. — Странно, не находишь? Я прибыл в столицу сегодня ночью, и уже знаю, сколько ты здесь, кто тебя привез, как тебя восприняли в семье. А я вот он, только-только явился в столице, и тебе совсем неинтересно, где я был и что делал. Я думал, брак — это иначе. Кто он такой, этот нахал, чтобы читать ей нравоучения после похабных намеков? — Мы пока не женаты. У двери ее снова нагнал смех ахрамада: циничный и обжигающий. Но не имело смысла. Выиграй отец войну, ей бы в жизни не испытывать унижения рядом с этим твердолобым мужланом. А теперь ей придется переживать акт унижения каждую ночь, отдаваясь язычнику. Что ж, пожалуй, к лучшему, что она уступила всем своим слабостям прежде, разделив ложе с Замманом от любви и со Змеем — от горечи. По крайней мере, ей будет, чем досадить этому ублюдку в ответ. * * * Свадьба была непозволительной. Все слова, которые ее заставили изрыгнуть перед алтарем Лже-Богини и Лже-Бога, жгли гортань и грудь адским пламенем. Но выбора не было. Что ж, утром, когда раскроется тайна ее прошлого, и злобной Тахивран достанется чистая простыня, ее наверняка казнят, а, значит, весь этот сущий кошмар закончится. И когда она предстанет перед Всевышним, ей будет не так уж и стыдно за былой позор от осознания того, что, по крайней мере, она не променяла Его Святое Писание на непонятные песни язычников. Да и умереть будет не так уж страшно, если помнить, что и Тахивран, и тем более отец, с ее, Джайи, смертью, лишиться всех тех шансов, которые надеялся купить сим браком. * * * Но к вопиющему удивлению, казнить ее никто не стал, а тайна не была раскрыта. Закончив, Кхассав с пониманием хмыкнул и, переведя дух, поднялся с супружеской постели. Нашел в сброшенных на пол вещах кинжал, коротко мазнул лезвием по косточкам пальцев и обтер выступившую кровь о простыни. Вполне правдоподобно, прикинул он опытным взором. Джайя, подобравшись на кровати, только недоуменно переводила глаза с красных следов на мужа. — Я не понимаю, — высказалась она, наконец. — Ну а я — очень даже могу понять и тебя, и мужчину или мужчин, которые не слишком долго ждали. Слышал, ты была помолвлена. Наверняка это был он, так ведь? — наблюдая за вспыхнувшим лицом жены, Кхассав рассмеялся, отринув все возможные возражения. — Не трудись объяснять. Ты не создана для одиночества, а условности вроде девственности можно обойти с легкостью. — И тебя не возмущает?.. — все еще не могла свыкнуться с мыслью Джайя, даже не в силах разобрать, разочарована она отменой предстоящей казни за прелюбодеяние и торжеством от краха всех замыслов отца, или же наоборот, испытывает облегчение. — Что? Что нашелся умник, который залез тебе под юбку? — Джайя покраснела еще гуще. — Хочешь, покажу лично всех красоток, под чьими юбками я бываю регулярно? Джайя подавилась — и воздухом, и словами. Как это вообще понимать? Прекрасное лицо перекосила гримаса растерянности, какую всегда видно у человека, потерявшего представление о жизни. — Милая, — подал голос ахрамад, напоминая о себе, и потешаясь в душе над физиономией и наивностью невесты, — в какой стране ты вообще выросла? * * * Бумага в руках мужчины затряслась. Утром они с молодым Стансором обговаривали снабжение. Из-за последних дождей дороги страшно размыло, и подводы с провиантом не было уже больше недели. Злоупотреблять охотой король здесь, в северном герцогстве, не хотел: неудачное время, если вспомнить, что оленихи едва разрешились, с молодняка проку нет, а без матерей он не выживет. Если это допустить, к зиме Стансорам будет нечем прокормиться. В другом регионе Нирох бы не колебался, но вредить племяннику, который держит оборону от племен с севера, не хотел. Все это было таким важным еще утром, еще пару часов назад… Но теперь Нирох сжимал кулаки, бессознательно стараясь сдержать дрожь. Перечитывал раз за разом строку за строкой, и в итоге со злости разорвал депешу пополам. Треск бумаги вывел короля из транса: вперив в гонца немигающий взгляд, Нирох, белый, как молоко, спросил еле слышно: — Как? Несчастного гонца скрутило страхом до немоты. — Как? — повторил Нирох. — Го… го… — заикаясь, попытался ответить, — говорят, ей п… пе… — Иди отсюда, — приказал король. Жестом велел оруженосцу налить воды. — Позови Тройда. Принц явился быстро. Дернул полог и замер перед отцом. Тот оглянулся на сына испуганно, тревожно: как о таком скажешь? К тому же, скажешь сыну, которого потащил с собой разбираться с разрушенными после войны укреплениями на севере с фразой, что, мол, нечего столько времени сидеть у женской юбки и пора бы проветриться. — Звал, отец? — напомнил о себе Тройд, устав наблюдать, как отец сверлит в нем дыру взглядом. — Отошли всех от шатра на тридцать шагов и садись: новость плохая. Скверная, — он отвернулся в сторону, собрался с силами. — Твоя жена, мать наследников, принцесса Виллина, убита. Тройд ощутил, как онемело в горле и бессмысленно звякнуло в голове. — Что? — Мне очень жаль, сын. Видит Всеединая Мать, Виллина была достойной молодой женщиной: и женой, и матерью, и стала бы прекрасной короле… — Замолчи, — прошипел Тройд, сжав челюсти и уставившись на отца так, будто тот собственными руками придушил невестку. Тройд задышал тяжело, прерывисто, со странными призвуками. Наконец, застонал, вскочив, отвернулся от отца и заметался по шатру, как раненный, агонизирующий медведь. Вдруг резко обернулся и рыкнул: — Дети? Нирох растерялся: об этом в депеше ни слова не было. Тройд расценил молчание отца, как самый худший из знаков. — Что с ними? — заорал он. — Про них не сказано, — быстро, чуть заикаясь, отозвался Нирох. — Полагаю, невредимы. Тройд рвано мотнул головой, остановившись на мгновение, и снова зашагал по шатру в разные стороны, как загнанная добыча. — Кто посмел? — Гвен пишет, староверы. — Староверы? — Тройд загоготал, сотрясаясь всем телом. — И за что? — Виллина планировала принять крещение, и староверы не стали этого терпеть. Убили ее, Ликандра и несколько слуг. — Крещение? — Тройд расхохотался еще страшнее. — И ты в это веришь? — спросил резко, внезапно остановившись.