— Как скажете, — пожала женщина плечами, не обидевшись. — Только знайте, что все мужики считают своих зазноб первыми красавицами, даже если те страшные, как моя жизнь. А будь у вашей немного побольше ума, она бы не стала путешествовать в одиночку. Трактирщица ушла, и Гленн принялся за еду. Почти сразу из-за соседнего стола поднялся пьяный мужик и, пошатываясь, упал на скамью рядом с друидом. — Тебе нужна… краса'иса шатенка? — невнятно выговорил он, с самым сосредоточенным видом держась за стол. — Я знаю одну, — внушительно сообщил пьяница. Гленн постарался быть вежливым. — Не думаю, что это она. — А ты не думай, — сам не заметив, заорал мужик неожиданно бодро. Он выпучил глаза в честном выражении и убедил друида как мог. — Краса'иса, каких с'ет не 'идел, — и парни за его столом в голос заржали. — Мой жеребец торщал каждый раз, — с трудом разжимая зубы, поделился опытом мужчина, — когда она проходила мимо. Но я не мог насадить ее, — с досадой осведомитель развел руками. — Потому что, — он возвел к потолку перст, подчеркивая важность сведений, — она была принцессой, и наш отряд ее ох… ранял. Вблизи от мужика разило еще страшнее, и жрец подергивался всякий раз, как весельчак выдыхал. Скандалить было дурной затеей: в драке пьянчуги все разнесут, а бедной трактирщице потом всыплет придурок-муж, что не уследила. Поэтому Гленн сдерживался, терпел и ел. — Мы отвезли ее в Ил… Ила… — слово не поддавалось, — эдар. Папаша Удгар выдал девку замуж, чтобы на ней ездил какой-то местный хорек. Ездил и ик… ездил, и езди… А теперь не ездит, — вдруг погрустнел мужик. Гленн загрустил тоже, глядя на такое убожество. — Знаешь почему? — он приблизился к друиду лицом к лицу, сведя глаза у переносицы и втянув щеки. Гленн качнул головой, стараясь не дышать. — Потому что она сдохла, — тут пройдоха высунул язык и загоготал прямо так. — Ха. Ха-ха-ха. Дружки за столом рядом поддержали. — Христиане ей всадили нож в брюхо. Разрезали вдоль. От так, — показал еще один недоумок за столом во всю длину туловища. — От мохнатки до сисек. Ха, — он обернулся к своим, взмахнув руками в призыве и дальше поддерживать его. — Они и того парня… как их там… — влез еще один выпивоха, — который у них ходит с дымящимся дерьмом… тоже зарезали. Ы. — Представляешь? — с энтузиазмом спросил невменяемый сосед за собственным столом. — Лучше не буду, — буркнул друид. Мужик задвинул ему в плечо с такой силой, что у Гленна клацнули зубы. — Экий ты… — душевно воззвал пьяница, так и не придумав, какой Гленн именно. — Поднимем, — в опасном жесте он повел в воздухе кружкой. — За смерть Виллины? — не понял жрец. Сосед заржал, ткнул пальцем в Гленна и высказался: "Дебил" — За то, что принцесскин Папаша-конь со дня на день соберет войско. Порвем задницы иланд… ил… ик'дарсам. — Порвем, — загремели его собутыльники. Гленн только немного возвел кружку с элем, вроде как поддерживая общий настрой. Сосед шарахнул по его кружке своей, полупустой, так, что часть эля расплескалась жрецу на одежду. — За Старого короля, — проорал кто-то за соседним столом. — За Железную Гриву, — поддержал кто-то еще. — За Железную Гриву, — завторил весь зал. Гленн не отставал и внезапно подключился к восславлению Агравейна Железногривого с особенной прытью: мало ли, их тут много, а он, кажется, впервые начал искать свой путь. Мужик по соседству по-братски обнял его за плечо, и, напевая какую-то пошлую ересь, зашатался из стороны в сторону. Наконец, допев последний куплет без прежнего энтузиазма (эль опять закончился. Что за мелкие кружки у этой толстухи-трактирщицы?), встал. Попытался дойти до соседнего стола, но упал прямо на пол и под хохот дружков через пару секунд смрадно захрапел. Гленн помог трактирщице перетащить его в сарай, за что получил словесную благодарность, и тут же, улучив момент, обратился с вопросом. — О чем они говорили? — кивнул в сторону кабака. — Принцесса Виллина мертва? Женщина пожала одним плечом: — Так говорят. Где ты был в последнее время? — Сложно сказать, — отозвался друид себе под нос. — Болтают, ее убили наши, в смысле, староверы, или как там они нас называют. Мол, узнали, что принцесса собралась… сменить Богов, и за это перерезали глотку ей и их главному жрецу. Но в Архоне в это никто не верит. А особенно Старый король и Железная Грива. — Откуда толки, знаешь? — спросил жрец. Трактирщица расхохоталась. — Если ты знаешь, с кого началась хотя бы одна сплетня, ты Сын Праматери, — заявила она. — А насчет принцессы… Мой муж отвозит в дом здешнего князя кукурузу, а племянница прислуживает его младшей дочери. Они слышали, как кто-то из солдат обсуждал это. — Может, они слышали, что будет дальше? — Нет, — женщина мотнула головой. — Но, говорят, будет война. Гленн поджал губы. В отличие от тех упитых вандалов он воевать сейчас не стремился. Попросив провести его черным ходом, он оказался снова в таверне и по боковой лестнице забрался на ночлег этажом выше. Друид ослабил пояс дорожного одеяния, стянул тунику, размял шею. Сел на кровать и оглянулся — на хлопоты позади. Как жрец, он предположил единственное место, где имело смысл искать Линетту — Ангорат — и просчитался. Как жрец, он не мог злиться на храмовницу, которая отказала ему в минимальной помощи. Голос-и-Длань-Той-что-Дает-Жизнь не должна никому и ничего объяснять. Но ведь Нелла еще и мать. Его мать, в конце концов. И наверняка могла бы понять чувства сына. А она что? "Не смей трогать Линетту пальцем". Будто на Ангорате не сыскалось бы других жриц, чтобы делать какие-то важные дела, которые храмовница вверила Линетте. Но нет. Нелла наверняка все просчитала на двадцать лет вперед, как она это любит, — со злобой подумал друид. И ей нужна непременно Линетта. Конечно. Видела ли его мать в людях хоть когда-нибудь людей, а не пешек в игре? Храмовница обладала непомерной гордыней, и ее жизнь складывалась так, что этот порок креп день ото дня. Она говорила, что нужно смиренно подчиняться Праматери, но уже давно утратила границу, где заканчивался промысел Всесильной и начинался ее собственный. Благо, он, Гленн, не рыцарь и не лорд, и даже не законный сын, и у него нет обязательств, дома, семьи, если на то пошло. Никого, кроме Тиранта, которого он оставил во имя поиска. И он не Сайдр, не преемник, вынужденный ставить долг и подчинение храмовнице впереди себя. Интересно, Нелла и на него, на Гленна, сделала ставку, посоветовав продолжить поиск в княжестве Рыб? Наверняка, надеялась, что здесь сын услышит о Виллине, из любопытства бросится в другие поиски — начнет алкать сведений о планах Тандарионов, а узнав их, ринется сообщать Нироху. Может, конечно, это паранойя, признал Гленн, но, если его мать и впрямь надеялась на что-то подобное, пусть узнает, что не все и вся будут слепо следовать ее слову. Если ей нужно, пусть она сама сообщает Нироху. Как бы он не был благодарен дяде за кров и положение, он не подданный никакого короля и никакой царицы. И если есть на свете промысел Богини, то для каждого он — свой. И в каждом бьющемся сердце, преданном Великой Матери, Ее голос может зазвучать сам, безо всяких прочих храмовниц. Гленн принял решение — к демонам Нироха, Виллину, храмовницу и всех остальных. К демонам долг, честь и прочую чушь. Он поехал искать Линетту. Поехал по наитию, словно тот самый Голос звучал в нем и вел к нужной в жизни тропе. И он, Гленн, будет искать, пока не найдет. Во всяком из миров. Наутро Гленн двинулся в путь. Взяв у трактирщицы немного еды в дорогу, друид улыбнулся и протянул золотой. За все. — Повезло твоей зазнобе, — проговорила женщина ему в спину, когда Гленн уже попрощался. Фраза заставила его оглянуться через плечо. — Мой муж никогда бы не стал искать меня так. Я не родила ему ни одного сына. Гленн нахмурился, пожал плечами и вышел. Если ей в мужья досталась грубая скотина, роди она хоть десять сыновей, он скотиной и останется. * * * В знойном Аэлантисе стояла глубокая ночь. Роскошные гобелены дворца выглядели дешевыми простынями из комнаты слуг. Белый и розовый мрамор гладких стен казался щербатым валуном у дороги. Витражные стекла из многоцветной смальты потухли, как угли, и даже днем чернели, как зола. В зале малого совета Агравейн тер руки. Удгар стоял у распахнутого окна и глядел в непроглядный сумрак Нанданы. Уже третий с того дня, как они получили послание от шпионов в Иландаре. Старый король и Железногривый просиживали здесь дни и ночи. Весь Этан ждал их действий. Иландар — они знали — трепетал в страхе. От следующего шага Тандарионов зависело слишком многое: Архон был оплотом старой веры среди всех стран на континенте, и взгляд на архонцев остальных, от кочевников на юге до грозных варваров на севере, мог измениться от одного решения. Чем больше проходило времени, тем сильнее нервничали Тандарионы: бездействие — тоже действие. Первый порыв был прост — месть. Помятуя, что первая мысль нередко самая верная, Старый и Железногривый короли не отказывались от нее. Как не мстить, если единственно, о чем мечтали короли в день прибытия скорбной вести — разодрать ладони в кровь и насадить головы Страбонов на пики над крепостными стенами Аэлантиса? Советники предостерегали от столь решительных шагов: в смутные времена лучше держаться старых союзов. — Старых? — повторил тогда Агравейн, обругав советника последними словами. — Старым союзом был альянс с Адани, который не отверг архоновской дружбы, когда, не дождавшись Майи Салин, король Удгар женил меня на другой, — проорал Молодой король таким басом, что, казалось, дрогнули стены залы. А союз с Иландаром в сравнении с аданийским — двухнедельный щенок в руке воина: раздавишь, и не приметив. Удгар с трудом тогда угомонил сына, но после собрания, на котором было решено обдумать решение о вторжении в Иландар до сорокоднева по принцессе, пообещал сыну непременно спросить со Страбонов. Размозжить их ко всем демонам и забрать детей Виллины в Аэлантис. Даже хорошо, что до их ответа на подобное оскорбление пройдет время. Месть требует к себе уважения именно в виде времени. Ей, как пирогу с миногами, нужен срок, дабы остыть и обрести подлинный вкус. А сейчас — пусть все думают, что они предоставили шанс Иландару уладить дело переговорами и особым почитанием покойной Виллины в день сорокоднева, с соблюдением всех-всех ритуалов. Поэтому случаю, Удгар обратился к жрецам в столице, попросив переговорить с храмовницей Ангората и запросил со Священного острова право присутствия на проводах Виллины Верховного друида Таланара. Королю ответили жрицы со слов Неллы, что Вторая среди жриц будет присутствовать в Кольдерте в этот срок. Но поскольку речь идет о личном оскорблении дома Тандарион, Сирины и Тайи не могут остаться стороне, и, конечно же, Таланар проведет обряд прощания вместе с Шиадой. Получив ответ, Удгар предложил сыну отправиться с переговорами в Кольдерт. Но тот решительно отказал: — Я хочу, чтобы Нирох сгорел в пламени. Если я когда-нибудь ступлю на землю Иландара, то только с мечом наголо. В дверь робко постучали, и в комнату, слегка отогнув от тяжести живота спину, вошла Ришильда. Было далеко за полночь, и мужчины обеспокоились — отчего она не в кровати в такое время? Только с ней, упаси Мать, не хватало сейчас забот. — Ришильда, ты почему не спишь? — спросил Агравейн сразу. — Что-то случилось? — Да, — незначительно кивнула она. — И с тех пор, как это случилось, ты тоже совсем не спишь. Я не могу позволить себе тревожиться из-за того, что мой муж себя не бережет. "Твой муж сам знает, что делать" — устало подумал Агравейн, но вслух огрызаться не стал: веки и впрямь наливались такой тяжестью, как если бы весь дворцовый мраморный свод свалился на Молодого короля в одно мгновенье. Да и прошлый опыт показал, что пренебрегать спокойствием Ришильды в беременность нельзя. Агравейн окинул взглядом жену. Сегодня ей было уже шестнадцать, но, как ни крути, перед ним стояла та же маленькая тринадцатилетняя девочка, на которой он когда-то женился, только чуть более оформившаяся. Невысокая, даже ниже Шиады. Худые руки были нарочито вытянуты вдоль тела. Худые ноги, казалось, едва выдерживали вес остального туловища. Нормальные женщины раздавались от беременности, но Ришильда тощала на глазах. У Агравейна при каждой с ней встрече возникало чувство, будто весь вес супруги переползает на живот. Пока она спит. Как дюны в пустыне, песчинка за песчинкой. А вместе с весом переползают и все ее крохотные силы. Со стороны отца было неразумно настаивать на их свадьбе, в бесконечный раз покостерил Железногривый Старого короля. Ришильда ни дать, ни взять, ребенок. Агравейн поднялся, подошел к жене. Осторожно положил руку на живот. Этот ребенок вынашивает его собственное дитя, и в стране, которой нужен наследник, оправдываться детством не приходится. — Ты права, пойдем спать.