– Удивительно. Константин после смерти отца поддерживал Полину, занимал ее во всех проектах. И ей уже не десять лет, чтобы обвинять мужчину в развращении ребенка. Сергей Константинович взял в проект крохотную Полину, а до этого дал когда-то маленькую роль Валентине. Никто не виноват, что она никому на экране не понравилась. Откуда такая ненависть у тетки? – Не знаю. Соня упомянула имя Лики Барсуковой. Объяснила, что эта женщина служила у Валентины не один год домработницей. Она старше Полины всего на девять лет, пришла в дом, когда юной актрисе исполнилось десять. Лика, скорее всего, знает ответы на многие интересующие нас вопросы. Вчера, как только уехала от Стасова, позвонила тебе, Паша, попросила найти женщину. – Нетрудная задача, – улыбнулся Павел. – Леокадия Никифоровна – такое имя у женщины в паспорте – москвичка из неблагополучной семьи. Окончила восемь классов, потом пошла работать уборщицей, спустя время оказалась в прислугах у Гончаровой. И вдруг невероятный поворот: Лику начинает снимать в фильмах Константин Стасов. Сначала у нее были просто реплики типа «кушать подано», потом роли второго плана, а затем сериал, где Леокадия была близкой подругой главной героини. В советские годы на экранах блистала Лионелла Пырьева, очень красивая, талантливая женщина, любимица публики, супруга режиссера Ивана Пырьева, который активно работал, но умер, оставив вдову. Спустя почти десять лет после смерти Ивана Александровича Лионелла вышла второй раз замуж, за актера Олега Стриженова. – И к чему ты это все сейчас нам изложил? – удивился Костин. – Ну, просто так, – смутился Чернов. – Имена похожи – Леокадия, Лионелла. Редкие для России они. Лика, кстати, вот-вот к нам приедет. – Вопрос лишь в том, захочет ли Барсукова откровенничать, – вздохнул Костин. – Софья утверждает, что Лика была очень близка с Полиной, – добавила я. – Вроде домработница давно ей стала как старшая сестра. Гонч немало сделала, дабы Барсукова превратилась в актрису. – Надеюсь, женщина расскажет все, что знает про семью Гончаровых, – заметил Чернов. – Жаль, что, когда Леокадия сыграла пару крохотных ролей в эпизодах, она уволилась, не работает больше у Валентины. Последних новостей о женщине не услышим. – Чем занимается сейчас? – полюбопытствовала я. – Опять снимается у Стасова в сериале, – хмыкнул наш компьютерный гуру. – Из-за смерти Полины уже она исполняет главную роль. – Крутой поворот, – протянул Костин, – из горничной – на экран. – Тут прямо история, как из фильма для домохозяек, – заметил Павел. – Сейчас зачитаю вам отрывок из интервью, которое Барсукова дала неделю назад порталу «Звезды и подзвездки». Вопрос интервьюера: «Как вы попали в мир кино?» Ответ Лики: «Совершенно случайно. Работала помощницей по хозяйству у Валентины Гончаровой, матери всем известной, очень талантливой Полины Гонч. Никогда даже не мечтала попасть на экран, понимала: всяк сверчок знай свой шесток. Где я и где кинематограф? Один раз у Полины заболела костюмерша, а она не любит, когда ей помогают посторонние люди. Поэтому она попросила меня приехать на съемки, погладить вещи. Отправилась с госпожой Гонч, помогла ей уже в студии завязать пояс, а когда Полечка ушла на площадку, я осталась в павильоне – захотелось посмотреть, как снимают кино. И тут все забегали, засуетились. Потом какой-то мужчина дернул меня за руку, закричал: «Вот она стоит, рот разинула! – Потом скомандовал: – Шагай!» Я оторопела: «Куда?» – «Коза, – разозлился дядька, – сто раз объясняли – и попусту. Топаешь к главной героине, не доходя пары шагов, падаешь, роняешь торбу, встаешь на колени, начинаешь собирать яблоки, жалобно ноешь: «Простите, случайно споткнулась!» Мужик около Поли схватит тебя и потащит в сторону. Рыдаешь от обиды, вся в истерике колотишься! Живо! Пора! Шевели булками! Держи торбу с фруктами». Он сунул мне в руки сумку, толкнул резко в спину, и я оказалась в круге света. Двинулась к Гончаровой, запнулась, в самом деле упала и вдруг вспомнила… ну, не важно, что на ум пришло. Слезы из глаз полились, подбираю яблоки, плачу, прямо задыхаюсь от слез, кричу: «Простите, простите, не хотела упасть, случайно получилось!» Мужчина-актер меня за руку схватил, тащит в сторону, я пятками по полу бью, рыдаю, вся в слезах, соплях… Потом голос откуда-то: «Снято!» И все, кто в павильоне стоял, зааплодировали, подвели к главному режиссеру, тот похвалил: «Надежда, вы великолепны. Приходите завтра к пятнадцати, попробую вас на роль Лены». Тут подбежала Полина, появилась еще какая-то женщина. И выяснилось, что актриса, которой следовало сделать то, что сделала я, опоздала на съемку, а меня просто с ней перепутали. Похожи мы, и фигурой, и лицом. Когда стало известно, что я домработница Гончаровой, сначала тишина повисла, а потом Константин Сергеевич потер руки: «Прекрасно! Ощущаю себя птицей из басни Крылова, петухом, который разрыл навозную кучу и нашел жемчужное зерно. Лика, вы талант». В дверь тихо постучали. – Войдите! – крикнул Костин. Глава восемнадцатая – История ваших первых съемок в кино – прямо сказка, – улыбнулся Чернов. Барсукова засмеялась: – Все уверены, что ее придумали умные головы из пиар-отдела. Но нет, просто случайно оказалась в нужном месте в правильный час. Полина очень радовалась, когда мне стали предлагать роли. Сначала крохотные, потом побольше. Сейчас доросла до главной героини, но меня это не радует. Карьерный взлет случился из-за смерти Поли. Лика замолчала. – Вы ушли от Валентины Максимовны, – подсказала я. Барсукова отвернулась к окну. – Очень благодарна хозяйке. Однако… Ой, история непростая, долгая. Короче, Валентина меня выгнала. – По какой причине? – тут же спросил Костин. – Ей не понравилось, что прислуга посмела встать вровень с Полиной. Ну… и вообще! Характер у старшей Гончаровой сложный! Полечка не в нее пошла. – Лика, вы, наверное, любили актрису? – спросила я. – Очень, – кивнула женщина, – считала ее своей младшей сестрой. Валентина с дочкой отвратительно обращалась. Но не спрашивайте ни о чем. Поле не понравится… Леокадия зажала себе рот ладонью, потом опустила руку. – Не могу представить ее мертвой, поэтому говорю, как о живой! Прости, прости, прости… Не хотела… Нет, нет, нет! – Большинство тех, кто лишился горячо любимых членов семьи, долго привыкают к тому, что их нет рядом, – забормотал Чернов, – ничего страшного. Лика судорожно вздохнула: – Меня всегда обуревали яркие эмоции. Но приходилось держать их в узде. Если служишь домработницей, обязана всегда улыбаться хозяевам. Они платят деньги – негоже свое настроение демонстрировать. Их с прислугой разделяет социальная пропасть. Я воспитывалась сначала в детдоме, потом в приемной семье. В три года меня из приюта взяли Барсуковы. Возраст супругов приближался к пятидесяти, надежда родить собственное дитя растаяла. Никифор Иванович и Алла Константиновна были обеспеченными людьми: квартира, дача, машина. Работали они врачами. Супруг – терапевт, его вторая половина – педиатр. Не пили, не курили, со всех сторон были положительные. Разве таким откажут в удочерении малышки? Барсуковы очень хотели девочку, и они ее получили. Вот только те, кто проверяет потенциальных усыновителей-удочерителей, глубоко не копают. Чиновники оценили материальное состояние докторов, жилищные условия, посмотрели характеристики с работы. И все. Лика покачала головой. – Я оказалась в интернате после смерти матери. Как ее звали, неведомо, подробности смерти женщины неизвестны. Имя отца – тоже тайна. Мне исполнился год, когда отправилась в приют. Но, похоже, Барсуковы знали всю правду о моей родительнице. Почему я так решила? Никифор Иванович почти не бывал дома, меня воспитывала Алла Константиновна. Она работала на полставки в районной детской поликлинике, имела всего два служебных дня. Остальное время тетка проводила, как хотела. Лика вынула из сумки носовой платок и начала терзать его пальцами. – От меня не скрывали факт удочерения. Никифор Иванович уходил на службу в семь, возвращался за полночь, часто уезжал в командировки. Алла Константиновна любила театры, концерты, встречи с подругами. Когда мне исполнилось пять лет, женщина объяснила: «Ты нам с мужем не родная. Взяли тебя на воспитание, чтобы помогала, стала нам опорой в старости. Пора тебе обучаться ведению домашнего хозяйства. Мать твоя была пьяницей, а отец неизвестен. Плохая, однако, генетика. Поэтому буду приучать тебя к регулярному, постоянному труду. От мамаши-алкоголички тебе досталась безмозглая голова, папаша твой, похоже, тоже не лучший человек. Скажи спасибо, что умные, прекрасные люди пожалели тебя, никчемное существо, забрали к себе. Если не захочешь трудиться, вернем в детдом». И потом слова про родительницу – любительницу спиртного повторялись часто. Вот поэтому, думаю, имена тех, кто дал мне жизнь, не секрет для Барсуковых. Почему мне ничего не говорили? Не знаю! Лика вдруг засмеялась: – Я так испугалась, что окажусь в интернате! Ничего не помнила о пребывании в приюте, не имела ни малейших воспоминаний, но отчего-то страх напал. Начала посуду мыть и ретиво исполнять другие обязанности, с которыми пятилетка способна справиться. В награду получала замечания. Трудно поверить, но в шесть лет я ловко управлялась с утюгом, гладила постельное белье. В семь я пошла в школу и закончила первый год с тремя двойками по основным предметам: русский язык, арифметика и чтение. Аллу Константиновну вызвали к директору. Вернулась женщина, красная от злости, начала орать на меня, обзывать нехорошими словами, потом побила. Оплеухи, затрещины, наказание голодом – все это мне тогда уже было знакомо. Но в тот день баба прямо озверела, схватила меня за волосы и что есть силы ударила лицом о подоконник. У меня из носа полилась кровь. Мучительница испугалась, поняла, что перегнула палку, а я сообразила, что надо бежать, а то убьют. Бросилась к входной двери, помчалась в школу, благо та стояла во дворе дома, вбежала в кабинет директора. Та увидела меня, чуть в обморок не упала, уложила на диван, вызвала «Скорую». И тут появилась Алла Константиновна, с порога начала врать: «Боже, ужас, моя доченька упала во дворе! Солнышко, почему ты домой не поспешила? Отчего в гимназию полетела? Ох, наверное, у малышки сотрясение мозга». Я села на диван и закричала: «Это вы меня побили! Почему издеваетесь? Велите мыть полы, туалет, гладить, пылесосить, готовить! Отчего я ваша раба? Сами уходите в театр, а мне, как Золушке, приказываете: «Квартиру убери, рубашки Никифора выстирай». Называете «шлюхиным отродьем». Ничего не знаю о своих родителях – они меня бросили, когда в пеленках лежала, – но если они такие плохие, то я в этом не виновата. Очень стараюсь для вас, а двойки в школе получаю не из-за лени. Не хватает времени на выполнение домашнего задания. И в школе надо мной смеются, потому что вещи мне давно малы и ботинки жмут, ноги болят!» У директрисы стало такое выражение лица! Алле Константиновне небось очень хотелось наподдать мне со всей любовью, но она удержалась, продолжила изображать из себя хлопотливую мамочку, обратилась к начальнице гимназии: «Ада Марковна! Вы же видите, малышка обезумела. Она упала, испугалась». А я продолжила: «Неправда! Не сошла с ума! Алла Константиновна мне не дает учиться, она постоянно говорит: «Взяли тебя из интерната, чтобы занималась домашним хозяйством, не будешь работать – верну в детдом»». Тут приехала «Скорая», врач сказал, что ничего не сломано, просто очень сильный ушиб. Меня отвели в школьный медпункт, уложили там на кушетку. Через полчаса явилась Алла Константиновна – красная, потная – и молча отвела меня домой. Не знаю, о чем договорились директриса и моя мучительница, но с того дня я оставалась на продленке, делала там уроки, потом шла домой, где на меня наваливались хозяйственные хлопоты. Лика развела руками. – Я осталась в цепких когтях Аллы Константиновны. Поэтому образование у меня восемь классов, профессии нет. Самое ценное, чем обладала, когда пришла к Гончаровой, – девятиметровка в коммуналке. В семнадцать лет я устала от «мамы» до такой степени, что вся покрылась фурункулами. Барсукова испугалась, наорала на меня, обвинила в том, что я продаюсь за деньги на вокзале – подхватила от клиентов заразу, – живо отселила в коммуналку, отдала комнату, которая принадлежала Никифору Ивановичу. Баба хотела наказать меня, но получилось, что наградила. В апартаментах были три спальни, две занимали очень хорошие женщины, Ванда Львовна и Ксения Сергеевна. Последняя, продавщица в магазине, познакомила меня с Валентиной Максимовной. Лика опустила голову. – И я из огня угодила в полымя. Впрочем, был выбор, чем заниматься. Могла стать дворником. Но не в том микрорайоне, где поселилась, надо было ездить на работу через пол-Москвы. Учтите, махать метлой начинают в шесть утра, а зимой, если снегопад, постоянно надо убирать тротуар. Как мне к раннему часу успеть? Участок далеко, а в путь отправляться в полпятого, когда городской транспорт еще не ходит. И тут Ксения сказала, что одна ее постоянная покупательница ищет прислугу. Поэтому решила стать домработницей у Гончаровых. Жили они в шаговой доступности, приходить надо было к восьми. Зарплата не бог весть какая, но я еще подрядилась на местной почте разносить газеты. В месяц получалась неплохая сумма. И Гончарова обещала кормить обедом, чай пей – сколько захочешь. Вот уж я обрадовалась, подумала, что все детство бесплатно пахала на Аллу Константиновну, а теперь за ту же работу деньги буду получать, поем! Наконец-то куплю себе красивые туфли! Лика замолчала. – Вашему детству не позавидуешь, – тихо сказала я. – Зато сейчас пролился дождь подарков, – улыбнулась Лика, – стала актрисой. – Какие отношения сложились у вас с Гончаровыми? – задал вопрос Костин. Лика вскинула подбородок. – Полечку я очень любила. Валентина Максимовна же напоминала Аллу Константиновну. – Мать заставляла девочку заниматься домашним хозяйством? – удивилась я. – Нет, – махнула рукой Барсукова. – Для этой цели имелась я. Родительница хотела, чтобы Поля исполнила ее заветную мечту – стала известной актрисой и начала зарабатывать большие деньги. Мне было очень жаль девочку. Со стороны ее жизнь выглядела праздником. Отдельная комната в квартире, красивая одежда, хорошая еда, съемки в кино. Многие подростки о подобном мечтают, да они понятия не имеют об актерской каторге. Одна Эмма Леонидовна Савкина чего стоит. – Кто это? – встрепенулся Костин. – Баба, которая озвучивает иностранные фильмы и мультики, – поморщилась рассказчица. – Способна говорить разными голосами. Она до сих пор востребована, хотя лет ей ого-го сколько. Мало людей, у которых с возрастом голос не стареет. Савкина из их числа. Ей что за девочку болтать, что за бабушку, что за собачку – все одинаково. Очень талантливая. Но злая, жадная, за деньги на любую подлость готова. Скажите ей: «Эмма, выгони на мороз мать родную, мы тебе хорошо заплатим», – и она вмиг женщину выгонит. Когда Полю начали снимать, все восторгались талантом девочки. К ребенку имелось лишь одно замечание: говорит очень быстро, комкает слова. Валентина пригласила Эмму, та начала заниматься с малышкой. Приходила каждый день. Ее педагогические методы отвратительны, она колотила малышку по щекам, ругала, унижала. Едва раздастся звонок в дверь, у Полины слезы из глаз. А куда ей деваться? Да и меня оторопь брала, когда красоту страшную на пороге видела. На голове химия мелким бараном, брови черной тушью накрашены. Глаза-щели, ресницы перпендикулярно векам стоят, румяна свекольные, губы – прямо огнетушители. Я посмотрела на Чернова, тот понял меня без слов и обратился к Лике: – Гляньте, пожалуйста, на экран. Похожа ли эта дама на Эмму Леонидовну? Лика повернула голову. – Ой! Она! Точно! Шкаф! За спиной злыдни, видите? – Да, – кивнула я. Я ухитрилась сделать тайком этот снимок, когда хозяйка, опустив глаза, объясняла мне, что стоять надо исключительно на тряпке. – Мебель такая только в квартире Риттер, – тараторила наша гостья. – Вы знакомы с Фаиной Львовной? – уточнила я. – Ее квартира неподалеку от дома Гончаровой, – начала Барсукова и смутилась: – Не знаю, жива ли Фаина Львовна. Они с Валентиной, несмотря на разницу в возрасте, дружили. Хозяйка меня порой отправляла к ней мыть окна. А потом они по какой-то причине поссорились. Некрасиво так говорить, но я этому факту обрадовалась. – Вам не нравилась госпожа Риттер? – быстро уточнила я. – Фаина Львовна ко мне хорошо относилась, и я платила ей тем же, но она дружила с Эммой Леонидовной, познакомила с ней Валентину. Вот это мне совершенно не понравилось. Неужели Риттер не понимала, в чьи руки попадет ребенок? Потом между Фаиной и Валентиной кошка пробежала, они перестали общаться. И Савкина больше у Гончаровой не показывалась. Из-за чего дружба лопнула, не знаю – да и не надо мне, просто радовалась, что Эмма больше Полю не мучает, – но речь она девочке поставила. Педагог хороший, только злая очень. Глава девятнадцатая