– Николас, вы собираетесь уговаривать меня вернуться на работу? – обреченно спросила Мелисса, вновь отворачиваясь к окну. – Провальная идея, Николас. Ничего у вас не выйдет. – Грубовато вы с императором разговариваете, Мелисса Карловна, уж не обижайтесь за откровенность, – опять влезла толстушка. – Некрасивенько с вашей стороны. – Вовсе нет, милая Мелисса, я целиком и полностью одобряю ваше решение об увольнении, – сказал Николай Константинович, не обращая внимания на комментарии из зала. – Я считаю, что вы поступили благородно, и отставка была единственным выходом из ситуации. Я восхищен вашей порядочностью – и всё больше утверждаюсь в том, что собираюсь сейчас сделать. Толстушка непроизвольно открыла рот, ожидая чего-то феерического. Ее Перстень, включенный на запись видео, оказался уже чуть ли не под подбородком экс-государя. Николай Константинович сделал шаг в сторону, пытаясь отвязаться от надоеды. – Мелисса Карловна… Мелисса, – начал Николай Константинович, бросая взгляд на свой Перстень. Пока всё в строгом соответствии с графиком. Вопреки обыкновению, говорил он быстро и твердо. Куда подевался тот нерешительный, скромный человек, который целыми днями отсиживался в Императорском гараже вместо того, чтобы принимать послов иностранных государств, и не менее двадцати семи раз отказал Левинсону в съемке реалити-шоу под рабочим названием «Простые будни русского монарха»? – Мы подходим друг другу, как две шестеренки дореволюционных швейцарских часов, – Николай Константинович буквально чеканил слова. – Как поршень и цилиндр двигателя внутреннего сгорания «русско-балта». Как магнитная левитация и этот трамвай… – Экспромт, но удачный. – Мы должны быть вместе. Простите, что не понял этого раньше. Простите, что потерял столько драгоценного времени. Как говорил мой талантливый предок, с которым я чувствую душевное родство: «Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно: ты так невыразимо хороша! О, верно под такой наружностью прекрасной такая же прекрасная душа!»2 – Уипс! – восторженно взвизгнула толстушка. – Вы же как князь Фуржет! Ой, нет, как граф Любезье из того прелестного романчика «Любовь крестьянки», там еще такой страстный поцелуй нарисован на обложке, граф и его возлюбленная крепостная крестьяночка обнимаются среди снопов пшеницы, я его раз сто перечитывала… Какой же вы романтичный красавец, ваше величество, уж простите за дерзость! Вылитый герой дамских романов. Этот ваш мундир, ух… Ми-лень-ко! Такого я даже на шоу Ангела не видела. Ну, Мелисса Карловна, ваша очередь! Кидайтесь ему на шею, а я выложу на «Трубача» целующуюся парочку – император и премьер-министр, подумать только, все просто помрут! Я страшно разбогатею! Ну, чего вы ждете? Перед вами же мечта любой женщины! Я такого признания в жизни не слышала, даже в «Князе Фуржете и его фрейлинах»! Не упустите свое счастье, дамочка, активнее, активнее! Николай смотрел на Мелиссу, а Мелисса неподвижно смотрела в окно, будто не слыша пылкого признания бывшего государя и болтовни соседки. Казалось, гораздо больше госпожу Майер волнует рекламный плакат километровой длины, растянутый вдоль вакуумной дороги и призывающей петербуржцев посетить новый ресторан «Нализаться до глобализации» («Вас ждет индивидуальный подбор блюд по коду Вашего ДНК!»), чем поэтическая речь Николая Константиновича. Толстушка нетерпеливо ерзала на месте, всевозможными попискиваниями подталкивая Мелиссу к ответу. Остальные пассажиры, как и следовало ожидать, тоже весьма заинтересовались выступлением экс-императора. Теперь уже все без исключения активировали камеры на своих Перстнях и замерли в бархатных креслах, словно зрители на премьере скандального спектакля в Александринском театре. – Мелисса, ответьте же мне: я могу рассчитывать на взаимность? – Да, во имя ваших эполетов, да! – не выдержала толстушка, слегка подпрыгивая в кресле и приводя в волнообразное движение розовое декольте. – Мари ваша навсегда, Николаша! Мелисса молчала. – Умоляю, Мари… тьфу ты, то есть Мелисса… скажите: вы дадите мне шанс? – Николай Константинович почти кричал, доведенный до отчаяния и холодностью своей основной собеседницы, и нахальством толстушки, превратившей его признание в сценку из юмористического шоу «Бренди от сбрендившего дворецкого». Мелисса с преувеличенным вниманием уставилась в экранчик, вмонтированный в спинку переднего сиденья, по которому крутили рекламу новых шляпок от Ламановой («Трехмерный принтер распечатает обновку за 3 минуты 25 секунд! Достоверная имитация перьев африканского марабу. Стильно и прогрессивно! Ламанова – высокая мода по доступной цене»). – Перья никогда не выйдут из моды, не так ли, Николас? – вымолвила наконец Мелисса, по-прежнему не глядя на экс-императора. – При чем здесь перья, дамочка? – не поняла толстушка. – Вам в любви признаются на весь вагон «хомяка», а вы про новую шляпку думаете? – Послушайте, Мелисса, – Николай Константинович с трудом взял себя в руки. Пусть объяснение шло не совсем так, как он себе представлял, а точнее, совсем не так, но до Гатчины оставалось еще две с половиной минуты, и он не собирался сдаваться ни при каких обстоятельствах, даже если Земля развернется на 180 градусов или толстушка устроит дефиле в нижнем белье прямо у него перед носом. – Очевидно, вы мне мстите за мою оплошность в Опочивальне… – Толстушка охнула, радуясь горяченькой теме. – Поверьте, я буду раскаиваться до конца своих дней, что проигнорировал тогда вашу инициативу… Ваш прозрачный пеньюар, с этими умопомрачительными перьями… Он всегда перед моим мысленным взором – какой же я был дурак! Но, Мелисса, прошу, забудем о прошлом. Клянусь, я уже забыл о своем. Василиса осталась далеко позади, на предыдущей остановке… Мне нужны только вы, майн либе фрау. Станция моего назначения называется «Мелисса». – А может, все-таки «Мари» она называется, ваша станция? – рискнула толстушка. – Все мои пути ведут только к Мелиссе, – строго сказал Николай Константинович. – Это мое депо, если угодно. Пассажиры, все, кроме разочарованной толстушки, зааплодировали – но аккуратно, стараясь не трясти Перстнями, на которые снимали видео для «Трубача». Импровизация получилась, это следовало признать, блестящей, и будь на месте Мелиссы Разумное Зеркало, оно наверняка сейчас заискрилось бы пиксельными фейерверками и запиликало электронными скрипками. Однако госпожа экс-премьер-министр ни пиликать, ни искриться не спешила. – Николас… Она наконец-то посмотрела Николаю Константиновичу в лицо, и одним только взглядом ответила на все прозвучавшие вопросы. Была в этом взгляде жалость, немного ностальгии, щепотка удовлетворения, но не было в нем главного – сильных эмоций. Николай Константинович был бы рад увидеть в нем даже злость, какой ненавистью горели ее глаза, когда она в бешенстве покидала его Опочивальню полгода назад! – но сейчас… Нет, полное равнодушие. Уж лучше бы он опоздал на этот трамвай. Состав всего из одного вагончика, его же так легко упустить! Но нет, запрыгнул-таки в последний момент, успел. С другой стороны, всегда лучше, когда есть ясность. Нет ничего хуже неопределенности. Теперь он будет точно знать, что жить ему незачем. Вот иногда и хочется быть кем-то вроде любвеобильного князя Фуржета, а не получается. Николай Константинович не обладал той степенью ветрености, которая необходима для хватания крестьянок за талию среди пучков только что срезанных колосьев различных злаковых культур. – Мне пора, – сказал он Мелиссе как можно более небрежно. – Спасибо за внимание, господа, – бросил он напоследок пассажирам во главе с розовой толстушкой, затем резко развернулся и пошел в дальний конец вагона, более всего на свете желая ускорить время. До аэропорта оставалось еще полминуты, и Николай Константинович сердился, почему так медленно идет этот хваленый трамвай. Шестьсот километров в час при нынешних технологиях – это просто смешно, хомякам насмех. А он еще лично подписал указ о награждении строителей вакуумки! Бездельники, не могли сделать скорость шесть тысяч километров в час? – Николас, – послышался знакомый голос рядом, – не обижайтесь. Не хочу, чтобы мы расстались вот так. Мелисса стояла рядом, и он вжался плечом в стеклянную стену трамвая, только чтобы ее волосы не касались его подбородка. Он не имеет права терять самоконтроль на глазах у подданных. Его фамилия Романов, а не Любезье. – Всё в порядке, сударыня, – Николай Константинович откашлялся. – Это вы меня простите за беспокойство. Когда уже остановится этот проклятый трамвай? – Знаете, Николас, если бы вы сказали мне то же самое полгода назад, – терзала его Мелисса, – всё могло бы быть по-другому… Скорее, скорее, когда остановка? – Но с тех пор многое изменилось… Майн Готт, как вам объяснить? – Мелисса старалась подобрать слова, но тут никакие не годились. – Вы инженер – поймите, у меня внутри будто что-то сломалось… Ну! Быстрее же, магнитная телега! Это просто невыносимо. Николаю Константиновичу казалось, что серый пол вагона вырывается у него под ног, что он падает с головокружительной высоты, что сердце его кричит, заполняя этим криком все вокруг… И вдруг он понял, что кричит не только его сердце, но и люди вокруг. Вакуумный трамвай и правда падал. Впрочем, особо падать было некуда. Вагон левитировал в полутора сантиметрах над рельсами, так что падение закончилось спустя долю секунды после начала. Трамвай вполне устойчиво встал на магнитные пути, сама же дорога находилась в толстой стеклянной трубе, способной выдержать нагрузку в пятнадцать раз больше нынешней. – Какого черта – что с трамваем – что за день-то сегодня такой? Мелисса побледнела, но, судя по ее решительному лицу, не испугалась, а скорее разозлилась – в отличие от пассажиров вакуумки, впавших в настоящую истерику. Толстушка билась всем своим внушительным телом о стеклянные двери на другом конце вагона, вопя: «Выпустите меня отсюда, я не хочу погибать, пока не узнаю, чем закончился первый сезон «Амазонок»!» Остальные орать перестали, потому что соревноваться с экзальтированной Мари в децибелах было бессмысленно, и сосредоточились на тяжелом дыхании, предынфарктном состоянии и бессмысленном тыканье в потухшие информационные экранчики. – У вас Перстень работает? – Николай Константинович безуспешно пытался активировать свой. – Смилуйся, государыня… Нужно вызвать спасателей. – Мой тоже скис, – коротко ответила Мелисса. – Но гораздо важнее – какого дьявола этот проклятый трамвай никуда не едет? Это что, восстание транспорта? Нас возненавидели все средства передвижения? Сначала платформа, теперь это… Трамвай внезапно дернулся вперед, буквально на несколько миллиметров, потом резко сдал назад, от чего толстушка повалилась на представительного пассажира в голубом цилиндре и превратила его классический головной убор в нечто вроде смелого берета. И, наконец, замер окончательно. Мелисса даже не шелохнулась на своих высоченных шпильках. С таким чувством баланса, отметил про себя Николай Константинович, ей не в политику нужно было идти, а в цирк. Хотя иногда выступление премьера перед журналистами и напоминает хождение по канату над завороженной публикой, только и мечтающей, чтобы ты оступился. – А знаете что, Николас? Я все поняла, – заявила Мелисса. Николай Константинович старался смотреть не на нее, а в окно. Под ними зеленели поля питомника «Дерево из Верева». Верево – так называлась деревушка, в которой располагался головной офис процветающей фирмы по продаже генетически модифицированных новогодних растений. Двухметровые пушистые ёлкокапусты казались с этой высоты смешными изумрудными шариками не больше обыкновенных кочанов, место которым в щах, а не на праздничных площадях столицы. – Да, теперь мне все ясно, как дважды два. Покушения продолжаются. Сначала платформа, теперь трамвай. Алексея мы арестовали, но его сообщники пока на свободе. Это они орудуют. Нужно только выяснить – кто является их целью: вы или я. Мы же оба были и тут и там. Думаю, все-таки вы их больше интересуете. Я-то теперь вне игры, с политической точки зрения ничем не отличаюсь от вон той очаровашки в розовом костюмчике. А вы до конца жизни останетесь Романовым. Разговаривать с Мелиссой не о любви, а о деле было гораздо легче. Николай Константинович достаточно непринужденно возразил: – Не думаю, Мелисса Карловна, что к делу причастны мои подданные – больше похоже на некий глобальный сбой. Возможно, что-то случилось со спутниками… А может быть, – грустно пошутил он, – это Вселенная дает понять, что нам с вами нельзя находиться в одном месте, как натрию и воде. По отдельности – два чудесных элемента. Соприкасаются – получается взрыв. – Что? Взрыв? Какой взрыв? Тут будет взрыв? – Рассуждения Николая Константиновича прервала взбудораженная толстушка, которой, очевидно, надоело валяться на головных уборах своих соседей по вагону. Мари подбежала как раз вовремя, чтобы услышать два последних слова экс-императора и мгновенно сделать свои выводы. – Господа, миленькие! – заголосила она. – Сейчас весь наш «хомяк» взлетит на воздух! Держитесь, родненькие, взрыв ожидается нешуточный, это его величество сказал, а кому еще и верить, как не ему! Вот и наступил конец света, а я так и не купила себе те сапоги, которые видела у Лидваля в витрине… Пассажиров накрыло новой волной паники. Теперь уже все повскакивали со своих мест и бросились к наглухо закрытым дверям трамвая, толкая Николая Константиновича с Мелиссой и не замечая этого. – Они ведь затопчут друг друга, Николас! Что за джунгли! Мелисса в ужасе прижималась к поручню – не к сильному мужчине в миллиметре от нее, а к бездушному стальному поручню. Разве нужны еще доказательства, что этот мужчина ей безразличен даже на подсознательном уровне, горестно подумал Николай Константинович. Потом встряхнул головой и взял ситуацию в свои руки. – Сограждане! – объявил он самым зычным своим голосом, который не раз звучал над Дворцовой площадью и из экранов телевизоров по всему миру. – Дамы и господа, внимание! Пассажиры перестали колошматить по антивандальному стеклу ботинками и зонтами (у настоящего петербуржца зонт всегда с собой), и обернулись. Николай Константинович – легко для своих сорока девяти лет – запрыгнул на ближайшее кресло и простер руки к пассажирам: – Друзья, взрыва не будет. Серьезно, тут нечему взрываться. Успокойтесь, прошу вас. Наш вагон на воздух не взлетит, даю вам слово Романова. А слово Романова – что? Пассажиры хором подхватили: – Крепче карбона! – Правильно, – удовлетворенно кивнул Николай Константинович. – Да, мы с вами оказались в чрезвычайной ситуации. Трамвай сломался. Это очевидно. Но ничего страшного не происходит. Упасть на землю с высоты вагон не может. Мы же внутри трубы – со всех сторон нас защищает прочное стекло. – У меня клаустрофобия! – нервно сказал какой-то паренек с компьютерной сумкой в руках. – Я хочу на простор! – Не волнуйтесь, сударь, я как раз собирался вам сообщить, что знаю, как открываются двери трамвая механическим способом. Разумеется, мои коллеги-инженеры, создатели вакуумки, предусмотрели все возможности эвакуации пассажиров даже в случае отключения электричества. Сейчас я разблокирую двери, и мы с вами цепочкой, или гуськом, если угодно, пойдем по стеклянной трубе к ближайшей лестнице, чтобы спуститься на землю по комфортным ступенькам, которые я сам тестировал перед запуском трамвая в эксплуатацию. – Если позволите, ваше величество, – несмело поднял руку мужчина в сплющенном цилиндре, – в трубе же вакуум. Чем мы будем там дышать? Я читал, что под воздействием вакуума в крови человека образуются пузырьки, кровь фактически закипает. – Ой, а у меня кровь сегодня и так вскипела, как я с Николашей познакомилась! – не преминула сообщить толстушка, хотя никто ее об этом не спрашивал. Едва заслышав голос государя, она тут же угомонилась и теперь смотрела ему в рот, как будто он был мамой-птицей и принес ей червячка на обед. – Приятно встретить понимающего человека, – Николай Константинович слегка поклонился начитанному господину в цилиндре, – однако на этот счет волноваться не стоит. Я заметил, что электричество отключилось не только в нашем составе, обесточена вся вакуумная дорога – погасли даже сигнальные огни, видите? Это значит, что не работает в том числе и система насосов, обеспечивающих в трубе разреженную атмосферу. А без насосов нет и вакуума. Уверен, что за последние минуты воздух в трубе стал идентичен наружнему. – Красавец, да еще и умный! – умилилась толстушка. – Но что, если электричество дадут, пока мы находимся в трубе? – спросил мужчина в цилиндре. – Насосы сразу включатся, мы все погибнем. – Об этом инженеры тоже позаботились, – кивнул Николай Константинович, – в стенах встроенные датчики, которые не позволят насосам включиться, если по трубе кто-то бродит. – До лестницы-то далеко? – Паренек-компьютерщик уже весь покрылся испариной от страха. – Я долго ходить не могу. Я же вам не Колобок из игры «Догони лису».