— Я еще на минутку, — прохрипел он, включив воду, чтобы вымыть руки и ополоснуть лицо, надеясь охладить лихорадку. Что он собирался ей сказать? Женщина уже не доверяла ему, по более веским причинам, чем он ей признался. Если бы он сказал ей правду сейчас, она бы в ужасе убежала от него. Как он мог объяснить, что его настолько одолела похоть, что он почти потерял человечность? Что вид, и запах, и вкус ее удовольствия втоптали его истерзанное достоинство в грязь… Что он нашел быстро изнашивающуюся нить приличия и использовал ее, чтобы запереться здесь. Он хотел захватить ее всеми возможными способами. Чтобы украсть ее. Заявите права на нее. Владей ею. Обладать ею. Только она. Всегда она. Ему хотелось проникнуть внутрь ее тела, чтобы последний мужчина, у которого она была, не был монстром, за которого она вышла замуж. Зверь Себастьяна, выведенный из семени его предков-викингов, убедил его, что он может вышибить из нее память о любом мужчине. Мог бы превратить ее в сосуд для себя одного. Чтобы сформировать ее под свой член... И даже это было не самое худшее. Образы ее, обернутой в самые дорогие ткани, которые он мог предоставить, и драгоценными камнями, которыми бы он украсил ее, блестели в его воображении. Хотя он уткнулся языком в самые интимные части ее тела, его воображение вызвало другие фантазии. Те, которых он никогда раньше не представлял. Если бы он мог заставить ее кончить, смог бы он рассмешить ее? Сможет ли он заставить ее чувствовать себя в безопасности и защищенности? Сможет ли он сделать ее счастливой? Сделать ее своей? Застонав, он провел рукой по лицу, изо всех сил стараясь стереть безумие. Он не был мужчиной, которого женщина хотела бы удержать. Стук раздался снова, на этот раз более настойчиво. — Все… с тобой все в порядке? Категорически нет. Себастьян посмотрел вниз, туда, где его член болезненно пульсировал у края брюк. Даже тонкая ткань на ощупь напоминала наждачную бумагу на чувствительной плоти. Возможно, если бы он освободил свое сдерживаемое желание, безумие отчасти утихло бы. По крайней мере, он сможет мыслить более ясно. — Я сейчас вернусь…— Он вздохнул с облегчением, расстегнул брюки и выпустил ствол в руку. —Себастьян? “Да. Скажи мое имя!” Колонна изогнулась в его руке, капля влаги стекала с края плоти. — Одну минутку, графиня, пожалуйста, — умолял он. Я не могу… Дверь открылась, и она стояла, молча оценивая его. Его мозг полностью замер при виде нее. Раскрасневшаяся от страсти, с бледной кожей, окрашенной тенями, она была чистейшим видением, а он — вульгарной кошмаром. И все же Себастьяну ничего не оставалось, как оставаться таким, какой он был. Одна рука на раковине, другая на плоти. Боже, но даже мозоли на его ладонях были пыткой. Её взгляд опустился на его руки. Такой мягкий. Уступчивый. — Мне нужно, чтобы ты ушла, — процедил он сквозь стиснутые зубы. Вместо того чтобы отвернуться, она сделала шаг вперед, ее глаза одновременно были горячими и мягкими. — Я знаю, что тебе нужно. Себастьян всегда был человеком действия, но он обнаружил, что застыл в неподвижности, когда она потянулась к нему, сначала коснувшись его плеча, ее пальцы ощущались теплыми и робкими сквозь тонкую рубашку. Их взгляды следили за ее рукой, пока она гладила изгиб его бицепса до локтя и прослеживала вены на предплечье до запястья. Они оба затаили дыхание, когда ее прохладные пальцы соединились с его. Ее прикосновение пронзило его член, словно удар молнии, плотно прижав его яйца к телу и вызывая непроизвольную конвульсию чистого электрического удовольствия. Он отпустил себя в ее более мягкую и гладкую хватку с беспомощным, бессловесным звуком. Она присоединилась к нему перед зеркалом, ее лицо было одновременно безмятежным и понимающим. Доброжелательный и смелый. Самая красивая женщина на Земле. И он? Проверив свое отражение, он быстро отвернулся. Что это было за существо, которым он стал? С дикими глазами покрасневшими от безрассудного страха. Блеск пота на линии роста волос. Каждый мускул на его широких костях, напрягся в маске мучительного блаженства. Как раз в тот момент, когда он подумал, что больше не может терпеть, ее голова опустилась, исчезая из поля зрения стекла. Убрав руку с раковины, его тело повернулось к ней лицом, когда она заблокировала дверь складками ткани своих золотых юбок и опустилась на колени. Святой Боже!. Обычно он подталкивал щедрую возлюбленную греховными поощрениями, запуская пальцы в ее волосы и массируя кожу головы. Касаясь ее рта, погружая в него кончики пальцев. Но он ничего из этого не сделал, поскольку ее рука нежно обнимала его, а рот дразняще отрывался. Когда ее дыхание коснулось пульсирующего кончика его члена, его колени ослабели. Когда она скользнула мягкими любопытными губами по толстой головке, они полностью подогнулись. Он поймал себя на том, что ударил ладонями по каждой стене сбоку, давя, как Самсон, – надеясь, что эти барьеры выдержат. Ничто в ее движениях не было особенно умелым или уверенным, и в этом он находил еще большее удовлетворение. Ее губы были полными, рот гладкий и горячий, скользкий и сочный. Ее язык, неуверенный и любопытный, находил волнующие маленькие выступы и чувствительные вены под тонкой кожей, натянутой на плоть. Каждый удар вызывал в нем бредовые ощущения, вызывающие головокружение. Он искал в своем пустом уме, слова, пока ее глаза не встретились с его глазами. Потребность говорить умерла, когда между ними произошло что-то настолько нежное и глубокое, что он не осмелился осквернить это словами. После первоначального исследования его плоти, ее движения стали смелее. Ее глаза сверкали смотря на него, вечные источники нефритового желания, когда она вошла в него, как можно глубже, а затем сосала с нежной жестокостью, откидывая голову назад. Ту оставшуюся длину, которую она не могла взять, она поглаживала ладонью, увлажненной ее ртом и его жаждой. Себастьян задыхался, как волк, после того, как сразил очередную добычу. Благословляя ее и проклиная, его эмоции сильно менялись от душераздирающей нежности до требовательного отчаяния. Ничто в этом мире не может быть столь милым, как эта богиня, стоящая на коленях и ухаживающая за его членом. Когда она использовала свой язык, чтобы обвести им вокруг его головки в ритме своих поглаживаний, он немного прогнулся, пытаясь вырваться, прежде чем давление, собравшееся в его позвоночнике, изольется семенем в ее рот. — Стоп, — прохрипел он. — Если ты это сделаешь, я… Она схватила его крепче, ускорила движения, когда он увеличился у нее во рту. Отчаянное напряжение его мускулов вырвало последние остатки его контроля, когда его кульминация собралась в его крови. Он откинул голову назад с первобытным ревом, его бедра дернулись один раз, второй, а затем все его тело было пленено наслаждением. Выведенным из строя пульсирующими веревками из бархата и шелка. Теперь он принадлежал ей. Она высосала саму суть его жизни и проглотила ее. Поглотила его теплыми облизываниями и мягкими, ободряющими звуками, пока он не превратился в остатки ее объедков. К счастью. Она могла бы бросить его по своему желанию. Бросьте его ее собакам, и он будет лежать там и тосковать по ней, пока его разрывают на части. Еще одно прикосновение. Для нового поцелуя. Еще один ее вкус. Когда он смог, он протянул руку и поднял ее на ноги, прижимая к себе и ее тело, и ее губы. На этот раз она встретила его с таким же пылом, ее язык нагло сражался, пока они сливали вкусы друг друга в одно неотразимое сексуальное лакомство. Никогда в жизни Себастьян не пробовал ничего столь сладкого. К тому времени, как она прервала поцелуй, они оба задыхались. Она прижала голову к его груди, явно стремясь контролировать свои легкие. Призвав последнюю, рациональную мысль, он освободил бедра, чтобы заправить ствол обратно в брюки, и с огорчением обнаружил, что он все еще наполовину тверд. Он ожидал, что после такого мощного выброса, ему понадобится не менее получаса, чтобы полностью восстановиться. Сейчас он не был уверен, что сможет отдохнуть. — Тебе не обязательно было этого делать, — сказал он, обеспокоенный напряжением в ее теле, прижимающимся к нему. — Мне нужно было, — сказала она, ее лоб все еще прижимался к его ключицам, как будто она не могла высвободиться и осознать чудовищность того, что они сделали. — Я-я хотела. Переполненный состраданием, он положил дрожащие руки ей на плечи. — Скажи мне, о чем ты думаешь, — пробормотал он, прижимаясь щекой и целуя ее волосы. Она по-прежнему не поднимала головы, поэтому ему пришлось напрячься, чтобы услышать ее. —Можно ли — я знаю, что это не то — что мы не такие — но… я, —несколько несформированных предложений замерли с дрожащим вздохом. Подняв пальцами ее подбородком, он отстранился, чтобы поднять ее взгляд на свой. — Скажите, что вам нужно. Она сжала губы, собираясь с силами. — Ты бы… обнял меня?