Моя реакция и сердит его, и удивляет, и повергает в отчаяние – я вижу. Меня стошнит сейчас не от этого, и не от того, что все это перенеслось ко мне домой, а от того, что Рик впервые с тех пор, как знаю его, кому-то сказал про мою квартиру «у нас» — но когда сказал... кому сказал... зачем сказал... Выношу на лестничную эти злополучные распечатки и Аднан расцветает. — Умничка, — и – нам с ним: — Пошли бухнем для разрядоса. Пойдем, — трогает меня за локоть. Пока не видит Рик, норовит в шутку схватить за талию, но я уворачиваюсь. Делаю ему «глазки», он тоже делает мне «глазки» и складывает руки в знак мольбы о примирении: — Не будь стервочкой, ты ж не такая. Я и правда не такая, верней, мне хочется быть похлеще, чем просто «стервочкой». Криво улыбаюсь ему в ответ, показушно потирая шею. – Прости за наезды, — понимает он. – Ты молодец. — Какие наезды? – прозревает, наконец, появившийся Рик. Проснулся, блин. – А? – подступает к Аднану, когда тот не отвечает. – Братан, какие наезды?.. Ты че? Мгм, теперь разбираться, что ли, полезет, этого мочить? Тош-ш-шнит-т-т, не хочу... Поздно... И мне не до этого сейчас, не до их разборок, у кого яйца больше. Я ж – так, предлог просто. Плевать на них. Плевать на все. — Ниче, — «отмахиваю» Рика, мол, ничего не надо, а Аднану зыркаю – живи, мол, тварь. Этот вообще ведет себя со мной по-свойски. У него такие наезды, по-моему, признак полуродственных отношений. Он, кажется, не осознает, чего избежал сейчас. Зовет нас: — Ну поехали... — Съездим ненадолго... — начинает было Рик, все еще зыря волком на Аднана, но дав мне уболтать себя. — Сам езжай, — говорю я. — Чего?.. – легонько звереет он. Его, наконец-то, проняло, достало. Он устал. Он и меня запарил уже. — Ты меня понял. – А ну давайте, миритесь там, — трубит Аднан. – Нам проект вместе делать. Мы не слышим его. *** Аднан уходит-уезжает несолоно хлебавши, а я разворачиваюсь и ухожу к себе. Рик следует за мной, хватает дверь, не дает ей захлопнуться у себя перед носом. В квартире он наседает на меня, протыкая горящим взглядом: — Кати, еб твою мать, да что с тобой не так? Почему именно сейчас надо было включать стерву? — Это с тобой что-то не так, Рикки, — возражаю. – Сутенер ты хренов. Словно даю ему под дых. Услышав «Рикки» и «сутенер», он на мгновение сжимает кулаки, но я не боюсь его. Моя видоизменившаяся было ярость разгорается с новой силой и пламя, выбив стекла, жарким, гневным столбом взметается прямо в мрачную ночь. Не помню, чтобы со мной когда-нибудь такое было. — Че ты сказала?.. — Не смей пытаться подкладывать меня под своих друзей. Или партнеров. Свою бери и ее подкладывай. Меня не надо. — Охуела?! – только бросает он зло-ошеломленно и даже слабо тыкает мне в щеку пятерней. — Будешь руки распускать – найду управу, — продолжаю я спокойно-угрожающе. — Да... ты... че... с-с-стерва ты... Я и сама понимаю, какой это абсурд. Распускать руки он не станет, а его ругань – это потому, что он шокирован моими упреками, взбешен тем, что взбрыкнула против него. А у меня накипело до того, аж через край пенится – неимоверно захотелось высказать ему. Он в злом, отчаянном, взбешенном недоумении. Сильнее этого недоумения только... его желание меня. И – гад такой, сволочь... я ведь тоже хочу его до помутнения рассудка. Хочу – пусть мне плохо, зло и больно, пусть бесит он меня, как дьявол – хочу... И он видит это. Видит меня насквозь – и нас с ним колотит на пару. — Кати... да еб твою мать... – уже почти жалобно скулит он, срывая с меня трусики. – Что с тобой, а... Рик шлепает меня голой попой прямо на стол и с мучительным полустоном-полуревом вваливает член в мою киску, мокрую от стервозного возбуждения. — Ты че, а... – он толкает меня, толкает, рвет зубами блузку, лифчик – не на них он злится, этот волчара. Ему хочется мяса – и он грызет мои сиськи, гонит мне на глаза взбудораженные, помешавшиеся, радостно-злые слезы, слезы дикого экстаза. В экстазе этом я поощрительно похлопываю его по затылку, чтоб не прекращал терзать меня. У меня голова кружится от его злобной любовной дикости. Я с наслаждением царапаю ему спину, вонзаю ногти ему в задницу – он не один такой, мне тоже мяса хочется. — Кончай, стер...вочка... – рычит он мне в шею одними только зубами. Он даже раньше моего понял, что я собираюсь делать, потому и смеет приказывать мне. — А-а-а... ты... сволочь... гад... рычу я – и кончаю. И он в ту же секунду заливает мою киску спермой: — М-м-м... на те... на-а.... Как быстро заварилась буря, каким огнем полыхнуло, раскололось небо. Дождь... снег... град – все это только что подарили мы друг другу в порывах злого ветра, холодного, исполосовавшего нам щеки, спины, кожу. Мы мокрые от пота, от спермы... залитые дождем... или слезами... Мы кончили, но чувствуем – на этом ничего не кончилось. Не успокоилось ничего. Разорвалась взрывчатка, а глыба так и стоит неповрежденная. Это лишь трахательное интермеццо и всё между нами так же, как было до него. Мы утираемся, запахиваемся наскоро. Мы едва переводим дух с измотанными, злыми стонами, и – мечем уже, мечем друг в друга шаровые: Я: — Так ты мне приказываешь? Используешь меня? А ты кто такой вообще?.. Рик: — Ты охуела? Тебе мало? Не доебали?.. Я: — А тебе мало? Тебя не доебали?.. Рик: — За языком следи! Я: — Ты за языком следи! Я для чего тебе?.. Рик: — Думай башкой. Я: — Ты башкой думай. Ты на хрена меня с собой брал?.. Рик: — А кого мне еще брать? Нину, что ли? НЕТ!!! УБЬЮ ЗА НИНУ!!! Этот дикий срач – это наше! Только НАШЕ!!! Я: — Меня не ебет – бери Нину! Бери! Рик: — Стерва! И шлюха, да?! Грубая, вульгарная, злая. С кем поведешься, от того и наберешься – но он мужик, ему-то можно?! Да?! Морально опустившиеся любовники выясняют отношения. Грязь. Разврат и деградация. Да? Нет, ни хрена! И... если стерва, значит, можно еще постервозить: Я: — Бери Нину!!! Бери свою Нину и иди нахуй!!! Чистенькую Нину. Правильную Нину. Неискушенную, незапятнанную. И не такую прожженную тварь, как я. Да? Нет, ни хрена. Рик: — Ты че орешь, а?.. Я: — Иди нахуй, сказала!.. Рик: — Чё?!.. Я: — Пошел вон отсюда!.. Рик: — Ты чё?!.. Я: — Вали! Видеть тебя не хочу! Видеть. Тебя. Не хочу. До нас доходит то, что я сказала, до него первого, до меня второй, но почти синхронно с ним. И больше мы ничего не говорим. Он сжал кулаки, грудная клетка его вздымается, ходит туда-сюда. Он жарит меня полубезумным, затравленным взглядом, в глазах мерцает что-то, не янтарь – стекло... Оскаливается, словно от боли, стискивает зубы, опускает голову, разворачивается...