— Искала встречи сегодня. Говорить правду так просто и так отрадно. — Послушай, Кати, я успела узнать его. — Это ж хорошо, – говорю совершенно искренне. — Рик такой сдержанный. Он сроду не станет ни к кому приставать. Но если кто-то попросит помочь, он в лепешку расшибиться готов, только бы не обижать человека. Поразительно. — Кати, я просто не знаю, что тебе от него еще может быть нужно. Наверно, деловое что-то?.. У вас же был какой-то совместный бизнес... Оказывается, когда тебя достают своей тупой ревностью левые люди, до судорог приятно не удовлетворять их любопытства. Пусть довольствуется вот этим, спокойным и даже участливым: — Нина, я ничего ни от кого не скрываю. И не скрывала. — Но ты и не рассказывала. Тогда, в сауне ты нормально меня подставила. — Ты не спрашивала. И подставлялась сама. — Могу я попросить, чтобы ты оставила его в покое? Нервишки ее пошаливают, она «повышается» до категоричности. Боже, какая надоедливая. Решительная, нетерпеливая и... надоедливая. Надоедливей только... да вот этот холоднючий ветер, будь он неладен. Нет, все равно не стану просить вернуть шарф. Да она его уже и утилизировала, наверно. Да я ведь тоже не промах и давать взять себя измором не намерена. — Я не имею привычки никого беспокоить, — заявляю ей твердокаменно. Или преследовать. Рик сам решает, что ему делать. Однажды так мне сам и заявил, ласково посмеиваюсь про себя, припоминая. — Знаешь, Нина, взрослые люди так в основном и поступают. Он уже решил однажды, думаю неожиданно, может, решит еще. С ней своим соображением не делюсь – она и сказанного-то не слышит. Мало того, я могла бы сказать, что он мне не нужен, но не говорю. Из вредности не говорю, а может, просто банально не хочу говорить. — Что ж, — не отстает Нина, — тогда ты больше не будешь... — Кати, запрыгивай... — Кто это?.. – непроизвольно выскакивает у Нины. Это подъехал Мартин. Хвала Мартину, он вовремя. Он всегда вовремя. Ничего не скажешь, талантливый руководитель. Так им и стал. — Кто это там?!.. – повторяет она уже строже. Не стесняется, стерва. Пусть сдохнет от любопытства... от ревности... от всего, вместе взятого. Главное – поскорее. — Кто надо, — говорю ей, садясь в машину к шефу. – А перед тобой, Нина, — продолжаю уже чуть грубее и свирепее, — я не обязана отчитываться. Поняла?.. — Скорее, боишься?!.. — «Б-о-ю-с-ь»?.. – переспрашиваю с оттенком некоторой снисходительности. – Нина, ты меня с кем-то путаешь. — Ты... — «Я» – просто не обязана. И мне пора. *** В сенате нам подтверждают, что планы наши «удовлетворительные» и даже намекают, что, если мы запросим разрешение, нам, вернее, Франку его, скорее всего, дадут. Тут бы порадоваться. Но когда выхожу из «дуги» — здания сенатской администрации – на Фербеллинскую площадь, на меня, словно сговорившись, нападают хандра, усталость, да и снова холод этот собачий. Заболеваю, что ли?.. М-да-а, теперь-то Франк с остервенением кинет туда ЭфЭм, весь ЭфЭм. Оно мне надо?.. Застыв, как задубевшая красноносая статуя, глазею на красную постройку над входом в метро на Фербеллинской. Мартин, очевидно, заметив, что я не в полной исправности, запихивает меня к себе в машину. Прошу довезти меня до Ку‘Дамма и выкинуть возле универмага. Нужно же что-то делать. От Рика, верней, с его рабочего, на который – а вот прикинь, Нина – он когда-то устанавливал перенаправление входящих с его личного, приходит: Катя Только это приходит, только мое имя и больше ничего. Делаю вид, будто ничего не получала – может, и до него дойдет, что я «не звонила». все ок? Это уже через четверть часа, пока еду с Мартином на Ку‘Дамм. Да блин. Затем, по прошествии еще какого-то времени, когда выбираю шарф в универмаге: напиши чего хотела я на стройке не могу перезвонить У меня в голове мелькает шальная мысль заблокировать его, но после того, что он вчера сделал для меня, вернее, для Эрни, мне сразу же думается: «Неудобно». Ладно, думаю, поприкалывалась и хватит. На самом деле ни черта не выиграла, а теперь еще и простыла. И болеть-то некогда... Что ж, думаю, Нина, радуйся. Я-то после того разговора не стала как-то хуже к ней относиться, просто и раньше не относилась хорошо. Равнодушно, скорее. Шарф так и не вернула – пусть она себе забирает, мне не жалко. Или пусть избавится от него, если он ей мешает. Расплачиваюсь в универмаге за новый, задыхаясь под маской и изо всех сил, до тошноты подавляя кашель. «Да сроду бы я не стала так звонить. Это... даже не унизительно, а... да я не знаю... так надоедать людям. Мне, то есть. Вот стремная она». «Она не стремная, просто, наверно, действительно любит его. А когда любишь, готова и на такое.» «Да, может, это. А может, она просто всегда привыкла действовать напрямик, потому что ей всегда все доставалось даром. Хоть это, в общем-то, тоже не криминал». «Да, так-то оно так, но... – и опять этот вопрос... извечный мой вопрос: только я-то тут причем? Да отстаньте от меня все. Все отстаньте. Оставьте меня в покое. И если обращаетесь ко мне, то только из-за меня, а не из-за себя». Все же зря это я, думаю. Ведь Рик откликнулся, когда вчера позвонила. Все бросил и сразу примчался. – Просто сразу уловил всю серьезность ситуации – возражаю. – Да? – возражаю возражению. – Так ведь он потом сам говорил, что всё – ерунда и безобидно. – Значит, — делаю вывод, — просто поверил тебе на слово. После даже не вставлял, что «по пустякам побеспокоила». Вообще не вставлял. Ты позвала – он приехал. Услышал торопливую нервозность у тебя в голосе. Понял, что ты – на грани. Сразу. Как тогда – с полуслова, с полупощечины вломился в квартиру и врезал Михе. Твою мать, думаю огорченно, насчет Михи – это я уже решила для себя однажды. Это он потому, что при нем женщину ударили. А тут? Эрни. Это ж я все ради Эрни. Как чувствовала, что его сразу проймет и он поможет. Да какая к черту разница? Я ворвалась в его жизнь не потому, что соскучилась не потому, что подоставать его захотелось или проверить, а по делу. Я всегда все делаю только по делу. Эта его... официальная... которую он «нашел после долгих поисков», с которой у него серьезно, вернее, это она так думает – она ведь предположила, что это у нас с ним деловое было. Я могла бы не быть козой и уверить ее в этом. Ведь, черт меня возьми, это было неприятно. Вламываться – это всегда неприятно. Ей не понять. А она еще «просила», чтобы я его в покое оставила. «Так я же и оставила!» – уже ору себе мысленно и с каким-то показным ожесточением затягиваю на шее новый шарф. От этого сильнее хочется кашлять, одышка ужесточается, а народ, спешащий навстречу, опасливо-осторожно поглядывает на меня. «Я и не вспоминала бы, если б не Эрни. А теперь оставила – и на этом все!» — На этом – все... кхе-кхе... – обращаюсь к зазвеневшей сотке. — Сис, ты в порядке?.. — Кхе-кхе... да в порядке, в порядке... кхе-кхе. — Точно? — Точно. А ты че звонишь-то? Потрахался – и ладно, – объявляю офигевающему – я это слышу – Эрни, которого вообще-то собиралась воспитывать игнором. – Отцу сам расскажешь. Не, про бордель можно «не надо», — «повышаюсь». – Про резинки объясняли ж тебе?.. Надевал?!.. Ну, заразу, надеюсь, не подцепил – и норм. — Сис... — Я в плане... кхе... про гандбол. Тайное – оно становится явным. Харэ прятаться, ты ж мужик у нас... теперь.