Прямо перед такси стояла дорогая «БМВ». На ветровом стекле висел пропуск Скотленд-Ярда, выписанный на имя Найджела Фингерлинга. Это с каких таких средств инспектор купил себе столь крутую тачку?.. Тут я вспомнила про поддельные часы. Значит, и машина, наверное, не его, а арендована. Фингерлинг всеми средствами старается пустить пыль в глаза. Проходя мимо автомобиля, я невольно заглянула в окно. В подставке для напитков стояла банка «Ред булл» и початая бутылка диетической колы. Повсюду валялись обертки от шоколадных батончиков и пустые пакеты из-под чипсов. На пассажирском сиденье лежала нераспечатанная пачка банкнот и расписание спортивных гонок; некоторые строки густо обведены красным маркером. В общем, в тачке у Фингерлинга царил бардак похлеще, чем на рабочем столе. Я торопливо зашагала к железным воротам дома престарелых. Там было не протолкнуться: пожарные, криминалисты и детективы из следственного отдела толпились в свете уходящего солнца. Я сразу выцепила взглядом Фингерлинга. Он, что-то строча в черном блокноте, разговаривал с женщиной в длинном кардигане и сандалиях. Та стояла, обхватив себя руками и спрятав ладони под мышками. Видимо, здешняя управляющая. Трясется, как бы ей теперь не вкатили иск… — Простите, пожалуйста, я отойду, — сказал ей Фингерлинг, завидев меня. — Маккензи, есть разговор. Иди сюда. Не успела я открыть рот, как у него запищал мобильник. Прищурившись, Фингерлинг вытащил из кармана телефон и глянул на экран. Стой я хоть чуточку дальше, наверное, ничего не заметила бы, но я оказалась практически вплотную и сразу просекла, в чем дело. Я видела, как он приоткрыл рот, как напряглись нижние веки и приподнялись уголки рта. Секундой позже Фингерлинг вновь нацепил прежнюю невыразительную маску. Поздно. Я его раскусила. Едва заметная мимика выражала удовольствие и тем самым выдала его маленький грязный секрет. Тайну, которой он так стыдился. Из-за которой бывал вспыльчив и раздражителен. Которая не давала ему спать ночами и заставляла горстями жрать сладкое, запивая литрами кофе. Разоблачить его мог лишь эксперт в области человеческого поведения. Поэтому Фингерлинг так на меня взъелся, видя в моем лице угрозу. Поэтому он высмеял меня при первой встрече. Потом пытался наладить отношения, чтобы я не держала зла. И взбесился из-за того, что я отказалась от ужина. Если кто и мог вывести его на чистую воду — то только я. Я посмотрела на Фингерлинга в упор и спросила: — Ну как, большой куш сорвал? Глава 80 Фингерлинг — игроман. Не знаю, как я сразу не заметила, однако теперь все стало на свои места. Тревожность. Нервозность. Обкусанные ногти и красные шершавые ладони. Усталость. Тяга к сахару. Очевидные признаки бессонницы. Все указывало на пагубную привычку. Как и фальшивые часы. Настоящие он, скорее всего, продал, чтобы расплатиться по долгам, судя по запаянной пачке купюр, которую я видела в машине. Я была права: фальшивку он носил исключительно затем, чтобы пустить окружающим пыль в глаза, только вовсе не из любви к статусным вещам и брендам. Он носил фальшивку, чтобы коллеги ничего не заподозрили. Если б изначально инспектор носил подлинный «Таг Хойер», а потом в один прекрасный день заявился в Скотленд-Ярд с дешевкой на руке, люди могли заинтересоваться переменами — особенно детективы, которые привыкли подмечать несуразности. Но этого не будет, если заменить оригинал подделкой. Так удастся сохранить свою маленькую слабость в секрете. Очевидно, Фингерлинг просто не мог поступить иначе. Ладони у него были красными и шершавыми от частого мытья или экземы — и то, и другое симптомы стресса. Либо его ищут нехорошие ребята, либо он боится выдать ненароком свой секрет коллегам. Скорее всего, именно последнее. Если кто-то обнаружит, что он подсел на азартные игры, с должностью детектива придется распрощаться. Для человека вроде Фингерлинга — с трудом оправившегося после разрыва с подружкой, — потеря работы сродни трагедии. Я замечала все симптомы, но не связывала их воедино. На пресс-конференции заподозрила за ним пагубную привычку, однако не подумала, что это могут быть азартные игры, решив, будто дело в наркоте. А теперь все сложилось воедино: и расписание игр в машине, и мобильник, звенящий каждые две секунды, и настроение, скачущее после очередного звонка… Где бы он ни был, что бы ни происходило, Фингерлинг обязательно хватался за телефон, словно важнее его в жизни ничего не существовало. Да и как иначе, если на кону большие деньги? В Сети полным-полно сайтов, где выкладывают результаты матчей и тут же рассылают их подписчикам. Не только результаты, также прогнозы или новости. Наверное, ставки можно делать через телефон. Видимо, этим Фингерлинг и занимается. Скорее всего, он был уверен, что держит себя в руках, и пагубная привычка никак не отразится на работе. А тут появилась я — и Фингерлинг заволновался. Я могла представлять собой угрозу. Отсюда и очевидная враждебность в мой адрес, и неуклюжие попытки завязать дружбу. Однако это не объясняло, отчего Фингерлинг так искренне обо мне переживал. Сегодня я расслышала в его голосе нешуточную тревогу — и кое-что поняла. Что инспектор, несмотря на дерьмовый характер и очевидную ко мне нелюбовь, все-таки поставил мое благополучие выше своего собственного. А следовательно, он чуткий, бескорыстный и, главное, порядочный человек. Пусть я и разгадала его тайну, только это еще не значит, что я собираюсь выбалтывать ее остальным. И он должен об этом знать. — Ну как, большой куш сорвал? — спросила я. — Не понимаю, о чем ты, — торопливо ответил Фингерлинг, тем самым доказывая обратное. — Не волнуйся. — Я выставила вперед руку. — Я в твои дела лезть не собираюсь. У всех нас есть грехи. И у меня тоже. Он опустил взгляд, уставившись на ботинки, а я продолжила: — Я, конечно, порой несу всякую чушь, но трепаться не люблю, поэтому можешь на меня положиться. Я знаю, каково это — бороться с тем, что сильнее тебя. Если захочешь вдруг поговорить — обращайся. Я всегда буду на связи. Потому что по себе знаю, как нелегко быть одному. Иногда без поддержки не обойтись. Вспомнилась вдруг та женщина из поезда, Тереза Линч. Я разглядывала ее за секунды до трагедии и видела, как она замкнулась в себе, считая, что так безопаснее. Вот и я сторонилась людей. Иногда понапрасну. Взять хотя бы сегодняшний день. Я взвалила на свои плечи непомерный груз — и в результате погиб человек… Возможно, иногда не стоит уходить в себя. Иногда лучше наоборот — открыться людям. Стоя перед Найджелом Фингерлингом, я протянула ему руку в знак дружбы и намеренно, жестом покорности, склонила голову. Сперва он ничего не сказал. Только прищурился и сдвинул брови, наморщил лоб, поджал нижнюю губу. Задумался, взвешивая мои слова и размышляя, стоит ли мне доверять. Я молча ждала. Я раскусила Фингерлинга. Теперь его очередь. Будет здорово, если он поймет, что я не представляю собой угрозы. Что я говорю искренне. Потому что для поимки преступника нам придется работать в одной связке. Глава 81 — Что ж, буду весьма признателен, Мак, — произнес наконец Фингерлинг, встречаясь со мной взглядом. Я улыбнулась. Он впервые так меня назвал. — А теперь давай о том, что ты говорила по телефону. Почему ты уверена, будто Эйдан Линч и есть Протыкатель? Он же двадцать пять лет как умер. Я принялась рассказывать с самого начала. Об охоте за подсказками, о загадках, о том, что они значили. О том, как я выяснила личность преступника и связала его с Грантом Таплоу. — Линч вполне мог инсценировать свою смерть, — заключила я. — Пусть это кажется надуманным, но все доказательства тоже указывают на него. — Выходит, ты не только аналитик, но и детектив, — хмыкнул Фингерлинг. Немного снисходительно, однако без злости. — Может, в этом что-то есть… Расскажем о твоей теории ребятам. Но сперва тебе стоит взглянуть на место преступления. — Принято, — сказала я, следуя за ним ко входу в главное здание. Он распахнул передо мной дверь. — Прошу. Когда мы вышли из лифта, Фингерлинг махнул рукой: — Комната жертвы там. Только соберись сперва. Даже я за двадцать лет службы такого не встречал. Он приподнял ленту с надписью «не пересекать» и крикнул криминалистам, искавшим отпечатки: — Эй, парни, пу́стите нас на пару минут? Мы облачились в защитные костюмы и назвались констеблю, который внес наши данные в журнал. Затем перед нами выступил главный криминалист и прочитал целую лекцию о том, куда можно наступать на месте преступления, а куда нельзя. Таким тоном, что мой прежний инструктор по строевой подготовке удавился бы от зависти. Мы вошли. Я поперхнулась желчью. Глаза заслезились от запаха. Воняло невообразимо, резко и тошнотворно-сладко. Будто тухлым мясом вперемешку с дешевыми духами. Запах комом встал в горле; я буквально чувствовала его на вкус. Опять затошнило. Я достала из сумки баночку «Викс вапораб»[50] и мятные леденцы — старое доброе безотказное средство. — Мне тоже дай, — попросил Фингерлинг, когда я принялась мазать ноздри. Я встала в дверях и осмотрела комнату, пытаясь понять человека, который в ней обитал. Всего пару часов назад здесь был его дом. А теперь это место преступления, и каждая доступная поверхность усыпана порошком для снятия отпечатков. Комната обставлена довольно скудно, хотя в интерьере чувствовала женская рука. Возле стены стояла односпальная кровать со светло-зеленым покрывалом в ногах. Старомодный ночной столик с коробкой цветных бумажных платочков. На подоконнике — ваза с гвоздиками, изрядно увядшими. Такие букеты продаются в любом супермаркете; наверное, их купили вместе с продуктами, и тот, кто их принес, давно уже не появлялся в гостях. Скорее всего, дочь. Тереза. Кто бы ни навещал старика, он явно пытался украсить ему жилище. У окна, выходившего на детскую площадку, стояло кресло с лоскутными подушками. Судя по затертому сиденью, Грант Таплоу проводил в нем немало времени. За окном на детской площадке я заметила мальчугана лет девяти-десяти, и вздрогнула. И часто он сюда приходил? А Грант Таплоу — на него пялился? Я заставила себя отвернуться. Что бы ни натворил в прошлом Таплоу, теперь он для нас всего лишь жертва. На книжной полке стояла Библия — не гидеоновское издание, какое можно найти в любом гостиничном номере, а солидный томик в бело-золотом переплете с целым корешком и пыльным верхом. Видимо, подарок и, скорее всего, ненужный, потому что книгу ни разу не открывали.