Вражеских кораблей и в самом деле было сорок. Полицейский крейсер и две имперские шлюпки вступили в неравный бой и сумели увести противника от планеты. Конечно сорок бандитов — это ещё не сорок кораблей крыла. Тяжёлых крейсеров, вроде «Персефоны», там было всего три. Но всё равно смерть в этом бою была лишь вопросом секунд. Была бы. Будь капитан «Персефоны» таким же, как те, с кем он сражался. Однако тема психического влияния на реальность в Империи была табуированной, да и секретность… И Рэм просто не мог рассказать в деталях, что творилось в небе над Джангой. Тут уж Ченич или поверит ему на слово, или нет. Ченич хмурился. В дэпах писали, что герои погибли, но глаза у Рэма были такие честные, что сосед засомневался в тех, кто верстал информацию. А парень молчал. Наверное, ему было страшно вспоминать неравный бой в воздухе. Не свою возможную смерть, нет. Мальчишки умирать не боятся. Но даже мальчишка способен догадаться, в какие политические жернова попали над экзотианской планетой имперские военные пилоты. Их могли и под трибунал отдать после победы в этом неравном сражении. В Империи. Ведь если верить Рэму, «террористы», заблокировавшие на орбите восемь пассажирских кортов с детьми, оказались свои, имперские. Прибывшие по приказу военного министра. Зачем? Чтобы устроить кровавую бойню и не дать южным имперцам и Содружеству прекратить войну. Рэм посмотрел в глаза Ченичу и кивнул. Дерен говорил, что и капитан, и более высокое командование ожидали чего-то подобного. И старший был готов сражаться до конца. Но для Рэма это был первый настоящий бой. Он и не понял сначала, что происходит. Знал ведь, учили, что с террористами переговоров не ведут. А раз планировались переговоры — то это была просто подстава. С обеих сторон. Знал. Но не сразу сообразил. Обе имперские шлюпки, как и было приказано, держались на расстоянии, присматривая за полицейским катером со своим капитаном. Пока во время «переговоров» не выяснилось, что вместо террористов над Джангой висят военные имперские корабли. А потом флагман террористов открыл огонь по катеру, где был капитан. И обе шлюпки тоже вступили в неравный бой. Рэм был слишком юн, чтобы всё это осмыслить как надо. Дерен потом не раз объяснял, проговаривал, что Север Империи давно уже разошёлся в целях с имперским же Югом. Что северные имперцы перестали быть своими для южных. Но в тот момент Рэм и не думал о том, что стрелять приходится по своим. Он просто вообще не понимал, что делает и куда стреляет. Он исполнял приказы старшего, как умел. Он не виноват, что на Юге и имперцы, и экзоты хотели мира, а северное руководство хотело стереть Экзотику к хэдовой матери. А если южная часть Империи против, то и её — тоже. Север решил, что на Юге расплодились мутанты. Что человечество надо зачистить от дурной крови. И они были правы. Но если бы не эта «дурная кровь», капитан бы не выжил. А может, не выжили бы и они с Дереном. — Я не знаю, как нам удалось уцелеть, — признался Рэм. — Вторую нашу шлюпку мы потеряли ещё над Джангой. Там был сержант Вили, и он был добрый. Катер с капитаном горел, но флагман этих недоделанных террористов успел принять его в ангар, и мы не могли дать им уйти. Мы сумели приклеиться к обшивке одного из вражеских крейсеров и войти вместе с ним в зону Метью. А когда вышли, сумели удрать. Нас подобрала экзотианская эскадра эрцога Локьё. Пока ещё условно вражеская. А потом меня выпустили. Одного. Дерена оставили заложником. Наверное, я никакой ценности не представлял. Думал, что уже его не увижу, но он вернулся. А потом вдруг закрутилась вся эта история с разделением Империи на Южную и Северную и подписанием мирного договора между Содружеством и Объединённым имперским Югом. Тут вы уже и без меня всё знаете. Рэм вздохнул и, обрывая неприятный разговор, вывел на стену дэп-комнаты список свежих голофильмов. И вычеркнул те, что про войну. Он слишком подробно всё вспомнил, и настроение опустилось — ниже некуда. Ченич понял. Он поднялся: каюта, наверное, уже прогрелась. — Ты не сердись на меня, старика, — сказал он.— Мне, наверное, не понять. Я никогда сам не держал в руках боевого оружия, а уж стрелять по людям... Если хочешь — то хорошо, считай, что я струсил и убежал от войны. Что нужно было бороться… «А разве есть варианты, что не убежал?» — зло усмехнулся про себя Рэм. Но сумел не спросить. Ссориться с попутчиком и мучиться потом в одной каюте три дня? Ну уж нет. — Может, нам кофе где-то попить? Или чаю? — предложил он, сбрасывая уже набранный голоэкран. Нехорошо было, если они так сейчас и расстанутся — не договорив и не договорившись. Понятно, что сосед не очень-то и поверил, что война на Юге шла не только между Империей и Содружеством, но и внутри самой имперской военной машины. Но сумел хотя бы дослушать, и то хлеб. Рэм запомнил, что Ченич напитков после еды не заказывал. Да и ему самому ещё можно было немного выпить. В конце концов, большинство пилотов «Персефоны» считало, что совместное употребление спиртных напитков решает большую часть проблем с общением. — А если коньяк? — спросил Ченич, словно бы угадав мысли Рэма. — Или у тебя к нему такое же отношение, как к курению? Парень с улыбкой показал ему на запястье, где из-под рукава комбеза выглядывала чёрная полоса спецбраслета. — У меня тут всё регламентировано по спиртному, — ответил он. — Есть норма по весу тела, генетике. И медицинский кластер браслета фиксирует, сколько я выпью. Коньяк мне уже сегодня, скорее всего, нельзя, но в принципе, я не против физиологических норм. — Ну хоть что-то, — Ченич улыбнулся с явным облегчением. — Тогда мы можем посещать закрытую часть бара, где предлагают крепкие спиртные напитки. Там и народу поменьше, и отдельные кабинки имеются. Их можно зарезервировать на время обеда и ужина. — Звучит хорошо, — согласился Рэм. — Я не привык к толкотне. А вот с эрго проблем у меня нет, их на крейсере всё равно некуда тратить. Так что — я угощаю! Они выбрались из кабинки и прошли сквозь оранжерею в одно из кафе, где Ченич углядел ссылку на спецобслуживание. Кабинки тут тоже были с голореальностью, но попросторнее. И, судя по вентиляции, здесь можно было курить. Парень хмыкнул, но Ченич на курении не настаивал. Заказал коньяк и десерт — груши в горячем шоколаде. Рэму тоже захотелось груш. Он вспомнил, что отец очень любил это лакомство. Грушу запекали с пряностями, поливали расплавленным шоколадом, а потом поджигали и подавали пылающей. Рэм тогда горящей груши не оценил: он был маленьким, а шоколад в десерте горчил. Пора было проверить «на взрослую» — вкусно или нет? Официант быстро принёс коньяк, а десерт пришлось подождать. Но это говорило как раз о качестве кухни. Значит, не размороженное будет, а настоящее. Наконец явился официант с подносом. (Там было сразу две вазочки.) При гостях брызнул на одну коньяк из баллончика и поджёг. И поставил пылающую грушу в шоколаде перед Ченичем. Тот занёс вилочку, но положил, решив дождаться Рэма. Они уже успели поделиться воспоминаниями о любимых десертах, и старшему были интересны свежие впечатления младшего. Официант повернулся к парню, расплылся в любезной улыбке, снова брызнул на грушу из баллончика… И тут спецбраслет уколол Рэма в предплечье. Медицинскому анализатору что-то активно не понравилось. Парень свою дозу спиртного ещё не набрал, да и пары΄ коньяка не могли так сработать. И он с недоумением уставился на официанта. Это был молодой мужчина лет тридцати. Худой, с подвижным лицом. Глаза у него были красные и вытаращенные, словно неделю не спал. — У вас что-то несвежее в этом десерте, — сказал Рэм. — Этого не может быть! — картинно оскорбился официант. Рэм указал на браслет. — У меня хороший «медик». Медкластер браслета Рэму настраивал Дерен, а он в этом толк знал. — У нас самые свежие продукты! — обиделся официант. — Я вас уверяю! Он достал из кармана палочку тестера, взял отвергнутый десерт, отрезал кусочек и воткнул в него «жало» прибора. Тот тоже пискнул. — Не может быть! — воскликнул официант и отправил репутационно-дефектный кусочек в рот. — Чудесный вкус! Сама свежесть! Я прекрасно знаю этот-т десерт-т-т… Он вдруг весь сморщился, упал на пол, забился в судорогах и… замер.