- Я разговаривала с Ренардом. - Вы все знали?! - Да, знала, Генри. И не обижайтесь, что Вам не сказала – я не сказала как раз потому, что предвидела от Вас именно такую реакцию. Теперь успокойтесь и перестаньте нагнетать – эта проблема исчезнет сама собой после свадьбы. Ренард и сам прекрасно понимает, что эти отношения обречены, так что глупостей не наделает. - Если понимает, то зачем полез тогда во все это? Мне назло? - Нет, конечно. Думаю, эта девочка для него – просто глоток свободы от своей королевской ноши. Он не настолько глуп, чтобы всерьез привязываться к простолюдинке. Да им же даже поговорить не о чем! Ну не о коровах же! Генри, да поймите же, Вам за него жизнь не прожить. Оставьте его сейчас в покое, не мучайте ни его, ни себя, пусть гуляет с кем хочет! В конце концов, он же не отказывается от Эмелин и не собирается жениться на этой девочке. - Еще б он жениться на ней собрался! Да я эту паршивку вообще прикажу выпороть, как следует, и выслать куда подальше! - Опять Вы за свое? Не вздумайте ее трогать. Он не простит Вам, - строго возразила Айлин, но тут же смягчилась. – Ну перестаньте же ворчать, все хорошо будет! Он уже давно не ребенок и не нуждается в нашей опеке. Разберутся сами. А вот Вы своими нападками рискуете окончательно потерять его доверие. - Айлин, ну вот откуда в Вас столько терпения? Ему бы Вашу рассудительность... А он только спорить горазд! Нашел, что взять от меня... - Прекращайте ворчать, Генри, - смеялась Айлин, умиляясь этими искренними проблесками заботы на лице сильного, хмурого мужчины. – Вот увидите, он окажется гораздо мудрее, чем мы думаем. Только не давите на него. Пока Генри возмущался поведением сына, Айлин со всей свойственной ей мягкостью улыбнулась и вдруг стала откровенно ластиться к мужу, рассеивая его мрачные мысли, – обняла за шею, прильнув к мужчине своим все еще красивым, гибким телом под тонким шелковым халатом; привстала на цыпочки и легонько коснулась губами щетинистой кожи. - Перестаньте бурчать, Ваше Величество, - еле слышно проговорила она, все так же улыбаясь. - Ну что Вы делаете? Он попытался увернуться от губ супруги, но руки уже сами скользили по ее спине. Айлин, чувствуя, как сдается его неприступная крепость, прижалась еще крепче, поймала бурчащие уста мужа и тут же завладела ими. - Уже поздно, Ваше Величество, хватит возмущений на сегодня. И вообще, не пора ли нам переместиться в… хм, другое место? – на миг оторвавшись от его губ, проговорила она. - Нет, Айлин, ложитесь без меня. Я еще поработаю. - Хватит на сегодня, - властно заключила Айлин, просовывая свои аристократически тонкие пальцы под рубашку мужа, и стайка мурашек бросились врассыпную, вконец туманя разум, отгоняя все заботы прочь. - Айлин, прекращайте. Вы ведете себя непристойно… - К черту пристойности, Генри! Мы здесь одни, и Вы сейчас не король, и я не королева. Есть просто женщина и просто мужчина. И что непристойного в том, что жена хочет ласки своего мужа? Вам нужно отдохнуть, Генри, и успокоиться. Пойдемте же, мой милый, верните мне моего нежного, любимого Генри, - мягко улыбнулась Айлин. Ему осталось только улыбнуться и покориться женщине, волею судьбы обрученной с ним. Строгая, выдержанная, скромная, мудрая… Истинная аристократка, не только по происхождению – по сути, она не переносила фривольности и пошлости. Такой она была в день их первой встречи, такой она осталась до сих пор – она Жена, Мать, Королева. Такой она была при свете дня, такой ее знают все. Но когда ночь вступала в свои права, когда закрывались двери спальни, мудрая и скромная Айлин превращалась в нежную, страстную любовницу и даже хищницу; своими мягкими, кошачьими повадками смягчала она суровость венценосного супруга, обнимала, отогревала… Вот и сейчас, позабыв свой гнев на сына, он завороженно идет следом за ней, манимый загадочным смеющимся взглядом, и жаждет лишь одного – чтобы закрылись за ними двери, чтобы можно было, наконец, забыть о своей королевской ноше и до рассвета стать просто Мужчиной в объятиях просто Женщины. Просто любить. Просто жить. Глава 8 До самой свадьбы никто его не беспокоил. К добру ли? К беде ли? Да если б кто-то знал… Ренард каждый день пропадал на озере в объятиях Терезы, и не заметил, как очередной – стал последним. Ренард спустился по крутой тропинке, и тут же угодил в сладкие, уже ставшие привычными, объятия Терезы. Повиснув на нем, девушка упивалась приветственным поцелуем; Ренард подхватил ее и с легкостью закружил, наслаждаясь звонким ее смехом и пьянящим ощущением счастья. - Твои родители меня уже, наверно, ненавидят, - смеясь, проговорил Ренард, опуская Терезу на землю. - Это за что же? - Я постоянно краду их дочь! - Кради! Хоть всю жизнь кради! Ты мой, пастушок, никому тебя не отдам! - Твой, маленькая моя… Твой. Ренард улыбнулся, а внутри все заныло, защемило: а ведь настанет день и час, когда все рухнет, и не будет ни этих встреч, ни звонкого ее смеха. Что будет тогда? И он прижал к себе Терезу так крепко, словно кто-то осмелился бы отнять ее. Раскаты грома пронеслись над озером, предвещая грозу. Неожиданно, откуда ни возьмись, налетел ветер, птицы с криком взмыли в затянувшееся тяжелыми тучами небо, а парочка стояла на берегу и не могла оторваться друг от друга, не обращая внимания на первые тяжелые капли, ледяным холодом обжигающие разгоряченную кожу. - Дождь начинается, - наконец, заметила Тереза, легонько касаясь губ своего мужчины. - И что делать будем? - Не знаю. - Надо спрятаться куда-нибудь, переждать… - Куда? Лес кругом, до деревни добежать не успеем. Будешь греть меня? - А не боишься? – тихо засмеялся Ренард, скользя губами по ее коже. - А с тобой мне ничего не страшно, - улыбнулась Тереза в ответ и лишь сильнее к нему прижалась. Первые осторожные капли забарабанили все чаще, все злее, шлепаясь и тут же разбиваясь на тысячи маленьких брызг. Уже через минуту, подружившись с ветром, стихия не на шутку разбушевалась, принявшись беспощадно хлестать растерявшуюся, пойманную в ловушку влюбленную парочку. Ренард схватил Терезу за руку и потащил вглубь леса. Вот только бежать по крутой размытой тропинке становилось все труднее и труднее, особенно, Терезе – маленькие башмачки ее увязли в размокшей скользкой глине, платье намокло и отяжелело, прилипая к обледеневшим ногам, а мокрые волосы растрепались, так и норовя залезть в глаза. Мелкая дрожь пронзила худенькое тельце, но Тереза не жаловалась – доверчиво жалась она к своему спутнику, даже не пытаясь угадать, куда же он ее тащит. Скользкая тропинка уходила все выше и выше, и наконец вывела к самой настоящей пещере. Ренард затащил девушку внутрь, сходу стянул с себя мокрую рубашку и прижал продрогшую Терезу к своему горячему телу, пытаясь отогреть. - Эээ, нет, так не пойдет, - протянул Ренард, когда, несмотря на все его старания, Тереза задрожала еще сильнее, а зубы начали отбивать ритм. – Давай-ка снимай платье, пока не заболела. - С ума сошел? Тереза отстранилась, но он лишь хмурился, окидывая взглядом насквозь промокшую одежду, прилипшую к ее телу. - Тереза, снимай, или я сам сниму. Он отошел, дабы не смущать ее, осмотрелся по сторонам и стал собирать сухие ветки в одну кучу, благо здесь их предостаточно – небольшой грот уже давно весь порос кустарниками. Отошел немного вглубь – в темный неприметный проход за проржавевшей решеткой – и вернулся с кремнием и кресалом; Ренард по-хозяйски разжег огонь, и прежде, чем Тереза успела удивиться, поспешил соврать: - В детстве с мальчишками частенько в этой пещере прятались – вот некоторые «сокровища» до сих пор остались. Пригодились… А Тереза так и стояла у входа, растерянно наблюдая за ним, – мокрая с ног до головы, вся трясущаяся, но упрямо не желающая расставаться с промокшей одеждой. Тогда Ренард подошел вплотную, чертыхнулся на ее упрямство и повторил, почти приказывая: - Снимай. Тереза, клянусь тебе, не разденешься сама – тебя раздену я. Под натиском хмурого, слишком серьезного выжидающего взгляда, пришлось подчиниться. - Отвернись, - пискнула она, и нерешительно потянулась к пояску. Смущаясь, разделась до нижней сорочки. - Давай к огню, грейся, - Ренард забрал мокрое платье и расстелил на одном из каменных выступов. – Не переживай, высохнет быстро, зато не сляжешь завтра с воспалением легких. В одной тоненькой нижней сорочке, утянутой корсетом, Тереза подошла ближе к огню – а так действительно теплее, несмотря на то, что и сорочка тоже промокла. Но она же тонкая совсем – сама быстро высохнет… Тереза отошла в самый дальний уголок, подальше от Ренарда – пусть даже не мечтает стащить с нее оставшуюся хоть и мокрую, но все-таки одежду. Да она скорее сляжет, простудившись, чем окажется в этой спрятанной от людских глаз пещере совсем раздетой наедине с молодым мужчиной! Боялась ли она его? Да нет, скорей себя. А Ренард смотрел на нее крайне недовольно. Видит же, промокла: ткань аж прилипла к телу, соски, вон, торчащие от холода проступают… Он подошел и обнял свою продрогшую малышку, отчаянно пытающуюся скрыть это. Чертыхнулся, ощупал тонкий хлопок – так и есть, он такой же ледяной и мокрый, как с таким трудом стянутое с упрямицы платье. - Даже не думай, Ренард! – предупредила Тереза. – На мне высохнет. - Упрямая… Ну что я там не видел? Неужели ты так меня боишься? - Не боюсь. Но я не готова разгуливать перед тобой без одежды. - Да ты что?! Ты сейчас серьезно, что ли? – рассмеялся он. – Помнится, в день нашего знакомства ты была смелее… - Ты же обещал не вспоминать об этом! - Ну прости, забыть не получилось. Ладно, успокойся, буду так тебя греть… Он уже и сам прекрасно понял, что упрямица ни за что на свете не согласится расстаться со своей сорочкой, а потому даже не пытался спорить – лишь прижал к себе покрепче и к губам потянулся. Тереза тут же подалась ему навстречу и, обхватив за шею, первой прильнула к его губам – пожалуй, такой способ согревания ей вполне подходит! Два промерзших тела слились в протяжном танце рук и теплых губ. Тереза расслабилась, почти поверила ему, а он… Она не хочет по-хорошему, значит, придется сделать по-хитрому! Он целовал ее, манил, лишая бдительности, а сам вероломно скользил рукой по ее спине в поисках шнуровки – если сделать все быстро, малышка и понять ничего не успеет! И вот заветный шнурочек уже обматывается вокруг пальца, чуть дергается, ослабляя тугой пояс, обхвативший тонкую талию… Тереза не чувствует подвоха – только руки его, только губы и давно ставший родным мужской запах с нотками лаванды. Она и холод-то уже чувствовать перестала, упиваясь его теплом! И только ледяная кожа под его руками не дает ему покоя – девчонка заболеет и завтра не придет. Исчезнет, ускользнет, а он даже не сможет навестить ее – нет, этой пытки он, пожалуй, не выдержит, да впрочем этого и не будет! Сейчас, наверно, будет много визга, надо будет еще успеть отскочить на безопасное расстояние, но решимость довести задуманное до конца не отступила, и, расправившись с корсетом, Ренард одним резким движением просто взял да и стянул с девчонки сорочку. Тереза даже пискнуть не успела. Зато спустя мгновенье заверещала как ужаленная: - Да ты рехнулся! Что ты себе позволяешь?! Немедленно отдай! - Высохнет – отдам, - спокойно парировал Ренард. Не взирая на ее визг, он расстелил сорочку рядом с платьем и, чуть заметно улыбаясь, повернулся к Терезе. Запас ее возмущений как-то быстро иссяк. Прикрывая грудь руками, Тереза стояла возле костра, абсолютно нагая, растерянная и молчаливая, и бешеным, потемневшим взглядом испепеляла вконец обнаглевшего мужчину. Маленькая рассвирепевшая фурия! Не иначе! Ренард едва не рассмеялся – настолько забавна была его малышка в своем гневе. Забавна и… красива. И именно сейчас он отчетливо увидел перед собой не забавную малышку, не взбалмошную деревенскую девчонку, а молодую красивую женщину, призванную покорять мужчин и растить детей. Дикое дитя солнца и полей, истинная амазонка, вышедшая на охоту! И все же мягкая, беззащитная, такая доверчивая… Он даже умудрился представить ее с ребенком на руках. Быть может, даже с их ребенком… Ренард мотнул головой: «Так, стоп, остановись! Не будет ничего и никогда». И заснувшая тоска опять нахлынула нещадно – у судьбы с чувством юмора большие проблемы. Прячась от него за всполохами костра, девушка казалась совсем недостижимой, эфемерной. Ренард дышать забыл, разглядывая ее силуэт сквозь пламя, а потом вдруг испугался, что это только сон, мираж, и дабы убедиться, что она все же существует, решительно подошел ближе. Зря.