Садилось солнце за горизонт, сумерки накрыли город. Вчера, в это время, она была еще другой — чистой, неиспорченной. Кристина стояла возле окна и смотрела, как люди спешат по домам. Как отец там? Наверно, места себе не находит? А может, донесли уже… Кристина тяжело вздохнула и прикрыла глаза, вспоминая и отца, и сестренку. — Тебе все-таки нужно поесть, — проговорил Этьен, притащив для нее тарелку свежего салата. — Не хочу. — Через «не хочу». Поешь и спать ложись, тебе отдохнуть нужно. Кристина нехотя поддалась — без аппетита поклевала показавшиеся абсолютно безвкусными овощи, выпила стакан сока. Этьен раздобыл свежее постельное белье и даже ночную рубашку для своей негаданной гостьи и теперь старательно перестилал кровать. — Все, теперь ложись и спи. Ни о чем не думай, здесь тебя никто не тронет. Ну а завтра подумаем, что делать дальше. — А Вы? — Что я? — Где Вы спать будете? — Я в кресле посплю, меня не бойся. Девушка недоверчиво покосилась на кресло — спать там невозможно, а кровать всего одна. Неуютно стало оттого, что он вынужден теперь терпеть неудобства. — Кровать широкая — уместимся оба, — тихо проговорила она спустя недолгую паузу, чуть смутившись собственных слов. Кристина, словно мышонок, забилась к самой стенке, Этьен, не раздеваясь, улегся с краю, боясь ненароком потревожить покой несчастной девушки. Оба не спали. Молча лежали и думали, каждый о своем. Молча переживали вновь и вновь вчерашний вечер и сегодняшний день, по минутам, по секундам вырисовывали каждый шаг, и все думали — а могло ли быть иначе? Два человека, чужих, еще вчера незнакомых, лежали на одной кровати и даже не догадывались, что у обоих в ту трагическую минуту их страшной встречи начался долгий путь новых испытаний на грани жизни и смерти, полный безумных поступков и неубиваемых надежд. Глава 10 Они засыпали порознь, утром же Кристина обнаружила себя на плече мужчины слегка приобнятой крепкой, тяжелой его ручищей. Как ни странно, не испугалась. И все же осторожно попыталась отстраниться. — Ты очень беспокойно спала, — не открывая глаз, проговорил Этьен, позволяя ей разорвать тактильный контакт. — Пришлось обнять тебя — только тогда ты успокоилась. Не сердись, и в мыслях не было приставать к тебе. Он открыл глаза и посмотрел на девушку — она хоть и чувствовала себя неловко, но, кажется, не злилась. — А если я заразна? Не страшно? — Нет. Если это были люди Филиппа, то ты чиста — так лекарь сказал. Доброе утро. — Доброе, — и даже легкая смущенная улыбка озарила ее личико, обрамленное темными прядками чуть спутанных волос. — Как ты? — Нормально. Жить пока не хочется, но желание умирать приутихло. — Уже хорошо, — усмехнулся мужчина. — Я домой хочу. — Прямо сейчас? — Да. Я благодарна Вам за все, что Вы для меня сделали, но оставаться здесь я больше не могу… — Я тебя обидел? — Нет, что Вы, — покачала головой Кристина. — Но меня убивает неведение. Я хочу отца увидеть. Отпустите меня… Обещаю себя не убивать. — А если он откажется от тебя? — Я хотя бы буду об этом знать. Это все же лучше, чем каждую минуту грызть себя и сомневаться в своем праве на жизнь. — Не сомневайся. Что бы ни случилось, хорошо? Он чуть приподнялся, чтобы не без интереса рассмотреть заспанное личико девушки. Сдать ее на руки семье и самому отправиться домой — было б самым простым и удобным решением. Но переживет ли она, случись худшее, еще один удар? Предательство собственной семьи? И может ли он вот так взять и отпустить ее, не будучи уверенным, что все хорошо закончится? Простит ли себе, если ей не останется ничего, кроме как расквитаться с собственной жизнью? — Ладно, сделаем так, — решительно заявил он, усаживаясь напротив. — Сейчас мы завтракаем, потом ты мне рассказываешь, где живешь. Я съезжу к твоему отцу и все ему расскажу как есть. Если он примет тебя обратно, я сегодня же отвезу тебя домой. — А если не примет? — Давай решать проблемы по мере их поступления. Лучше напиши отцу пару строк, что жива, что вернуться хочешь, и что я не враг вам, а то, мало ли, подумает еще, что это я тебя украл и обесчестил. Договорились? Отыскать нужный дом труда не составило. От поместья, залитого солнцем и пестрым разноцветьем, за версту несло бедой — словно облако невидимое поглотило эти стены из старого камня. Вокруг суетились люди, вполголоса обсуждая беду соседа. На подъехавший к дому незнакомый экипаж никто внимания не обратил; под зловещий шепот страшилок и сплетен Этьен вылез из повозки и направился к имению, успев отметить, что тяжко здесь Кристине придется — этим людям лишь бы все языками молоть, приумножая да приукрашивая то, о чем понятия не имеют. Он боялся, что не откроют ему, устав от вереницы «сочувствующих», а по сути — излишне любопытных, жаждущих зрелищ и душещипательных подробностей, но дверь поддалась под крепкой рукой — что толку запирать, если каждый своим долгом считает пожалеть безутешного отца? А не пустить — так люди не поймут... Этьен вошел внутрь и осмотрелся, невольно прикасаясь к когда-то еще неразрушенному миру спасенной им девушки — довольно уютно здесь, светло и тихо... И только щемящая тяжесть повисла в этой тишине, твердя, что спокойная жизнь в этих стенах окончена. — Хозяева? — не решившись в одиночку бродить по чужому дому, мужчина постучал по деревянному перестенку. На незнакомый голос тут же выбежала заплаканная девушка, юная совсем, почти ребенок, вот только глаза у нее совсем не детские. — Кто Вы? — отшатнулась от незнакомца девушка и, кажется, даже чуть побелела. — Вы, вероятно, Эмма? Девушка кивнула, да так робко, словно он убивать ее пришел. И он уже собрался возразить, что зла не причинит и бояться его не стоит, как за спиной ее возник седой мужчина лет пятидесяти с ружьем в руках и оттеснил дочь в сторону. — Ни шагу — стрелять буду! — прорычал безумец, направляя ружье на опешившего гостя. — Тихо-тихо, с миром я! — попытался успокоить Этьен, да только щелкнул затвор ему в ответ. — Знаю я ваш «мир», гаденыш ты мелкий... А ну руки поднял и спиной повернулся! Одно движенье лишнее — и выстрелю! — Хорошо-хорошо... Он послушно поднял руки и развернулся как велено; вот уж не ожидал столь «теплого» приема! — Я от Кристины, — поспешил разъяснить ситуацию Этьен, чувствуя, как холодный смертоносный металл упирается ему в затылок. — Да кто бы сомневался, — усмехнулся ему в ответ убитый горем отец, и столько боли послышалось в стихшем голосе... — Послушайте, я... Договорить он не успел — мощный удар по затылку напрочь лишил его возможности оправдаться. Пришел в себя он на просторной светлой кухне сидящим на добротном стуле. Связанным. Рук не чувствует, голова гудит, затылок болит... Сидящий напротив хозяин дома волком смотрит, ожидая возвращения к жизни непрошенного гостя. — Ты зачем здесь? — глухо вопросил барон. — Мало тебе Кристины, за Эммой явился? Филипп тебя прислал? Так я ему тебя по кусочкам отправлю... — Да не от Филиппа я... От Кристины я... Со всей силы стукнул барон по столу, приняв слова незнакомца за издевательство. Его дочь мертва, и этому подонку лучше бы молчать сейчас, пока сам на тот свет не отправился! — Отец! Да погоди ты... Эмма, заподозрив неладное, подскочила к отцу и попыталась успокоить — похоже, она единственная здесь, кто еще способен адекватно себя вести. Хрупкая девчонка насильно усадила отца на место и крепко сжала его плечо. — Эмма, — отчаявшись достучаться до обезумевшего барона, пленник обратился к девушке, — у меня письмо от Кристины — достань. Письмо... Еще одно письмо... Барон едва не взвыл от боли. — Эмма, не подходи к нему! — рявкнул он на дочь, но Эмма, уловив надежду в словах незнакомца, вопреки запрету отца послушно подошла и достала из-под рубашки пленника листок бумаги. Развернула, взгляд скользнул по строчкам... «Здравствуй, отец...» — Отец, здесь почерк Кристины, — дрогнул голосок девушки. А он не верил, до безумия боялся, что враг сидит перед ним, издеваясь. Что посмеяться пришел над отцом, что дочь не уберег. Что за Эммой он пришел... Что последнюю ниточку, держащую его на этой земле, оборвать хочет. «Здравствуй, отец, — начала читать вслух девушка. — Это Кристина. Я жива. Ты человека, что придет к тебе, не обижай. Он умереть не дал мне...» Барон выхватил у дочери письмо, а Эмма, на секунду опешив, бросилась к связанному гостю, спеша развязать да извиниться за столь нерадушный прием, а у самой слезы градом покатились — жива Кристина! Жива ее сестрица любимая! — Эмма, отойди от него! — все еще сомневался барон в намерениях гостя.