— Адриан, сделай что-нибудь… Спаси его… пожалуйста… Когда ее теплая ладонь коснулась ласково волос, ему завыть хотелось — как выжить в этом мире? Как выбор сделать? Какой верный? С одной стороны Полина, все надеющаяся в муже не монстра, а человека живого отыскать, с другой — Филипп, который за такую провинность с легкостью на место этого парня отправит. А Полина кошкой прижалась к его спине, обняла, как никогда не обнимала, носом в шею ему уткнулась… — Ты прости меня, Адриан, — тихо проговорила она. — За страх… За холод… За неласковость мою. Знаю, что за меня и ребенка боишься. Знаю, что Филиппа боишься. Но как мне любить тебя, зная, что ты невиновных на тот свет отправляешь? Этот парень не виновен же ни в чем, я права? Он же не преступник? Он просто мешает Филиппу? — Сейчас это не имеет значения. — Имеет. Прошу тебя, отпусти его. Может, и не жилец он, но не бери грех на душу. Не нам решать, кому умирать и когда. Дай ему хотя бы шанс! А я обещаю, я забуду все, что было. Я буду тебе женой ласковой… Я полюбить тебя постараюсь… Адриан, дай парню шанс. НАМ С ТОБОЙ шанс дай… За все месяцы их совместной жизни никогда не была она с ним так ласкова. Непривычные ощущения тепла просочились сквозь кожу и подарили надежду, что когда-нибудь, возможно, кроме ненависти и страха он сумеет внушить этой женщине и другие, более подходящие супругам чувства. Да и не жаждет он смерти парня! И была б его воля, со службы проклятой своей ушел бы! Да только уйдешь разве от Филиппа? Отсюда выход только на Тот свет. Не простит Филипп предательства, не пожалеет и не вспомнит былых заслуг верного своего пса. — Полина, уходи, — Адриан погладил ладонь жены и крепко сжал. — Уходи, слышишь. Не дай Бог увидит кто тебя здесь… Прошу тебя, иди домой. — Адриан! — Не трону я его, успокойся. Уходи, Полина, дома поговорим. — Ты не убьешь его? Пообещай мне! — Ну сказал же уже — не трону! Уходи! Она не верила ему и верила одновременно. Боялась, что преданность Филиппу и страх перед ним возьмет верх над человеческой жизнью, но верила, что где-то там, внутри убийцы, бьется мягкое, отзывчивое человеческое сердце — ведь хватило же когда-то духу заступиться за нее! Верила, что тоже теплоты и ласки хочет, как все живые люди. Верила, что обещание ее качнет чашу весов и перевесит животный страх не угодить Филиппу… Полина с мольбой посмотрела на мужа, тайком перекрестила несчастного парня и убежала, с надеждой и сомнением доверяясь словам Адриана. Адриан сидел напротив пленника и не знал, что ему теперь делать. Наследник перед ним… Руку протяни и сделай то, чего так жаждет Филипп — даже сопротивления не будет. А в ушах стоит безумный вой Кристины и отчаянная мольба Полины. С первой все понятно, а второй-то что нужно? Пожалела. Прониклась чужой бедой. Филипп прав — он становится слишком сентиментальным, но почему-то именно сейчас, ощущая жалость к отчаянной девчонке, рвущейся спасти наследника, ощущая раздражение от ее бесконечных воплей и слез, ощущая щемящую боль от отношений с собственной женой, он понимает, что живой. — Ну что, наследник, давай же, приходи в себя, пока я не передумал, — Адриан достал баночку с едким пахучим веществом и поднес к лицу Этьена. — Что ж за бабы у нас с тобой глупые, а? Хоть девчонки наши целы б, может быть, остались, а теперь-то что будет? Все ко дну пойдем… Давай, дыши и проваливай, чтоб духу твоего здесь не было! Адриан дождался, пока Этьен пришел в себя, и баночку в ладонь ему вложил. — Сознание начнешь терять — дыши. Проваливай, наследник. Времени у тебя мало, минут через пятнадцать начнет обход — здесь будет куча стражников. Понятия не имею, как ты будешь выбираться, но имей в виду, все выходы охраняются. Помочь я тебе больше ничем не могу. Если что, я тебя не видел, ты меня тоже. Про Полину вообще забудь, понял? — Не беспокойся об этом… уже забыл, тебя не видел… Спасибо, — прохрипел Этьен. — Не мне спасибо. Я тебя убивать шел. — Так еще не поздно… Филипп… будет тебе благодарен. — Да пошел ты… — Пойду, — подобие улыбки коснулось разбитых губ наследника. — Скажи… раз уж добрый такой… Здесь лестница в конце коридора есть… там тоже стража? — Зачем она тебе? Она никуда не ведет, там тупик, — нахмурился Адриан, припоминая, что когда-то лестница эта вела в небольшой погреб с запасами, но Филипп давно перенес и кухню, и погреб в другую часть Дворца. Так погреб старый замуровали давно, и нынче спрятаться там негде. — Ответь. — Да нет, конечно. Что там охранять-то? Но погреб замурован, если ты решил там отсидеться. — Хорошо… А теперь иди… если убивать раздумал. Адриан недоверчиво посмотрел на наследника, отодвинул штору, проверяя, нет ли непрошенных гостей в коридоре, а взгляд уцепился за грязно-кровавые следы, тянущиеся к убежищу. Чертыхнулся. Куда сбежит он? Куда спрячется? Если по следам его найдут сразу же! Адриан недовольно осмотрел пленника — босые ноги целы вроде, хоть и кровью перемазаны. — Посиди здесь, — бросил он Этьену и выскочил из закутка, чтобы через минуту вернуться со своим плащом в руках. Оторвал два лоскута от него и наспех перевязал ноги наследника — теперь хотя бы следов таких явных оставлять не будет. — Замотайся, — бросил остатки плаща удивленному пленнику. — За стены постарайся не цепляться, если не хочешь, чтобы тебя сразу вычислили. * * * Кристину увезли недалеко. Да и не надеялась она, что ее отпустят. Минут через десять карета остановилась возле небольшого белокаменного дворца, утонувшего в зелени — там Филипп держал своих наложниц. Впрочем, для Кристины давно готова отдельная комната в самой дальней части дворцового комплекса, она будет жить отдельно — меньше всего Филиппу хотелось, чтобы ее ренардистские взгляды нашли поддержку среди остальных девушек. — Давай договоримся, что твой скорбный вид я больше не увижу. Ты сама ко мне пришла, — проговорил Филипп, мельком взглянув на сникшую, равнодушную к окружающим их красотам девушку. Кристина не ответила, лишь отвернулась, пряча от Филиппа подступившие слезы. Да, пришла сама — а толку-то? Этьена больше нет на этом свете — она уверена. А она, живая, идет рядом с убийцей, чтобы исполнять ненасытные его желания. — Ваше Величество! — вдруг раздался встревоженный выкрик за спиной. На пару минут Кристина осталась одна. Филипп, заметив спешащего к нему знакомого всадника, отошел, веля девушке оставаться на месте. Как будто от него можно было бы сбежать… Как будто его церберы позволили б ей выйти с территории небольшого парка… Как будто есть, куда ей бежать и зачем. Этьена больше нет. И ее больше нет. Кристина не удержалась, громко всхлипнула, глотая слезы, чувствуя, как размываются перед глазами и фонтаны, что так мирно журчат в парке Зверя, и цветы, и деревья, и белеющий дворец, что через несколько минут станет ей темницей. Почувствовала, как земля под ногами шатается и уходит… — Пошли! — вцепилась в ее плечо цепкая рука, не давая упасть. Она не заметила, как Филипп оказался рядом. Она не заметила, как тень злобы и ярости легла на бледное лицо короля. Она не заметила, что злости к ней в два раза больше стало. Плевать ей на него, плевать, что будет с ней… Ей хочется закрыть глаза и видеть только Этьена — доброго, ласкового… Любимого. Ее Анри… Да, он навсегда останется для нее графом де Лерондом, ее милым, желанным Анри, который так хотел видеть ее своей женой. Которого она так хотела видеть своим мужем. Глава 38 Только поздним вечером добрался Адриан до своего дома. Тяжелый выдался день. Этьен умудрился исчезнуть — Филиппу, конечно же, тут же донесли. Заперев Кристину и приставив к ней стражу, Филипп вернулся во Дворец. И начались поиски, допросы, подозрения… Провернутая авантюра с наследником свербила в копчике — Адриан так и не смог внятно объяснить своему королю, как полуживой человек смог уйти без посторонней помощи. Твердил, что не знает ничего. Что когда вернулся в зал, Этьена уже не было, а когда по кровавым следам до ниши, спрятанной в стене, дошел — там тоже уже никого не оказалось. Твердил Адриан, что немедленно стражу на уши поднял… Поднять-то он поднял, а вот о том, сколько времени прежде прошло, Филиппу лучше не знать. А Филипп слушал друга детства молча, внимательно, прожигая льдистым пламенем непроницаемую броню на лице маркиза… Молча выслушал и отпустил, веля хоть мертвого, хоть живого, но отыскать беглеца и под очи королевские доставить. Адриан уверен был, что до вечера Этьена найдут. Скорее всего, мертвым — из Дворца ему не убежать и без посторонней помощи в его состоянии долго не продержаться. Затаился где-то, спрятался, и, скорее всего, сдох, истекая кровью. Странно только, что до сих пор его не нашли. Адриан не удержался от любопытства и даже спустился по лестнице, о которой говорил Этьен — но в закутке никого не оказалось, лишь только солнце, пробившись в маленькое оконце под самым потолком, бросало лучики на покрытую пылью картину. Адриан подходил к дому, спеша к своей жене. Он только ради нее отпустил Этьена. И так хотелось увидеть ее, успокоить: не убил он несчастного парня! И кто знает, может, действительно, жив наследник? Может быть, действительно, спасла Полина парня? Так хотелось увидеть в ее глазах не привычные презрение, страх и холод, а тепло, подобное тому, что обожгло, едва коснулась его там, рядом с Этьеном. Быть может, радость, гордость, что на дне его очерствевшей, почерневшей от пролитой крови души удалось ей отыскать живую жилку. Ей удалось — он сам бы не решился пойти против воли Филиппа. А он пошел. И так хочется сейчас обнять жену на правах законного мужа и друга, хочется встать на колени перед женщиной, куда более смелой, чем он сам, куда более чистой, доброй, и уткнуться носом в выпирающий животик, тихонечко шепча: «Прости меня, малыш. Твой папа больше не убийца». — Полина, ты почему двери не запираешь? — выкрикнул Адриан, входя в родной дом. — Полина! Досада просочилась в душу — не встречает. Казалось бы, с нетерпением должна ждать, с немым, застывшим вопросом в глазах: жив ли пленник, удрал ли от Филиппа? Но тишина вокруг мертвая, неживая; никто не бежит ему навстречу, никто не задает ему вопросы. Он даже подумал, что она обманула, и мимолетная ласка ее, растревожившая душу — всего лишь женская уловка в попытке спасти пленника. — Полина! Адриан поднялся по лестнице в спальню. Раскрыта настежь дверь, темно… Вошел в комнату, зажег свечу… Но дрогнула рука; свеча упала на пол, погаснув еще в полете, укрывая в темноту от его взгляда жуткую картину. Шарахнулся — да нет же, померещилось… Дрожащей рукой нащупал свечу, зажег… — Полина?! Адриан бросился к жене, надеясь, что еще не поздно, что еще можно что-то сделать. Из лужи крови приподнял девушку, прижал к себе, растерянно глядя на неестественную ее бледность, на безвольно откинувшуюся головку. Она еще дышала, как будто бы ждала тирана своего и спасителя. Почувствовав знакомые руки, Полина открыла глаза. — Я тебя не выдала, Адриан, — прохрипела она еле слышно, а струйка крови пролилась из уголка некогда красивых, сейчас же разбитых, губ. — Сказала… что сама его увела… — Полина! — Ты прости меня… — Глупенькая моя, что ж ты натворила! — в безумном шепоте прокричал Адриан, прижимая к себе истерзанное, окровавленное тело жены, боясь даже думать, что с ней сделали. — Адриан, пообещай мне… что больше не будешь убивать, — из последних сил, трясясь в предсмертной агонии, шептала Полина, — обещай… ты же не он… ты же не такой… обещай… — Не буду, девочка, не буду. Обещаю! — Я бы смогла тебя полюбить… Она успела улыбнуться одними уголками губ и тепло, умиротворенно обласкать взглядом своего мужа, прежде чем рыжевласая головка ее неестественно запрокинулась и последний вздох застыл в тяжелой тишине. А он, оказывается, умеет плакать. А слезы, оказывается, горько-соленые и очень горячие. А внутри убийцы, оказывается, есть живое сердце, и оно сейчас сжимается, пронзает острой болью и не дает дышать… Уж лучше бы оно остановилось. — Прости меня… Прости… Прости, — безумно повторял он в пустоту, не веря, что нет у него больше жены и не родится уже ребенок. — Прости меня, прости, прости! — шептал он, вспоминая, как веселую, улыбчивую девушку однажды заметил на ее беду. Как выслеживал, как из дома забирал всю в слезах… Как к Филиппу привел, и как билась отчаянно глупая пташка, беду на себя накликая… Как дрожала она от страха при виде палача своего и будущего мужа — нелюбимого, ненавистного, как пятилась и закрывалась, спать боялась в одном доме с ним… Как мирилась с тираном, отчаянно толкая мужа к свету и добрым поступкам… Как с презрением отказалась от чужого колечка и, не ведая, прониклась жалостью к незнакомому обреченному на смерть парню… Как отчаянно защищала незнакомца, не ведая, что спасает наследника, будущего короля… Спасение Риантии. Как в обмен на жизнь чужого человека коснулась ласково своего палача и тирана, укрощая, превращая зверя в покорную зверушку… Не так все должно было закончиться, не так. — Прости меня, прости, — безумно кричал он в пустоту, прижимая к себе тело мертвой жены.